Арест И Обыск Розы Люксембург

Меня жестоко плетью фрицы били!

Раздели, полуголой на сугроб,

И так по селам в писугах погнали...

Да чтобы получил ваш фюрер гроб,

А мы увидим коммунизма дали!

Пощады лучше нам не ожидать,

И не сказу, фашистам ни словечка!

Напрасно думал в дикой злобе тать,

Что комсомолка робкая овечка!

Меня на дыбу вздернули враги,

Под пятками пожары запалили...

И слышу бой - ты проводом пори,

Я путь скорбей углей каленных мили!

Признанья нет и не страшен ток,

Я выдержу любые испытанья...

Пускай фашистам это будет шок-

А для меня любые пыль страданья!

Пройду все это, вынесу поверь,

Поскольку моя Родина Россия...

И будет погребен фашизма зверь,

Придет Христос и Красная миссия!

Да видно знаю, ждет меня петля,

Возможно и похуже будут казни!

Придется начинать стране с нуля,

Поскольку много стало безобразий!

И вот пришел великий коммунизм,

По Марсу мы, играя, пробежались...

Пусть торжествует в мире гуманизм,

За то, что мы так яростно сражались!

Вселенная ты будешь, знай моей,

Такой бескрайней звездами лучистой...

Орел кто был когда-то воробей,

Любой из нас с признанием артиста!

Роза даже не заметила в своей гордыне, как ее ввели в помещение для обыска. И три женщины-надзирательницы стали ее раздевать своими ловкими, привычными движениями профессионалок. И гордая небожительница Роза Люксембург оказалась совсем обнаженная перед тремя надзирательница, сильно смахивающими на горилл.

Лишь болезненный щипок крупной лапой за голую грудь со словами: "Ах, какие сисечки", развеял мажорное настроение Розы, и она стыдливо прикрывшись, воскликнула:

– Что вы делаете!?

Роза особенно в обнаженном виде выглядело очень юной, ее талия была тонка, а фигура безупречна.

Так что надзирательница ухмыльнувшись, ответила:

– Ничего особенного девочка! Тетя сейчас пощупает тебя, на предмет запрещенного - колющего, режущего, химии! Ну и секретных записок!

Роза, безуспешно стараясь прикрыть свою наготу руками, ответила:

– У меня ничего нет, и это унизительно и мерзко!

Надзирательница с офицерскими погонами рассмеялась и решительно ответила:

– Не дергайся! Иначе будет больнее!

И крупные руки в тонких резиновых перчатках стали бесцеремонно шарить по ладному, красивому, соблазнительному телу Розу. Две другие надзирательницы - тоже мужеподобные и рослые крепко держали молодую, фигуристую женщину за руки, не давая ей прикрыть своим срамные места.

Крупная надзирательница, дергала Розу за уши, пощупала и заглянула в ноздри. Затем полезла пальцами в перчатках в рот. И это было очень противно, Розу затошнило, от прикосновений резины. Кроме того возникла мысль, что может быть это не одноразовые перчатки, и она их использовала ранее, залезая в интимные места женщин. И от этих мыслей Розу чуть не вырвало. Только титаническое усилие воли, и нежелание, показать свою слабость, позволило Розе сдержать выброс блевотины.

А её пальцы дошли до самых гланд, были под языком, щупали небо, за щеками, и во рту остался очень даже отвратительный вкус резины. Кончив с проверкой во рту, надзирательница стала опять мять грудь Розы. От ее грубых прикосновений алые соски молодой женщины набухли и отвердели.

Надзирательницы усмехнулась и буркнула:

– Ну что? Нравится? Я вижу, тебя мои ласки возбуждают!

Роза Люксембург рыкнула:

– Вы сука! Так себя вести!

Женщина-офицер в ответ удалила молодую революционерку по лицу и отметила:

– Знай свое место бунтарка! А-то отправлю в ледяной карцер - голую!

После чего продолжила бесстыдно шарить по телу заключенной.

Ее сильные пальцы надавили на пупок, от чего Роза Люксембург вскрикнула от боли. Потом пощупали очень грубо и болезненно под мышками женщины-революционерки.

Но самое грубое и унизительное было впереди. Надзирательница приказала:

– Расставь по шире ноги!

Роза нехотя повиновалась. И женщина-надзирательница грубо сунула, свою крупную лапу во влагалище. Большие пальцы в перчатках, скользкие от слюны, что была во рту розу очень глубо вошли в лоно женщины. Стенки влагалища сильно раздвинулись, и стало невероятно больно.

Роза завопила и задергалась, стараясь вырваться. Но мощные надзирательницы, имеющие немалый опыт обыска держали ее крепко. Пальцы тюремщицы достали до самой матки, и продолжали ковыряться. Это было и больно и чрезвычайно унизительно.