Арена и кровь. Римские гладиаторы между жизнью и смертью

Понятно, что христиане не могли испытывать симпатий к гладиаторским играм и подвергали их активному осуждению. Уже «Апостольское поучение», приписываемое Ипполиту, Папе Римскому конца II в., отлучало от жизни христианских общин гладиаторов и их наставников. Против кровопролития на арене выступил и Тертуллиан, подвизавшийся в Риме в качестве адвоката. Став христианином, он обрушил на любителей кровавых зрелищ гневные обличительные речи: «Если я войду в Капитолий или Серапей для жертвоприношений и молитв, то изменю Богу, точно так же, как если войду в цирк или театр в качестве зрителя… Амфитеатр посвящен еще большему числу демонов, чем Капитолий — это поистине храм всех демонов. Там столько же нечистых духов, сколько зрителей… Если можно доказать, что жестокость, свирепость, варварство нам позволительны, тогда пойдем в амфитеатр… Лучше не видеть, как карают злодеев, чем видеть, как с ними гибнут и добрые люди, если, конечно, они понимают, в чем благо. Ведь среди гладиаторов есть и невинные люди, приносимые в жертву удовольствию публики… Кто не выносит вида покойников, тот в амфитеатре с удовольствием смотрит на тело, плавающее в луже крови. Кто пришел посмотреть на казнь преступников, тот сам плетьми и розгами толкает гладиатора, против его воли, на убийство. Кто требует опасного убийцу отдать на съедение льву, тот просит свободы свирепому гладиатору, а в случае его смерти подбегает и с близкого расстояния сочувственно разглядывает того, чьей гибели требовал издалека» (Tert. De spect. 8; 12; 19; 21). Тертуллиан утверждал, что не сможет учить милосердию тот, кто «с удовольствием смотрит на разъяренных медведей и щитки ретиариев. Да избавит Бог служителей своих от желания участвовать в столь гибельных увеселениях… и устами, произносившими в храме, Аминь“, рассуждать о достоинствах гладиатора» (Tert. De spect. 25). Конечно, несмотря на все свое возмущение, христианские писатели были не в силах остановить кровопролитие, поощрявшееся властями. Максенций (306–312), известный гонитель христиан, давал гладиаторские игры в честь своего дня рождения, даже когда его соперник, будущий Константин 1 Великий (312–337), со своим войском стоял у стен Рима. Да и сам Константин, позднее признанный церковью равноапостольным, отметил свою победу над Максенцием гладиаторскими играми, на проведение которых он и в дальнейшем выделял деньги. Ситуация начала меняться, только когда император стал открыто поддерживать христианскую церковь. Под ее влиянием был принят эдикт о наказании преступников, где, в частности, указывалось, что магистраты не должны посылать осужденных преступников в гладиаторские школы, вводился запрет на организацию гладиаторских игр, а казни заменялись принудительным трудом в каменоломнях. Впрочем, этот закон не касался Рима и ряда других городов, которым в этом отношении были даны особые привилегии. В любом случае, масштаб выступлений на арене был уже далеко не тот, что раньше. Но все же римлянам было трудно отказаться от укоренившихся привычек, и к 357 г., несмотря на очередной запрет для солдат и офицеров добровольно поступать в гладиаторские школы, волна игр вновь захлестнула всю территорию империи. Иногда продолжал проявляться и «высочайший» интерес к играм. Так, императора Грациана (367–383), как в свое время Коммода, настолько захватила страсть к истреблению животных, что, «убивая стрелами зубастых зверей», он каждый раз испытывал неподдельный восторг (Amm. Marc. XXXI. 10. 18). Тем не менее идея проведения игр ради развлечения народа постепенно угасала. Этот процесс распространялся с греческого Востока на латинский Запад. Последний «мунус» в восточных провинциях Римской империи состоялся в 392 г. в Антиохии. В западной части государства ситуация была совершенно иная. На увлечение местного населения играми не могли повлиять никакие военно-политические катастрофы. В одном из сочинений Сальвиана, церковного писателя начала V в., повествуется об уцелевших жителях Трира, четыре раза подряд разграбленного варварами, которые признавались, что совершенно примирились бы со своей участью, если бы им оставили их привычные зрелища. Из сохранившихся писем Квинта Аврелия Симмаха (ок. 340–402), ревностного защитника древних обычаев и противника христианства, мы знаем, что он не раз устраивал игры, чтобы отметить очередной этап в карьере своего сына. Так было и в 393 г., когда тот выдвинул свою кандидатуру на должность квестора. Из письма, описывающего подготовку игр, мы знаем, с какими сложностями пришлось столкнуться их организатору. Подготовку зрелища он начал с обращения к своим друзьям в разных концах империи за помощью в доставке лошадей, медведей, львов, шотландских собак, крокодилов и т. д. По мере приближения игр беспокойство Симмаха все нарастало. Ситуация складывалась далеко не так, как он хотел. Медведи вовремя не прибыли, о львах ничего не было известно, а крокодилов доставили буквально в последнюю минуту. К тому же они наотрез отказывались принимать пищу, а это значило, что их нельзя будет оставить на конец представления, как первоначально планировалось. Оставались, правда, еще гладиаторы: три десятка пленных германцев из племени саксов, но накануне игр двадцать девять человек из них задушили друг друга, чтобы не появляться на арене. Это был жестокий удар и, по словам Симмаха, ему понадобилась вся его философия, чтобы перенести это несчастье. По поводу мужества гордых саксов он заявил, что «ничего не хочет слышать об этих негодяях, которые оказались хуже Спартака» (Symm. X. 46). Впрочем, эта неудача не остановила его, когда в 401 г. сын собрался выставить свою кандидатуру в преторы. Теперь подготовку к играм в Колизее начали почти за три года, и только поэтому удалось собрать медведей из Италии и ряда северных областей, лошадей из Испании, собак из Британии, львов, леопардов, антилоп и крокодилов из Африки. Дополнительные сложности доставило решение императора Гонория (395–423) в 399 г. закрыть последние гладиаторские школы. В итоге затраты составили две тысячи фунтов золота, чего вполне хватило бы для пропитания почти двадцати тысяч крестьянских семей в течение года. Возникает вопрос: а часто ли использовался в этот период Колизей по своему прямому назначению? Ответ можно найти в документах, где отмечается, что из 176 праздничных дней в году под гладиаторские бои отводилось всего десять [18] .

