Арена и кровь. Римские гладиаторы между жизнью и смертью
Шрифт:
Наконец, когда, казалось бы, на пути к альпийским перевалам не осталось никаких препятствий, вождь восстания неожиданно отказался от прежнего плана и повернул обратно. Удовлетворительного объяснения этому нет. Многие исследователи полагали, что рабов могли испугать неблагоприятные условия местности или тяжесть перехода через горы либо на настроения восставших подействовали их италийские победы и ненависть к Риму. Высказывалось также мнение, что Спартак мог поддерживать контакты с Серторием и двигался на соединение с ним для дальнейших совместных действий в Испании, но с его смертью от руки убийцы такая необходимость отпала [64] . Действительно, такие контакты между всеми анти-римскими силами, действовавшими одновременно в различных областях Средиземноморья, включая Митридата VI Евпатора, были вполне возможны [65] , особенно если учесть, что союзниками понтийского царя были киликийские пираты, с которыми приходилось иметь дело и Серторию, и Спартаку. Во всяком случае, никакого психологического барьера у Сертория по этому поводу не должно было быть, так как уже со времени консульства Луция Корнелия Цинны в 87 г. до н. э. использование в политических целях больших масс вооруженных рабов стало в Риме довольно обычным явлением. К сожалению, никаких документальных свидетельств, дающих полное представление о дипломатии Сертория, не сохранилось. Помпей, опасаясь каких-либо разоблачений и обострения политической ситуации, сжег, не читая, всю его переписку, где были послания от «некоторых весьма влиятельных
64
Коптев А. В. Несколько замечаний о восстании Спартака (на сайте www.ancientrome.ru/pubIik/koptev).
65
Молев Е. А. Властитель Понта. С. 121–122.
Так или иначе, известие о последовавшем вскоре разгроме серторианцев означало, что теперь некому сковывать действовавшую против них закаленную в боях армию Гнея Помпея и она в скором времени может появиться на Апеннинском полуострове. Видимо, именно тогда в окружении Спартака возобладало мнение о нанесении внезапного удара по Риму или возвращении на юг Италии с тем, чтобы переправиться на остров Сицилию и превратить его в свою новую базу. Восставшие двинулись в обратную сторону, и тогда Рим «оказался охвачен не меньшим страхом, чем когда он дрожал, крича, что Ганнибал у ворот» (Oros. V. 24. 5). Правда, Спартак, будучи вполне разумным человеком, все-таки повел свою армию не на столицу государства, тем более что у него не было осадных орудий, а по старой Эмилиевой дороге к слабо укрепленным городам Кампании и Лукании. Для быстроты передвижения был отдан суровый приказ: «…сжечь весь лишний обоз, убить всех пленных и перерезать вьючный скот, чтобы идти налегке» (Арр. Bell. Civ. I. 117). Перебежчики, во множестве приходившие со всех сторон, не принимались. В области Пицен войско мятежных рабов снова попытались остановить объединенные силы двух консулов, и опять они были разбиты.
Узнав об этих неудачных действиях, возмущенный сенат приказал консулам не трогаться с места. Теперь Спартак окончательно доказал, что его победы не были случайностью. Римские военачальники вынужденно признали: этот бывший раб действительно обладает огромным военным талантом. Из массы не привыкших к военной дисциплине людей, без денег, не имея базы для изготовления в нужных количествах вооружения, создать боеспособную армию и наносить в течение долгого времени тяжелые поражения знаменитым римским легионам мог только выдающийся полководец и организатор. Следует отметить те усовершенствования, которые он внес в созданную им военную организацию, — это усиление роли кавалерии и легковооруженных подразделений, обеспечение большей маневренности армии благодаря избавлению от громоздких обозов и хорошо поставленная разведка.
Теперь ни один из влиятельных римлян не решался рискнуть своей военной репутацией и взять на себя столь неблагодарное дело, как командование в «рабской войне». Тогда свою кандидатуру на эту должность выдвинул самый богатый человек в Риме — Марк Лициний Красс (114–53 до н. э.) (рис. 35). С одной стороны, он был известен своими сомнительными денежными операциями, с другой — обладал достаточными познаниями в области военного искусства. В молодости Красс воевал под командованием своего отца в Испании против племени лузитан, сражался против италиков в Союзнической войне, затем принял активное участие в гражданской войне на стороне Суллы, возглавив значительную часть его армии.
