Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Больше всего лоточники боятся простудиться. Из всех невзгод на первом месте простуда, потом милиция, потом инспектора управы. Ментов можно купить. Инспекторов тоже. А простуду — нельзя. Лопата весной, зимой и осенью постоянно жует чеснок. А чтобы убить запах — заедает «Стиморолом», мятными шариками, ирисками, всевозможными жвачками, обертки от которых валяются вокруг его стеллажа. В результате образуется своеобразное амбре, запах канадского енота, и чтобы не отпугнуть клиента, Лопата прикрывает рот рукой в перчатке, густо спрыснутой одеколоном. Он подает клиенту книгу и чуть отступает, старается разговаривать, держа дистанцию, чуть отклоняя корпус назад. Его постоянно меняющиеся позы выглядят даже артистично, он чем-то напоминает фехтовальщика, уклоняющегося от рапиры. Он картинен и забавен в эти минуты, и это нравится клиенту.

Летом арбатский лоточник всегда трезв. Зато зимой и осенью нос его лиловеет спелой брюквой, щеки налиты здоровым багрянцем.

Пить на морозе надо умеючи. Для настроения. По чуть-чуть. Но только не с утра. И даже не с обеда. А после четырех, когда дают о себе знать усталость и морозец. Арбат по-тюркски — преддверие. Почти пригород. И как во всякой прихожей, в том числе и прихожей большого города, зимой здесь стоит сквозняк. Улицу Воздвиженку в торговом мире давно прозвали «Труба». Порой такой взъярится

ветрила, что валит как сорную траву столы, стеллажи, зонты. Выдувает из костей последний дух. И тут — хочешь не хочешь — надо прибегнуть к стимуляторам, иначе заболеешь. Или собирай монетки, шагай домой. Но не так-то просто испугать лоточника, пережившего девять зим на Арбате. Пьют в основном коньяк. Молдавский. На двоих, на троих, только не в одиночку. В одиночку, да еще ежели пить впритырку, таясь, — сопьешься. А тут принял стопаря, закусил печеньицем, пошли разговоры веселые, согревательные: о женщинах, о деньгах, о плутовских делах, — глядишь, лица мужиков, напяливших на себя по два свитера, порозовели, глаза подобрели, зажглись веселым озорным блеском, развязались языки, отмерзли заиндевелые было ребра от негнущегося позвоночника… Но упаси бог в такие святые минуты профилактики и психотерапии заговорить о книгах. В такие минуты книга — табу! Может разгореться спор на профессиональные темы, может вспыхнуть обида, у кого-то выплеснуться неприязнь… А вот ежели сумеешь насмешить, тебе почет и уважение, нальют вне очереди.

Единственный книжный лоточник на Новом Арбате, который пьет раньше четырех, невзирая на время года, на ураганы, на засухи и самумы, на атмосферное давление, — Женька Бульдог. У него есть оправдание — он вечно находится в стрессе. Начинал он с одного лотка от фонда «Народный читатель», теперь у него их три. Приходится нанимать продавцов. Приходят люди случайные: кто торговал аудиокассетами, кто окорочками, кто солнцезащитными очками. Бульдог проводит с ними ликбез. Цены у него всегда плавающие, в зависимости от клиента. В накладной можно написать любую цену — хоть рубль. Если для видимости и проверят менты, то их цена не интересует — была бы печать. Но как научить неофита держать цены в голове на пятьсот книг? Приходится писать на последней странице карандашом. Но клиент клиенту рознь. Кому надо уступить в цене, кому набавить.