18

Берд М, Хопкинс К. Указ. соч. С. 53–54.

Возможности «людей меча» хоть как-то устроить свою судьбу ограничивались все больше. Приближался переломный момент в истории игр, который наступил в 404 г. Когда очередная пара гладиаторов готова была вступить в бой на арене Колизея, прекратить кровопролитие призвал монах Телемах из Малой Азии. Возмущенные тем, что их пытаются лишить любимого зрелища, люди на трибунах завязали драку, в которой Телемах погиб. Потрясенный этой смертью Гонорий запретил впредь устраивать в Риме плохо увязывавшиеся с официальной государственной идеологией гладиаторские бои, но даже если бы этот запрет не состоялся, уже нельзя было и думать о дорогостоящих играх. Целая волна бедствий обрушилась на Рим — несколько разрушительных землетрясений и три варварских нашествия. К концу V в. население города сократилось в десять раз, и он находился в страшном упадке. Теперь было уже не до роскошных представлений, оставшихся в далеком прошлом. Впрочем, та часть обычной зрелищной программы, которая была связана с травлей зверей, продержалась в пределах ранее единой империи еще несколько десятилетий, поскольку отношение общества к «охотам» было достаточно терпимым. Последние выступления венаторов в уже начавшем разрушаться Колизее состоялись в 523 г. при остготском короле Теодорихе [19] .

19

Носов К. С. Указ. соч. С. 37.