Наделенный сенатом проконсульской властью, он сразу энергично взялся за дело, спешно набрав шесть легионов, к которым он, прибыв на место, присоединил еще два консульских [66] . Таким образом, под началом этого полководца оказалось не менее сорока тысяч солдат. Это было признанием крайней опасности положения. Обычно считали, что для участия в военных действиях достаточно максимум четырех легионов, дополненных вспомогательными и союзными войсками. Учитывая серьезность положения, за Крассом последовали многие представители знати, кто по дружбе с ним, а кто в силу имевшихся долговых обязательств. Таким образом, среди его офицеров появились тщательно подобранные люди, из которых можно упомянуть Марка Муммия, потомка видной плебейской фамилии; квестора Гнея Тремеллия Скрофу, друга Цицерона, отзывавшегося о нем как о «человеке старых правил», «личности в высшей степени совестливой и добросовестной»; Луция Квинкция, народного трибуна 74 г. до н. э., занявшего должность начальника конницы.
66
Заметим, что у Помпея, воевавшего против такого серьезного противника, как Серторий, были в распоряжении всего шесть легионов.
Поначалу Крассу сопутствовал небольшой успех в битве с одним из отрядов беглых рабов: шесть тысяч из них были убиты и девятьсот взяты в плен (Oros. V. 6). Тем временем Спартак, никогда не переоценивавший свои силы, использовал любой промах своих врагов. На границе области Пицен, чтобы преградить ему путь на юг, два легиона под командованием легата Марка Муммия, судя по всему, из числа полностью деморализованных бывших консульских, были посланы в обход со строгим приказом не вступать в сражение и избегать даже мелких стычек. Однако этот уже достаточно опытный военачальник, видимо, пренебрежительно относившийся к недостойному противнику, горел желанием отличиться и воспользовался первым же случаем завязать битву. Эта самонадеянность была жестоко наказана: «…многие из его людей были убиты, другие спаслись бегством, побросав оружие» (Plut. Crass. 10). Судя по всему, позорное поражение растерявших боевой дух римских солдат было связано с потерей воинских знаков и прежде всего главных из них — штандартов с изображением орла, символа легиона. Только утратой «знамен» можно объяснить использование Крассом в качестве наказания применявшейся редко, но обычно как раз в таких случаях, крайней и жестокой меры — децимации, когда казнили каждого десятого из проявивших трусость воинов. О масштабах бегства солдат Муммия с поля боя дает представление следующая цифра: одних зачинщиков оказалось пятьсот человек. Их разделили на пятьдесят десятков и из каждого взяли одного смертника, выбирая его по жребию (Plut. Crass. 10). Таким образом, «Красс оказался для своих солдат страшнее побеждавших их врагов» (Арр. Bell. Civ. I. 118). Казнь осужденных сопровождалась жуткими и мрачными обрядами посвящения их подземным богам, совершавшимися у всех на глазах, а производилась она следующим образом: их просто забивали насмерть. Один из младших командиров касался провинившегося, и остальные солдаты били его папками, а иногда и камнями, пока тот не умирал (ср.: Тас. Ann. III. 21). У Плутарха в описании этих событий говорится о том, что данный «вид казни сопряжен с позором». Под этим надо понимать публичное лишение военного пояса (баптеуса) в виде ремня, украшенного серебряными или бронзовыми накладками, который отбирали у обесчестившего себя легионера [67] . В течение назначенного срока остальные струсившие легионеры не могли находиться внутри лагерных укреплений и жили перед внешним рвом. На этот период вместо пшеничного им выдавали ячменный хлеб. Показательные суровые меры возымели свое действие: дисциплина и боевой дух римских солдат, для которых собственный командующий «оказался… страшнее побеждавших их врагов» (Арр. Bell. Civ. I. 118),
резко возросли.67
Кован Р. Римские легионеры 58 г. до н. э. — 69 г. н. э. С. 31.