— Ты пойми, — учит Бульдог, — торговать надо не книгу, а клиента, его надо танцевать, читать его глаза, смотреть на руки, как раскрывает переплет… Настоящий любитель держит книгу как девушку за талию — в одно касание, а не облапливает. Он никогда не будет и держать, и листать книгу одной и той же рукой. Дороже всех плятят шизанутые интеллектуалы-нувориши. Это тебе не «новые русские» с залитыми жиром мозгами, которые удавятся за лишнюю десятку и ходят с золотой цепью на груди. Может, у него ничего в жизни больше и нет, кроме цепи этой. Богатый человек не вешает цепь на башку для показухи, ему показуха не нужна. Показуха нужна вшиварям-духарям в черных замшевых туфлях с тупыми носками. Ты всегда бери в учет прикид, на шузы мельком кинь взгляд… Вот у меня был продавец из обувщиков, тот мигом переквалифицировался в книжника, отличал влет Китай от Турции, от Германии… Книгу знать хорошо, а важнее — людей. Я «Камасутру» могу скинуть за 200 лоху, потому что ж с него взять, ежели он и есть лох, а «новый русский» больше 300 не даст, он никогда не купит влет, он пройдет по ряду и вызнает цену, а цена, сам знаешь, у нас у всех одна — братская! Но вернется ко мне, потому что я с ним поговорил, а значит, со мной уже есть контакт и можно поторговаться. Для «нового русского» поторговаться — это же кайф, это же принцип жизни, он всегда ищет во всем прогиб со стороны партнера или продавца. А интеллектуал, «оксфордский мальчик», у которого действительно есть деньги, никогда не прикатит за книгами на Арбат на «мерседесе», он приедет на простой «десятке» с одним охранником — водителем… Он купит у меня «Камасутру» за 500. И чтобы не спугнуть, я следующую хорошую книжку отдам ему по закупке за 100, хотя он ожидал; что я скажу 300. И человек раскроется, он купит еще пять, шесть книг, но ты не ломи на все круто, а так, набавь полтинничек, соточку, он и не заметит, но зато приедет к тебе еще пять раз. Он станет твоим клиентом. «Оксфордские мальчики» не жадные, они понимают — это твой бизнес и тебе надо тоже дать заработать. И за то, что он дал, ты должен его чуть-чуть любить, ты должен его всегда ждать, обязательно попроси у «оксфордского мальчика» телефон и предложи выполнить любой заказ, дай понять, что ты будешь страдать от разлуки с ним, будешь томиться до следующей встречи, как до встречи с любимой девушкой. И еще я заметил, что все эти «оксфордские мальчики» — «голубые». Смело предлагай им «Другую любовь» Клейна за 500. Делай ему «влюбленные глаза», пусть мучается загадкой, что, может быть, и ты «голубой», а «голубой» для «голубого» ничего не пожалеет… Ты пойми, продавец морально всегда должен «лечь» под клиента. И если покупатель фашист, ты должен дать понять, что и ты фашист. Если он «патриот», то и ты должен обнаружить в себе «патриота». Перед братками ты должен рисануться бывшим братком, перед игроком казино — игроком, перед вором — блатным. Я вот все могу, не могу только рисоваться, когда ко мне приезжает охранник с бумажкой покупать книги для кремлевских лохов. Был случай, прискакивает на «мигалке» фраер за книгами для Ельцина, черт его знает, почему тому приспичило, а вот взбрендило кому-то присоветовать старику прочесть «Джин-Грин неприкасаемый» Гривадия Гарпожакса. Ты знаешь, кто это такой?

— А как же. Известный молдавский писатель…

— Вот именно. Да нет такого писателя. Это коллективный псевдоним. Написали Поженян, Василий Аксенов и этот… выскочило из головы… Авидий Горчаков. Плод выпендрежа, отрыжка незрелых авангардистов, жаждущих подзаработать на ходовом детективе… В свое время эта вещь наделала шума. Был ажиотажик. Игровая штучка. Не без блеска аксеновской стилистики. Для старых партийцев — это ностальгическая заноза в сознании, веха времени. Ну я и заломил за эту веху три тысячи. Плати, говорю, авансом, а к вечеру достану. Страшный дефицит! Коллекционный раритет… Он уехал, а я кинулся в ЦДЛ, в Союз писателей, в буфет, где квасят опустившиеся писатели и всякая окололитературная шушера, эстетствующие слизняки…

