Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!

А пока самым разумным было поскорее напиться. Он и так выпил слишком много, чтобы рисковать и ехать на машине ночью, а чем быстрее заснет с перепою, тем быстрее проснется утром.

Люк прикрыл глаза, а когда снова их открыл, в кресле перед ним сидел марсианин и широко улыбался.

— Я заглянул в твою спальню, больше похожую на хлев, и прочел письма к тебе. Фу, что за бред!

«Письма? Нет у меня с собой никаких писем», — подумал Люк и тут же вспомнил, что есть. Три письма от Розалинды, написанные ему, когда он был в Нью-Йорке три месяца назад. Люк встречался со своим издателем, убеждая того заплатить дополнительный аванс за книгу, которую сейчас пытался начать. Он провел там неделю, главным образом для того, чтобы обновить знакомства с издателями журналов, и писал Розалинде каждый день, а она написала ему трижды. Это были единственные письма, которые он от нее получил. Люк бережно хранил их. В чемодан он их сунул, собираясь прочесть еще раз, если одолеет одиночество.

— Клянусь Аргесом, экий вздор, — сказал марсианин. — И что за кретинский способ записывать свой язык. Я провозился не меньше минуты, прежде чем соотнес буквы со звуками. Подумать только — язык, в котором различные слова произносятся одинаково!

— Черт возьми! — воскликнул Люк. — Ты не имеешь права читать мои письма!

— Цып-цып, — сказал марсианин. — Я имею право делать все, что мне нравится, а ты не хотел рассказывать о ваших любовных обычаях. «Сокровище, дорогой, любимая»!

— Так ты, значит, их прочел, ты, маленький зеленый прыщ! О, если бы…

— И что тогда? — презрительно спросил марсианин.

— Пинками загнал бы тебя обратно на Марс, вот что! — сказал Люк.

Марсианин хрипло засмеялся.

— Береги силы, Джонни, для любви со своей Розалиндой. Пари, что ты уверен, будто она всерьез писала все те свинства, которыми кормила тебя в своих письмах. Пари, что ты уверен, будто она так же втюрилась в тебя, как ты в нее.

— Так же втюрилась… то есть я хотел сказать, чтоб тебе лопнуть…

— Не заработай язву, Джонни. На конверте был адрес — я сейчас к ней сгоняю и проверю для тебя. Не благодари.

— А ну сядь…

Люк снова оказался один.

И стакан его снова был пуст. Преодолев трудный путь до раковины, он наполнил его еще раз. Давно он так не пил, но чем быстрее он накачается, тем будет лучше. И если это возможно, то прежде, чем вернется марсианин, если он и вправду существует.

Люк не мог уже больше этого терпеть. Галлюцинация или реальность — он готов был тут же выбросить марсианина в окно.

И, вероятно, тем самым положил бы начало межпланетной войне.

Опять усевшись в кресло, он сделал большой глоток. Это должно подействовать.

— Как дела, Джонни? Ты еще можешь языком ворочать?

Люк открыл глаза, вспоминая, когда же это он их закрыл. Марсианин вернулся.

— Пшел вон, — сказал Люк. — Убирайся. Завтра я…

— Возьми себя в руки, Джонни. У меня для тебя новость, прямо из Голливуда. Твоя куколка дома и грустит по тебе как ненормальная.

— Да? Я же говорил, что она меня любит, правда? Ты, маленький зеле…

— Так по тебе грустит, что нашла себе утешителя. Высокого блондина. Она звала его Гарри.

Это на мгновение отрезвило Люка. Да, у Розалинды был друг по имени Гарри, но то была платоническая связь — они дружили, потому что работали в одном отделе студии «Парамаунт». Сейчас он убедится, что марсианин врет, а потом влепит ему за сплетни по первое число.

— Гарри Сандерман? — спросил он. — Такой худощавый, надменный, всегда носит крикливое спортивное пальто?..

— Не угадал. Этот Гарри — не тот Гарри, Джонни. Особенно если всегда носит крикливое спортивное пальто. Этот Гарри не носил ничего, кроме часов.

Люк Деверо взвыл, затем кое-как встал и бросился на марсианина. Вытянутые руки его сомкнулись на зеленой шее и… прошли сквозь нее, встретившись друг с другом.

Маленький зеленый человечек широко улыбнулся ему, показал язык и тут же втянул его обратно.

— Хочешь знать, что они делали, Джонни? Твоя Розалинда и ее Гарри?

Люк не ответил. Пошатываясь, он вернулся к стакану и одним глотком прикончил его.

И это было последнее, что он помнил, когда проснулся утром. Он лежал в кровати — сумел, значит, как-то дотащиться до нее, — однако поверх одеяла, а не под ним, причем в одежде, включая туфли на ногах.

Голова разламывалась с похмелья, во рту — словно кошки нагадили.

Он встал и со страхом огляделся.

Никакого зеленого человечка.

Люк подошел к двери в комнату и внимательно осмотрел ее. Взглянул на газовую плиту, прикидывая, стоит ли кофе усилий, потребных, чтобы его приготовить.

Наконец решил, что нет, поскольку можно было получить готовый по дороге в город, в километре от выезда на шоссе. И чем раньше он туда доберется, тем лучше. Он даже не будет мыться и собираться, заберет свои вещи потом. Или попросит кого-нибудь сделать это за него, если самому какое-то время придется провести в психушке.

В эту минуту единственным его желанием было оказаться подальше отсюда, а все прочее пусть горит ясным пламенем. Он не будет даже бриться, пока не вернется домой; в квартире есть запасная бритва, а вся порядочная одежда и так там.

А что потом?

Э-э, потом видно будет, что потом. Похмелье отступит, и можно будет все спокойно обдумать.

Тащась через комнату, он заметил фотоаппарат, помешкал мгновение, потом взял с собой. Можно отдать пленку проявлять, а уж потом предаваться тяжким раздумьям. Был все-таки один шанс из тысячи, что в кресле сидел настоящий марсианин, а не галлюцинация, если забыть, что ладони прошли сквозь него. Возможно, марсиане обладают и другими удивительными способностями, кроме квимения.

Да, если на снимке окажется марсианин, это изменит все мышление Люка, а помышлять о таких материях лучше не с похмелья.

Если марсианина на снимке не будет, единственным разумным поступком — если бы он сумел пересилить себя — был бы звонок к Марджи и вопрос о фамилии психиатра, к которому она так часто пыталась отправить Люка за время их супружеской жизни. До свадьбы Марджи была сиделкой во многих заведениях для душевнобольных и пошла работать в очередное, когда бросила Люка. Кроме того, она рассказывала, что в колледже специализировалась по психологии и, если бы могла позволить себе продолжать учебу, сама стала бы психиатром.

Люк вышел, захлопнул дверь и направился к своей машине.

На капоте ее сидел маленький зеленый человечек.

— Привет, Джонни, — сказал он. — Выглядишь ты неважно, но сам виноват. Пьянство — страшный порок.

Люк вернулся к двери и вошел в дом. Схватив бутылку, налил себе и выпил для куражу. До этого он воздерживался от опохмелки, но раз галлюцинации продолжаются… что ж, клин клином вышибают. Когда перестало жечь горло, он почувствовал себя лучше в физическом смысле. Но не намного.