В дальнейшем, чтобы избежать новых потерь, Красс решил не вступать со своим противником в открытый бой, а постараться измотать его постоянным преследованием и истреблением фуражиров. Видимо, проанализировав печальный опыт своих предшественников, да и свой собственный, он решил применить против вождя восстания его любимые тактические приемы: избегать столкновения с крупными силами врага и стараться бить по его по частям, координируя действия отрядов, размещенных в двух укрепленных лагерях.
Между тем армия рабов, словно зверь в клетке, металась по Италии. Только к концу лета 72 г. до н. э. она обосновалась в районе крупного торгово-ремесленного города Фурии, на время ставшего базой восстания. Приобретая железо и медь за счет общей армейской казны, мятежники хорошо вооружились и стали делать успешные вылазки против римлян, неизменно возвращаясь назад с добычей. Чтобы обуздать растущую алчность людей, Спартак прибег к крайним мерам и запретил в пределах военного лагеря употребление золота и серебра. Так продолжалось, пока, согласно Аппиану, поднявшему свой боевой дух войску Красса не удалось нанести Спартаку двойное поражение, после которого его армия отступила на самый юг Апеннинского полуострова, в область Бруттий.
Добравшись до Мессанского пролива шириной в самом узком месте всего 3,5 км, Спартак, видимо, рассчитывал быстро переправиться на остров Сицилию, где еще недавно бушевали рабские восстания, и можно было попытаться разжечь огонь нового восстания. Очевидно, там планировалось создание запасного плацдарма на случай неудач в Италии, ведь речь шла о высадке на острове всего двух тысяч человек (Plut. Crass. 10). Сам по себе неширокий, на первый взгляд, пролив, тем не менее, представлял собой серьезную преграду. Он отличается сильным течением (около 9 км в час), устремляющимся между разбросанными по берегам острыми скалами. Согласно древним преданиям, именно здесь, по разные стороны пролива, подстерегали мореходов сказочные чудовища — Сцилла и Харибда. Флота у восставших не было и, по имеющимся сведениям, помощь в осуществлении переправы Спартаку пообещали киликийские пираты, полностью господствовавшие в проливе после уничтожения всего флота Гая Верреса, пропретора Сицилии в 73–71 гг. до н. э. По образному выражению Цицерона, «вследствие алчности Верреса флот существовал в Сицилии только по названию» (Cic. in Verr. IV. 25. 63) и десантная операция в расчете на две тысячи человек заняла бы у небольшой пиратской эскадры из 35 подвижных и вместительных либурн не более двух часов за два рейса [68] . Почему же переправу не удалось осуществить сразу? Все дело в том, что даже такими силами в тот момент пираты не располагали. Под началом действовавшего в проливе их предводителя Гераклиона было всего четыре небольших корабля (Cic. in Verr. IV. 35. 91), и требовалось время, чтобы собрать их в достаточном количестве. Во всяком случае, серьезных препятствий для десанта со стороны Верреса не ожидалось, иначе трудно объяснить слова Цицерона в речи, произнесенной позднее против этого римского магистрата: «Стало быть, это ты помешал полчищам беглых переправиться из Италии в Сицилию? Где, когда, откуда? Никогда ничего подобного мы не слыхали… А ведь если бы в Сицилии были против них хоть какие-нибудь сторожевые отряды, не пришлось бы тратить столько сил, чтобы воспрепятствовать их попыткам» (Cic. in Verr. IV. 2. 5). Последнюю фразу дополняет утверждение, что только «доблесть и мудрость храбрейшего мужа Марка Красса не позволили беглым рабам переправиться через пролив в Мессану». Эти слова однозначно можно трактовать как свидетельство о том, что в осложнившейся ситуации римлянами были срочно стянуты к Сицилии какие-то военно-морские силы. В итоге даже после получения оговоренной заранее суммы денег ни один пиратский корабль не прибыл в назначенное место [69] . Возможно, такое бездействие диктовалось также интересами главного союзника пиратов Митридата VI Евпатора, для которого, в условиях постигших его неудач, важно было сохранение военной угрозы для Рима непосредственно на земле Италии. Изменившиеся обстоятельства, тем не менее, не заставили Спартака отказаться от самой идеи переправиться на Сицилию. Попытка преодолеть узкий и бурный пролив на плотах из бревен и пустых бочек тоже оказалась неудачной (Flor. III. 20. 13). Между тем сезон, благоприятный для действий на море, закончился, дальше идти было некуда, а обратный путь с Регийского полуострова преградили военные силы Красса.
