Аргентинское танго (Игра до победы)

Лес подняла на Рауля глаза, и ее фантазиям пришел конец, как и танцу. Таким мужчинам, как ее лорд, нужны молодые девушки. Она закинула голову и горько расхохоталась.

— Я почти забыла. Все мужчины — ублюдки. — Ей нестерпимо требовалось выпить. — Господи, где же Симмс? Ладно, черт с ним.

Она движением плеч смахнула руку, поддерживающую ее, и, шатаясь, побрела отыскивать служителя. И тут Лес увидела, что он пересекает зал с подносом, уставленным бокалами.

— Симмс!

Но, прежде чем Лес успела устремиться за ним, что-то ее остановило.

— Лес, ты пьяна, — громко воскликнул сердитый голос.

Лес нахмурилась. Триша. Но лицо дочери то всплывало перед ней, то вновь растворялось в тумане. Стало быть, правда: она пьяна.

— Еще шампанского, мадам?

Перед глазами Лес поплыло целое море бокалов, наполненных бледно-янтарной жидкостью.

— Нет, благодарю вас, Симмс, — с трудом произнесла Лес, тщательно стараясь отчетливо выговаривать слова. — Кажется, я уже успешно нагрузилась. Не будете ли вы так добры и не сопроводите меня в мою комнату? Мне бы не хотелось потерять сознание на глазах у… всех этих людей.

— Как пожелаете, мадам.

Симмс согнул калачиком свою руку, и Лес вцепилась в нее обеими руками.

Несообразная пара медленно и торжественно проследовала через весь зал. Триша сердито следила за ними. Ей было стыдно, и вместе с тем она с завистью признавала, что Лес умудряется даже в таком состоянии сохранять какую-то величественность и достоинство.

— Только Лес на такое способна, — невольно вырвалось у нее.

Триша вовсе не собиралась высказывать свои мысли вслух. Она быстро оглянулась на Рауля:

— Боюсь, что моя мать…

— Она не нуждается ни в каких извинениях, — прервал ее аргентинец. — А вот меня прошу извинить.

Он повернулся и пошел к двери, выходящей на террасу.

Триша постояла в нерешительности, затем свернула в противоположную сторону и столкнулась лицом к лицу с молодым человеком, который недавно приглашал ее танцевать.

— Не думаю, что эти музыканты смогут сыграть что-нибудь более зажигательное, — сказал он, привлекая внимание Триши к звучавшей в зале быстрой мелодии. — Хотите попробовать под эту?

— Можно.

Они направились к танцевальной площадке, и Триша даже не оглянулась на террасу.

Рауль остановился в отдаленном уголке террасы, где было особенно темно, и вынул из внутреннего кармана черуту. Зажег спичку и, заслоняя пламя ладонями, поднес огонек к кончику тонкой черной сигары. Когда он выдохнул, вокруг его лица заклубился голубой дым.

То, что недавно произошло, выбило его из колеи. За долгие годы ему довелось танцевать со множеством женщин. Некоторые возбуждали в нем желание, другие оставляли безразличным. Но эта женщина не походила ни на одну из них. Ее тяга к любви и успокоению задела какую-то струнку, глубоко запрятанную в душе Рауля. Его тронула горечь, с которой она отвергала все, что может заставить ее вновь испытывать какие-либо чувства к мужчине.

Он глубоко вздохнул и еще раз затянулся сигарой, пытаясь понять, почему за те несколько коротких минут, что они виделись, эта женщина успела так запасть ему в душу и почему он продолжает думать о ней. Он всегда легко всех забывал. И эту он тоже забудет.

Тени, падавшие от живой изгороди, нависавшие над ними темные ветви деревьев придавали окружающему какую-то сказочность, словно Роб спал и видел сон. И самым чудным видением были белые, как слоновая кость, бедра и ноги девушки. Роб не мог отвести от них глаз. Она придвинулась к нему поближе и, положив одну руку на плечо Роба и придерживая другой собранную в узел юбку, подняла длинную, стройную ногу и обхватила ею бедра юноши. Роб еще не успел ничего сообразить, как поднял Син и прижал к себе.

— Боже, — выдохнул он, поражаясь легкости, с какой его мужская плоть была поглощена ее горячим, тесным лоном.

Ее ноги с неожиданной силой сомкнулись как ножницы на бедрах Роба, и Син начала раскачиваться, держась за его шею. Поток ощущений хлынул на юношу, и он не мог полностью сосредоточиться ни на одном из них, потому что ее горячий маленький язычок, трепеща как змеиное жало, щекотал ему ухо, приводя его в неистовство. Он чувствовал, как ее ягодицы колотятся о его раскачивающиеся взад и вперед бедра.

— Да. Да… — Ее подстегивающие стоны делались все громче.

— Ш-ш-ш. Кто-нибудь может услышать.

С того места, где он стоял, были видны курильщики на террасе и мелькающие в дверях Большого зала гости.

— Ты думаешь, кто-нибудь за нами наблюдает? — возбужденно спросила Син, зарыв пальцы в его волосы и еще крепче прижимаясь к Робу. — Надеюсь, что так. Пусть смотрят. Пусть смотрят, — простонала она.

И наконец все закончилось бурным взрывом. Роб содрогался при каждой новой вспышке, пока наконец не выплеснулся в нее полностью и замер, чувствуя, как вдруг ослабли колени. Он не чувствовал больше ничего, кроме сладостной зудящей боли.

— Ты была просто фантастичной… — Роб никогда толком не знал, что следует говорить девушкам после.

— Я знаю. — В самодовольной улыбке Син было что-то кошачье. — Я же говорила тебе, что хочу познакомиться со всем, что ты делаешь хорошо. — Она подошла к Робу. — А это было неплохо, не правда ли?

— Ты сама знаешь, что неплохо.

Когда она опять была так близко, Роб невольно вспомнил жар ее тела и все штуки, которые она проделывала с ним.

— Я знаю кое-что получше, — сказала Синтия.

— Ничего лучшего быть не может, — возразил Роб.

За исключением, может быть, только дрожи и возбуждения во время игры в поло — этот стимулирующий холодок опасности, — но она не должна об этом знать.

— Ты меня разочаровываешь.

Син расстегнула застежку своей вечерней бисерной сумочки и достала зеркальце и тюбик губной помады. Повернувшись к свету, падавшему из окон особняка, она заново подвела губы и повернулась к Робу.

— Я думала, что все вы, богатые американские мальчики, знаете о «звездной пыли».

— О чем?

— О «звезд-ной пы-ли», — проговорила Син по слогам и недоверчиво покачала головой, убежденная, что он все понимает и просто ее разыгрывает. — О кокаине, милый мой мальчик.

Она сунула помаду в сумочку, а когда вынула из нее руку, то между ее пальцев поблескивал в темноте флакончик с белым порошком.

Роба накрыла с головой волна возбуждения, и он замер и напрягся, сопротивляясь. Но с привлекательностью воспоминаний было очень трудно бороться.

— Ты когда-нибудь его пробовал? — пожурила его