Глава 3 На пути к арене: обучение ремеслу гладиатора

Выход гладиаторов на арену был лишь финалом долгой и тщательной подготовки профессиональных бойцов, которая велась сначала частными лицами, а позднее и на средства римских императоров. Людей, для которых содержание и обучение гладиаторов было профессией и единственным источником средств к существованию, называли ланистами (термин, производный от того же корня, что и lanius "мясник"). Такой человек считался запятнанным, а занятие его — постыдным, и занимать какие-либо государственные должности он не мог. Ланиста на свой страх и риск скупал и опытных гладиаторов, и молодых рабов с подходящими физическими данными. Видимо, предпочтение отдавалось тем, кто превышал средний рост римлян, составлявший около 1 м 65 см [20] . Иногда в гладиаторские школы отправляли преступников, и только смертная казнь была для них страшнее. Если по прошествии трех лет осужденный оставался жив, его освобождали от выступлений в амфитеатре, но он должен был еще два года прожить в школе, после чего получал уже полное освобождение. Пополняли ряды гладиаторов и военнопленные, например, император Тит после взятия Иерусалима часть евреев распределил между школами при амфитеатрах. Кроме того, любой хозяин мог отправить своего раба в гладиаторы за любую провинность или без вины. Только Адриан ограничил этот произвол тем, что теперь требовалось согласие самого раба, если, конечно, он не совершил преступление, за которое полагалось наказание гладиаторской школой (Ael. Spart. Hadr. 18). Порой попадали туда и свободные люди, привлеченные либо даровым кровом, готовой едой и надеждой на сытую жизнь в будущем, либо возможностью обогатиться, а также стремящиеся к блестящим победам и опьяняющей славе. Именно последним обстоятельством можно объяснить появление целого ряда законодательных актов I в. до н. э. — I в. н. э., касающихся участия римских граждан в гладиаторских боях. Еще в 38 г. до н. э. был принят закон, запрещавший сенаторам, а потом и всадникам, выступать на арене в качестве гладиаторов, но он слишком часто нарушался. Император Тиберий для исправления нравов общества по этой причине осудил на изгнание многих распутных юношей из высших сословий. Особого успеха такие карательные меры не возымели, и в 69 г. н. э. вышел указ императора Вителлия, строжайше запрещающий «римским всадникам позорить себя участием в гладиаторских боях». Сообщающий об этом Тацит добавляет, делая небольшой экскурс в недавнее прошлое: «При прежних принцепсах их склоняли к этому деньгами, а чаще силой; многие муниципии и колонии наперебой старались подкупить наиболее развращенных из своих молодых людей, чтобы сделать их гладиаторами» (Тас. Hist. II. 62). Позднее в одном из своих трактатов Тертуллиан неодобрительно восклицал: «Скольких бездельников тщеславие побудило взяться за ремесло гладиатора, а некоторые из тщеславия даже участвуют в звериных травлях и считают, что шрамы от когтей и зубов сделают их привлекательнее» (Tert. Ad martyr. 5).

20

Wisdom S.Gladiators — 100 ВС-AD 200. P. 15.

Могли быть и другие причины: одним из любимых упражнений в риторских школах были сочинения на тему о благородном юноше, который, жертвуя честью и добрым именем, нанимался в гладиаторы за деньги, чтобы предать погребению отцовский прах или помочь другу. В действительности подобные случаи встречались редко, поскольку, по крайней мере в Италии, законодательство ставило перед таким человеком ряд препятствий, которые должны были заставить его передумать. Доброволец должен был объявить народному трибуну свое имя, возраст и получаемую сумму, но тот мог не согласиться на заключение сделки, если считал его негодным для такого ремесла по возрасту или состоянию здоровья (luv. 11.5–8). При этом сумма, за которую человек продавал свою жизнь и свободу, была достаточно скромной: по закону не больше 2 тысяч сестерциев. Столько же стоил раб, не обученный никакому ремеслу. Тем не менее такие волонтеры составляли примерно пятую часть всего населения гладиаторской казармы. Фактически они становились «юридически мертвыми» и давали официальную клятву в том, что на срок действия договора их можно «жечь, заковывать в цепи, сечь и убивать железом». Платой за каждое выступление становились все те же две тысячи сестерциев. В случае продления договора гонорар увеличивался сразу в шесть раз. С другой стороны, чтобы немедленно разорвать контракт, требовалось заплатить немалый выкуп. Отличительной чертой свободных гладиаторов было обязательное упоминание в связи с ними родового имени, например: Тит Клавдий Фирм, тогда как рабов обозначали просто по именам. Впрочем, иногда и те и другие скрывались за псевдонимами, как правило, имеющими отношение к птицам (Голубь), животным (Лев, Тигр), мифологическим персонажам (Гермес, Геркулес, Ахиллес) либо к отличительным качествам конкретного человека (Непобежденный, Отважный).

Любой ланиста, практиковавший продажу гладиаторов организаторам игр или сдачу их внаем, имел вполне реальную возможность заработать достаточно большую сумму. В переписке Цицерона упоминается, что его друг Аттик, никогда не упускавший случая нажиться, как-то раз купил хорошо обученный отряд гладиаторов. Это приобретение вызвало полное одобрение знаменитого оратора. Со знанием дела он писал, что если отдать гладиаторов внаем, то уже после двух выступлений можно полностью вернуть свои деньги (Cic. Epist. IV. 4а. 2). Для знатного человека такая коммерческая операция не считалась позорной, ведь для него это был всего лишь побочный источник дохода. В поисках заказчиков хозяин группы гладиаторов мог переезжать с ними с места на место, подобно бродячему цирку, давая по пути представления, неизменно приносившие хорошую прибыль. Обойтись без его услуг не могли ни городские магистраты, ни частные лица, дававшие игры. Для понимавших толк в этом деле таким образом открывался путь к быстрому обогащению, которое, впрочем, не вызывало уважения в глазах других людей.