68
Ср.: Хлевов А. А.Морские войны Рима. С. 472.
69
Нельзя полностью исключать и возможность подкупа пиратской верхушки (Мотус А. А.Из истории восстания Спартака. С. 60–61).
Осмотрев местность, римский полководец решил, что ввязываться в сражение с армией Спартака не имеет никакого смысла. Сама природа подсказала ему наиболее подходящий план, нацеленный на то, чтобы отрезать мятежных рабов от внешнего мира и заставить их капитулировать. Отдав приказ возвести на перешейке линию укреплений, Красс решал сразу две задачи — «уберечь солдат от безделья и лишить врагов подвоза продовольствия» (Plut. Crass. 10). Тысячи легионеров взялись за кирки и лопаты, и скоро от моря до моря протянулся ров шириной и глубиной около 4,5 м, укрепленный земляным валом и стеной, поражавшей своей высотой и прочностью. Плутарх писал, вероятно, с целью поразить воображение читателя, что длина этих укреплений составляла триста стадиев (около 55 км), и эта цифра фигурирует во всех исследованиях, затрагивающих тему восстания Спартака. На самом деле ширина перешейка в этой части Апеннинского полуострова составляет всего 30 км, что полностью соответствует расстоянию в 160 стадиев, указанному в описании Южной Италии из текста «Географии» Страбона (Strab. VI. 1. 4), и это, даже с учетом особенностей рельефа местности, по крайней мере, почти в два раза сокращает предполагавшийся ранее объем работ, произведенных солдатами Красса. Кроме того, они могли использовать остатки более ранних укреплений. В частности, Страбон сообщает, что именно здесь в свое время сиракузский тиран Дионисий Старший (ок. 430–367 до н. э.) «пытался перегородить стеной перешеек от внешних варваров», но этот план не был выполнен до конца (Strab. VI. 1. 10). В любом случае, при наличии опытных военных инженеров и организованной рабочей силы необходимые работы действительно можно было провести в достаточно сжатые сроки. Наиболее близким по времени примером, связанным с подобной практикой римской армии, является возведение всего за 18–20 дней легионерами Цезаря (около 10 тысяч человек) рва и вала высотой 4,8 м и протяженностью 28 км, чтобы воспрепятствовать продвижению гельветов в пределы Нарбонской Галлии в 58 г. до н. э. (Caes. De bello Gall. I. 8). Столь же бурный строительный энтузиазм продемонстрировали позднее, в 70 г. н. э… римские солдаты (не менее 20 тысяч человек) под командованием Тита в период осады Иерусалима, когда за три дня они возвели вокруг города стену длиной почти 7 км и тринадцать сторожевых башен (Jos. Fl. Bell. Jud. V. 12. 2). С учетом производительности труда римских легионеров в указанных примерах и их числа под началом у Красса можно утверждать, что создание фортификационной линии на Регийском полуострове должно было занять не более недели.
Сначала эти сооружения мало заботили Спартака, относившегося к ним с полным пренебрежением, но скоро стало ясно, что армия рабов заперта на пространстве, где запасы продовольствия весьма ограниченны, несмотря на наличие здесь семи городов с прилегающей сельской округой, в том числе таких известных, как Регий и Локры Эпизефирские. Первая же попытка прорыва блокады, предпринятая на заре, закончилась неудачей. Как гордо утверждал Аппиан, погибло около шести тысяч восставших, а вечером еще столько же, тогда как у римлян благодаря укреплению дисциплины было всего трое убитых и семь раненых (Арр. Bell. Civ. I. 119). Естественно, эти цифры, отражающие урон, понесенный армией Спартака, абсолютно нереальны.