— Две сотни платишь? — говорит один писателишка с мышиными слезящимися глазками. От него так и шибает нищетой. Но сам себе на уме. Я говорю — плачу триста! Тогда, говорит, бери мотор и едем в Переделкино. Я тебе еще и автограф Гришки Поженяна организую. И организовал-таки. Хотел подписать «Поженян», но я настоял чтобы подписал: «От Гривадия Гарпожакса с любовью неутомимому читателю Борису Ельцину». С автографом ушла книженция за двести баксов. Тот лох от Бори к нам еще раз пять приезжал. Новых книг, говорит, Ельцин не читает, библиотеки дома не держит. А взбрендит

что-то в голову — велит достать. Мне велит. Домашние и не знают, откуда у него книги появляются…

Несмотря на отчаянные, титанические усилия образовать своих продавцов, набираемых из люмпен-пролетариата, спившихся, деградировавших инженеров, эмэнэсов, художников, ученых, обанкротившихся коммерсантов, молдаван, русских, хохлов, казахов, узбеков, с регистрацией и без, Бульдог терпел фиаско, его постоянно обворовывали сами продавцы, подкладывая на столы «левый» товар. Три-четыре книги в день утаскивали ушлые клиенты, уличные мелкие воришки, тут же перепродававшие их лоточникам на другой стороне улицы за треть цены. В основном воровали молодые девицы, работавшие в паре с ухажером: ухажер отвлекал продавца на одном конце стола, а девица незаметным жестом умыкала книгу под плащ или джинсовую куртку. Бульдог списывал ворованный товар, распекал продавца, грозя уволить. Но где было взять нового? Книжным продавцом надо родиться. Надо болеть книгой. В Москву, ставшую Меккой безработных всего бывшего СССР, хлынули сотни тысяч людей, придумавших себе профессию «продавец». Продавец неважно чего. Продавец всего: ботинок, компьютеров, окорочков, самолетов, пароходов, презервативов. Это так удобно, так соблазнительно-просто — обрести профессию за пять минут, назвавшись продавцом. Не надо учиться, получать какие-то дипломы, свидетельства, а заработок покруче, чем у врачей, инженеров, учителей. Любой деградант, алкаш со стажем, протрезвевший по причине отсутствия денег, объявляли себя продавцами, в продавцы ринулись и малооплачиваемые научные работники, и оказавшиеся за бортом жизни журналисты. Из хорошего продавца вырастали коммерсанты, предприниматели. Это была кузница мелких и средних бизнесменов. Но таковых были единицы. Большую часть составляли отбросы, отрыжка общества, неудачники, сломленные жизнью. И именно эти поблекшие представители гомо сапиенсов попадали к Бульдогу. Ему катастрофически не везло на продавцов, хотя платил он им по-божески: десять процентов с выручки плюс сто рублей в день за выход.

…В мире уличных лоточников есть три вида продавцов: дундук, попугай и певчий дрозд. Дундук — он и есть дундук, лицо его малоподвижно, лицевые мышцы недоразвиты, улыбается он крайне редко, молча стоит у лотка, как часовой-первогодок у поленницы дров, и вяло отражает в своих опрокинутых внутрь глазах, как в стоячей луже, стремительно протекающую мимо него пеструю уличную жизнь Арбата. Он не ловит возбужденным зрачком красивых девушек, их ладные тугие попки, не вычисляет в людском потоке возможного покупателя, воров, коммерсантов, бандитов, банкиров, припарковывающих машины на углу у БКФ-банка. Его сознание не задевает проносящаяся мимо в сверкающих лимузинах, «тойотах», «лендроверах» богатая жизнь. Он не фокусирует зрачок на выражении лиц прохожих, он равнодушен к скрывающейся за яркой прыгающей рекламой неоновых огней жизни казино «Корона» на противоположной стороне улицы, куда входишь за пятьсот рублей, получаешь десять красных фишек и обретаешь право бесплатно пить все, что угодно, в баре, где нет никакой закуски, где тихо журчит золотоносная, доллароносная мутноватая струйка жизни круглые сутки без разделения на ночь и день, лето, зиму, осень. Рулетка не знает времени, не знает времен года. И ты обретаешь всего за пятьсот рублей вход в этот мир и можешь не выходить отсюда неделю, год, вечность, можешь пить, пока стоишь на ногах, потому что присесть тебе негде, здесь нет стульев, и если устал стоять, ты должен идти домой, а если не желаешь, то стой, ходи, играй. И все же находятся маньяки, которые живут здесь неделями, изредка позванивая домой жене, чтобы узнать, как там Дети, и попросить принести к входу в казино пакет с бутербродами. Вообще-то это запрещено, но за доллар охранник прикрывает глаза…