Но прежде чем приносить доход, гладиаторы должны были пройти определенный курс обучения. Первые гладиаторские школы появились на юге Италии, в Кампании, с ее прекрасным здоровым климатом. Нередко им покровительствовали или содержали их богатые и влиятельные люди, заинтересованные в том, чтобы в случае необходимости получить поддержку отряда опытных бойцов. В этой ситуации ланиста выступал в роли управляющего заведением. Иногда ему отдавали в науку своих рабов несколько хозяев: у некоего Сальвия Капитона их обучалось девятнадцать человек, и только один был его собственностью, остальные принадлежали разным людям (CIL. IX. 465–466). Мы знаем, что Юлий Цезарь имел школу гладиаторов в Капуе, а в судьбоносную ночь накануне перехода через Рубикон он занимался не чем иным, как обсуждением плана здания другой школы — в Равенне, которая в итоге и была построена в короткие сроки. Из его писем следует, что он уделял постоянное внимание обучению все большего количества принадлежавших ему гладиаторов. Некоторые молодые бойцы получали необходимые навыки в домах римских всадников и даже сенаторов, хорошо владевших оружием и часто лично руководивших занятиями (Suet. Caes. 26. 3). В первые века нашей эры лучшие школы гладиаторов в столице и других городах могли принадлежать только императорам. Среди их выпускников особой известностью пользовались те, кого называли юлианцы и неронианцы, т. е. прошедшие подготовку в школах, основанных Юлием Цезарем и Нероном.

Для начала новичков, оказавшихся в школе, как и молодых легионеров в армии, заставляли выполнять определенные упражнения (рис. 7). Им выдавали сплетенные из прутьев закругленные щиты и палки или деревянные мечи двойного веса по отношению к обыкновенным, чтобы, получив настоящее, более легкое оружие, они сражались спокойнее и быстрее. Такие упражнения формировали сильные руки и плечи. Плиний Старший, рассказывая о проявлениях необычайной силы, писал, что «имевший тощее тело, но необыкновенную силу Тристан, славившийся владением самнитским оружием в боях гладиаторов, и его сын, воин Помпея Великого, обладали мышцами, идущими вдоль и поперек, крест-накрест, по всему телу, на плечах и на руках» (Plin. Nat. Hist. VII. 81–82). Затем начиналась отработка приемов владения мечом на деревянных чучелах высотой в человеческий рост. Как заметил Вегеций в своем трактате «Краткое изложение военного дела», «никогда еще ни на песке арены, ни на поле битвы никто не оказывался непобедимым воином, если он со всем прилежанием не упражнялся и не учился искусству на чучелах…» (Veget. I. 11). Процесс обучения он описывает следующим образом: новичок, нападая на чучело, «старается поразить его в голову и лицо, то грозит его бокам, то, нападая на голени, старается подрезать ему подколенки, отступает, наскакивает, бросается на него… При этих предварительных упражнениях всегда особенное внимание обращалось на то, чтобы новобранец, стремясь нанести рану, сам не открывал ни одной части своего тела и не подставлял ее для удара. Кроме того, они учились бить так, что не рубили, а кололи… Удар рубящий, с какой бы силой он ни падал, редко бывает смертельным, так как жизненно важные части тела защищены и оружием и костями; наоборот, при колющем ударе достаточно вонзить меч на два дюйма, чтобы рана оказалась смертельной, но при этом необходимо, чтобы то, чем пронзают, вошло в жизненно важные органы. Затем, когда наносится рубящий удар, обнажаются правая рука и правый бок; колющий удар наносится при прикрытом теле и ранит врага раньше, чем тот успеет заметить» (Veget. I. 11–12).

^{Рис. 7. Занятия в гладиаторской школе (по В. Тарновскому)}

После приобретения новичком первых необходимых навыков их совершенствованием занимался более опытный боец. На показательных поединках тщательно анализировались ошибки и промахи учеников. Несколько удачно проведенных сражений давали им право перейти в категорию «ветеранов». Гладиаторов каждого типа разделяли в соответствии с их силой и умением на пять рангов-палусов. В эпитафиях родные или друзья никогда не забывали упомянуть, что умерший был гладиатором высших первого или второго ранга. При жизни это повышало его рыночную стоимость, которая определялась подробными записями по каждому бойцу. В тексте закона 177 г. указаны предельные цены на гладиаторов, проставленные в сестерциях. [21] Для начала он предусматривал, чтобы на каждом представлении рядовые гладиаторы стоимостью от одной до двух тысяч сестерциев составляли не менее половины от общего числа участников. Опытные бойцы в зависимости от разряда ценились гораздо дороже — от трех до пятнадцати тысяч сестерциев. И все же разница в их стоимости была не слишком большой, особенно если сравнить гонорары современных футбольных звезд и рядовых спортсменов. Сами выступления гладиаторов в провинциальных амфитеатрах по стоимости делились на пять категорий: от тридцати до двухсот тысяч сестерциев. Столичные представления требовали, конечно, большего вложения денег. Например, будущий император Адриан, заняв должность претора, потратил на игры два миллиона сестерциев (Ael. Spart. Hadr. III. 8). Правда, в эту сумму, очевидно, вошли затраты на приобретение животных и подарки зрителям. Возвращаясь к провинциальным представлениям, отметим, что даже при максимальной стоимости игр на них могли выступить в поединках не более сорока бойцов, т. е. они были сравнительно небольшими.

21

Чтобы составить представление об их покупательной способности, укажем такие цифры: пятисот сестерциев крестьянской семье вполне хватало, чтобы прокормиться в течение года.

Если в дальнейшем хорошо обученный гладиатор, демонстрируя на многих играх свои храбрость и ловкость, презрение к боли и смерти, завоевывал расположение народа, то по требованию публики он мог получить свободу, символом которой служил специальный деревянный меч — рудис. Эти способные «завести толпу» люди вызывали всеобщий интерес и восхищение повсюду — от рыночной площади до императорского двора. Юноши из знатных семейств приходили учиться у них фехтованию, да и сами императоры нередко посещали гладиаторские школы. Порой, подвергая себя опасности насмешек, в гладиаторов влюблялись женщины из высшего общества, увлеченные их силой и славой, даже если они не блистали особой красотой. Причем этой страсти нередко отдавались не юные девушки, а вполне зрелые матроны, такие как Эппия, жена сенатора, в одной из сатир Ювенала (luv. VI. 103–112):

Что за краса зажгла, что за юность пленила Эппию? Что увидав, «гладиаторши» прозвише терпит? Сергиол, милый ее, уж давно себе бороду бреет. Скоро уйдет на покой, потому что изранены руки, А на лице у него уж немало следов безобразных: Шлемом натертый желвак, огромный по самому носу, Вечно слезятся глаза, причиняя острые боли. Все ж гладиатор он, стало быть, схож с Гиацинтом. Стал для нее он дороже, чем родина, дети и сестры. Лучше, чем муж: ведь с оружием он! [22]

22

В последней строке Ювенал имеет в виду и некий вполне очевидный для римского читателя эротический подтекст, ведь использованное в оригинале латинское слово ferrum ("железо") имело и другое значение — «меч». Таким образом, гладиус был синонимом пениса, поскольку ножны меча назывались vagina.

Конечно, Эппия вымышленный персонаж, но для Рима ее история была вполне реальным явлением. Достаточно вспомнить Фаустину, жену Марка Аврелия, которая, по одной из версий, родила будущего императора Коммода от простого гладиатора. Судя по надписям из Помпей, обитатели гладиаторских казарм пользовались не меньшей популярностью, чем современные спортсмены, киноартисты или музыканты: все знают их имена, карьеру, обсуждают подробности поединков на арене и рисуют их на стенах домов. И все-таки можно было восхищаться гладиаторами и в то же время презирать их ремесло. Выражая именно такого рода устоявшееся мнение, Ювенал считал гладиаторскую школу последней степенью человеческого падения. Когда хотели утешить человека, потерявшего сына, то говорили, что его ожидало неопределенное и, может быть, мрачное будущее: а вдруг он стал бы гладиатором? [23] Это бросавшееся в глаза противоречие подчеркивал Тертуллиан, когда писал: «Устроители и распорядители игр наказывают бесчестием и лишением прав тех самых возниц, актеров, атлетов, гладиаторов, которым зрители отдают свои симпатии, а зрительницы, сверх того, и тело, рискуя погубить свое доброе имя и репутацию: им закрыт доступ в Курию и на Ростры, в сенаторское и всадническое сословие, к каким-либо почетным должностям и наградам. Какое извращение! Они любят тех, которых наказывают; презирают тех, кого одобряют; хвалят исполнение, а исполнителя позорят» (Тегtul. De spect. 22).

23

Берд М., Хопкинс К. Колизей. С. 76.