Аргонавт

Потом Бестужев убрал руку от потайного кармана и, усмехнувшись, сказал:

– Рад вас видеть, господин инженер. Сдается мне, слухи о вашей тяжкой хвори досужая молва преувеличила изрядно. На мой взгляд выглядите вы прекрасно, хоть в силовые акробаты записывай…

Штепанек стоял у стола, руки его были пусты, на нем красовался роскошный халат с атласными лацканами и поясом из крученого шелка с витыми кистями – барин, да и только… И лицо у него значительно изменилось – теперь это была надменная, можно даже сказать, чванная физиономия, вполне соответствовавшая роскоши первого класса, куда ворвался без спроса нахальный парвеню, коего следовало обдать ледяным холодом. Да, переменился наш инженер, ничуть не походил теперь на наемного фокусника в цирковом балаганчике или жалкого приживала у благородного барона Моренгейма…

Молчание оставалось ненарушенным. Эта гордая осанка и исполненный барской спеси взгляд не произвели на Бестужева ни малейшего впечатления – но инженер добросовестно пытался предстать значительной персоной, давным-давно перешедшей в иное жизненное качество, что бы там ни было в прошлом. «Он уже почуял запах огромных денег, – подумал Бестужев, бесцеремонно усаживаясь у стола, – он свыкся с мыслью, что отныне стал персоной. Ничего, и не из таких заблуждений случалось выводить субъектов и посолиднее…»

– Что вам угодно? – надменно вопросил Штепанек.

– Господи! – усмехнулся Бестужев. – Неужели вы стали таким важным и значительным, что более меня не узнаете? В самом деле? Мы встречались… вам напомнить?

– Я помню, что мы встречались, – сказал Штепанек. – Я, правда, совершенно забыл уже ваше имя и чин, невысокий какой-то…

Он посмотрел через плечо Бестужева в сторону двери с некоторым удивлением. Бестужев понял.

– Можете не рассчитывать, что ваши друзья придут к вам на помощь, – сказал он. – Не подумайте плохого, я не привел с собой каких-то там головорезов, наоборот, со мной судовой офицер, детектив из Скотленд-Ярда и достаточное для поддержки количество матросов. Я ведь не уголовный субъект, а, если вы помните, лицо официальное, с соответствующими полномочиями, убедившими и капитана, и английскую уголовную полицию… Помните? Да не смотрите вы туда, они не придут. Их предельно вежливо попросили побыть в своих каютах во время нашего разговора, и они не могли не согласиться с аргументами… Я, повторяю, официальное лицо, и разговор у нас насквозь официальный. Не хотите присесть? Я чувствую, беседа у нас выйдет долгая…

Штепанек сел. По его лицу легко читалось, что инженер, как любой в его положении, лихорадочно пытается найти какой-то выход. Вот только что тут на его месте можно придумать? Совершенно пиковое положение…

– Что вам угодно? – неприязненно бросил Штепанек.

– Боже мой, – покачал головой Бестужев, – неужели вы решили притворяться идиотом?

– Я не собираюсь притворяться идиотом, – сказал Штепанек. – Я спрашиваю, что вам угодно?

– То есть как? – сказал Бестужев без улыбки. – Ну это уж, простите, наглость неописуемая… Если вы не страдаете резким выпадением памяти и не стали за время плавания идиотом, вы должны помнить, что совсем недавно подписали с неким крайне СЕРЬЕЗНЫМ ВЕДОМСТВОМ Российской империи крайне серьезный договор, по которому взяли на себя серьезные обязательства – и получили в виде аванса крайне серьезные суммы. Среди порядочных людей подобные обязательства принято исполнять. Вы же исчезли от своих, назовем вещи своими именами, нанимателей… Только не говорите, что вас похитили, связав по рукам и ногам, заткнули рот кляпом, сунули в мешок и увезли… Действительно, сначала вас и вправду похитили. Однако потом вы нашли с вашим похитителем общий язык и начали с ним сотрудничать совершенно сознательно. А там в силу известных обстоятельств обрели полную свободу действий – но даже не подумали к нам вернуться или хотя бы уведомить о себе, наоборот, преспокойно уехали в противоположном направлении. Вы действительно полагаете, что подобное поведение сходит с рук, когда в игре такие ведомства и такие деньги? Повторю еще раз: нужно выполнять условия договора, который вы подписали без малейшего принуждения, и получили огромный аванс…

– Вы меня обманули, – сказал Штепанек. – Заплатили сущие гроши.

– Завидую вашей раскованности… Для вас такие деньги – это «гроши»?

– Слава богу, нашлись люди, которые знали настоящую цену моим изобретениям и моему уму.

– Ах, вот оно как… – сказал Бестужев, ощущая, как в нем поднимается глухая неприязнь. – Что ж, случается в жизни, когда появляются новые участники сделки и предлагают больше… Но обязательства, господин Штепанек… Вы, простите, прямо-таки обязаны их выполнять. Наша сделка была заключена совершенно законно, ее никто не собирается прятать от общественности… на вас, повторяю, не оказывалось никакого нажима, вы согласились на определенные суммы добровольно и, как я помню, с нескрываемой радостью. Мы были с вами предельно честны и ожидали такой же честности по отношению к нам. Мы же не детскими играми занимались, в конце-то концов, а заключили серьезную коммерческую сделку. На нашей стороне будет любой суд…

– Вот и обращайтесь в любой суд, по вашему выбору, – отрезал Штепанек. – Что до меня, то я готов вернуть вам аванс в Нью-Йорке, весь, до последнего гроша. А далее можете судиться, сколько вашей душе угодно. Не собираюсь ни воспрепятствовать в этом, ни скрываться.

– Понятно, – сказал Бестужев. – Рассчитываете, что ваш новый наниматель с помощью высокооплачиваемых адвокатов затянет процесс сколь угодно долго?

– А разве это невозможно? – с полнейшим бесстрастием спросил Штепанек. – Я же говорю: аванс вы получите назад. Можете обращаться в любой суд, хоть в Америке, хоть в Старом Свете.

– Я вижу, вы уже получили неплохие юридические консультации…

– Какое вам до этого дело?

– Я состою на службе, как вы помните, – сказал Бестужев. – И, как военный человек, выполняю приказы скрупулезно.

– Вот и доложите о нашем разговоре. Могу я попросить вас выйти вон?

– Так-так-так… – сказал Бестужев. – Вы знаете, у меня накопился изрядный опыт общения с трудными клиентами… И я достаточно знаю жизнь, чтобы понимать: когда человек, как вы сейчас, выказывает железную непреклонность, его бесполезно уговаривать и упрашивать…

– Рад, что вы достаточно умны, чтобы понимать такие вещи.

Бестужев легонько вздохнул – все уговоры, он прекрасно понимал, и в самом деле оказались бы бесполезны. Как и напоминания о честности в делах. Инженера давно уже понесло, смешно напоминать сейчас о порядочности…

– Ну что же, – сказал Бестужев. – А вот достаточно ли умны, вы, чтобы понимать, в сколь печальном положении очутились?

– То есть?

– В Австро-Венгрии вы, вот чудо, не совершили ровным счетом ничего противозаконного, – сказал Бестужев. – Разве что принимали участие в весьма предосудительных с моральной точки зрения развлечениях Моренгейма и его гостей, но закон против подобного бессилен. А вот во Франции… О, во Франции вы ухитрились впутаться в крайне тяжелые уголовные прегрешения… Я вас прошу, не делайте такого лица. И не придавайте себе вид оскорбленной невинности. Могу вас заверить, я знаю о ваших парижских похождениях практически все. Гравашоль вас похитил, верно. Однако, присмотревшись к вам, очень быстро понял, что гораздо разумнее вас использовать не в виде пленника, а в качестве вольного сообщника. Он замышлял покушение на жизнь итальянского короля во время визита его величества в Париж. А следить за перемещениями жертвы он намеревался с помощью вашего аппарата, которым должны были управлять, естественно, вы, собственной персоной. Гравашоль, сказать по правде, личность незаурядная – но он прекрасно понимал, что самостоятельно справиться с аппаратом не сможет. А принуждать вас угрозами к обучению ему, как человеку умному, показалось слишком рискованным. К чему угрожать, если можно купить? Вот он вас и купил, Штепанек. Нанял, если называть вещи своими именами.

– Что за вздор!

– Ну какой же это вздор? – спокойно произнес Бестужев. – Это не вздор вовсе… Он присмотрелся к вам, и вы договорились. В виде оплаты он вам передал бриллианты на изрядную сумму. Поскольку у него нет собственных алмазных копей, как и денег на законную покупку драгоценностей, он поступил, как привык – раздобыл камни, устроив налет на известного парижского ювелира. И бриллианты, конечно, при вас…

От него не ускользнуло непроизвольное движение руки инженера, скользнувшей – нет, не в карман халата за оружием, к поясу. Вскочив, Бестужев одним прыжком оказался рядом, выдернул Штепанека из кресла, поднял на ноги и принялся, распахнув халат, ощупывать его талию, приговаривая:

– Слово офицера, у меня нет порочных наклонностей, это чисто полицейский интерес…

Штепанек пытался сопротивляться, но силенок ему определенно недоставало. Бестужев в ходе этого импровизированного, поверхностного обыска быстро нашарил надетый под одежду инженера неширокий пояс, набитый чем-то мягким и шелестящим, похожим на ощупь на бумагу. Кроме того, там угадывалось нечто небольшое, твердое, если учесть предыдущий разговор, как две капли воды походившее на мешочек с драгоценными камнями…

– Как вы смеете! – взвыл Штепанек, тщетно пытаясь вырваться.

Бестужев отпустил его, и растрепанный инженер рухнул в кресло, запахивая халат, словно стыдливая купальщица, узревшая за кустами беззастенчивого приставалу.

– Вот так… – сказал Бестужев, усаживаясь на прежнее место. – Вы крайне предусмотрительны, я вижу. В буквальном смысле слова держите бумаги при себе, на теле… а вместе с ними нечто, чертовски похожее на ощупь на мешочек с брильянтами…

– Вы не имеете права!

– Простите, – вежливо возразил Бестужев. – Право я как раз имею. Я все же офицер российской тайной полиции, так что мое положение несколько отличается от положения сообщника анархистов-цареубийц, замешанного в их грязных делах и принявшего в уплату краденые брильянты… Разумеется, на что я не имею права, так это на ваш арест… но мне и нет нужды самостоятельно производить такие действия. Я совершенно официальным образом обращусь к капитану, который в данный момент представляет здесь, на британской территории, все британские власти, какие только существуют. Кроме того, как я уже упоминал, здесь же присутствует детектив из британской уголовной полиции. Уж они, как вы понимаете, имеют право и арестовать вас, и посадить под замок до возвращения в Европу.