— Эй, дундук, проснись, — слегка толкает его в бок сосед по лотку, — у тебя стибрили книгу, вон вихляет в красных штанах рыжая наркоманка…

Дундук бежит, хватает рыжую за руку, пытается обыскать, но тут вмешивается ее долговязый партнер с полубритой головой, подбегает еще какой-то парень с петушиным красным гребнем грязных мочалистых волос. Закипает драка, дундук вынужден отступить, он беспомощно и растерянно раззевает рот в немом, застывшем возгласе так и не вырвавшегося возмущения, он парализован наглостью воров, грозящих его избить за то, что пристает к девушке посреди улицы средь бела дня. Он очень зол, но еще больше растерян, эта дурацкая история с ворованной книгой вырвала его из сна оцепенения, из мира грез, нарушила сладостный покой отупляющей отключки, чарующих скачущих самопроизвольно в мозгу видений, искрения обгоревших контактов на полюсах полушарий. Он смотрит на воров с какого-то огромного нематериального космического расстояния, где неважно — жив ты или мертв, живешь или умер, существовал или будешь существовать после переселения души, оттуда, где нет ни книг, ни казино, ни воров, ни обкраденных, ни назойливых, привередливых читателей, ни бандитов-приватизаторов, ни налоговых инспекторов, советников управ, мэров и вице-мэров.

И надо же случиться такому, что воровка украла книгу, толстенную книгу профессора Гурджиева «Письма Вельзевула к сыну», где он писал о том, что 90 % всего человечества пребывает во сне, люди живут и как бы не живут, изредка пробуждаясь для совершения половых актов, чтобы поесть, Попить, оправиться и снова погрузиться в сладостный мутный сон… И уплыл бы профессор Гурджиев в сизые бензиновые уличные дали Арбата с Люськой-наркоманкой и ее дружками, которым надо было срочно ширануться и поймать кайф, но не тут-то было: в дело вмешался певчий дрозд. Певчий дрозд в образе Василия Мочалкина, продавца, стоявшего через лоток от дундука Николая Голенищева родом из славного города Рязани. Мочалкин с усмешкой наблюдал всю эту сцену, ему стало жаль Голенищева, он подскочил к Люське-наркоманке, выхватил у нее из-за куртки книгу мудреца Гурджиева и коротко обронил:

— Валите живо, изуродую!

Владелец петушиного гребня, гармонировавшего с фиолетово-сизым фингалом под глазом, тотчас осознал весь жестокий реализм этих слов, а главное — их неприкрытую правдивость и прямоту и метнулся к подземному переходу. За ним пристыженно засеменила Люська, уже обдумывая на ходу, где бы что украсть, пока не приспела ломка…

4

Увы, мудрец Гурджиев не дожил до замечательных времен, когда улицы Москвы украсились миллионами лотков, киосков, палаток, тентов, тонарой, хот-догов и мини-маркетов, он так и не узнал, что человечество обогатится такой разновидностью лоточников, как певчий дрозд, — авангард и опора уличной торговли, столичной торговли, потому что без торговли, без уличной торговли Москва это не Москва, иначе где же взять деньги для взяток главам управ, заместителям и заместителям заместителей, советникам префектов, начальникам административных инспекций и прочим мелким отцам города и матерям Первопрестольной, мачехам и отчимам от генеалогического древа городских властей, взращенных и вспоенных сотнями Василиев Мочалкиных.

Поделиться с друзьями: