Аргонавты Средневековья

В следующем эпизоде «обрызганный кровью» змееборец поджаривает над костром сердце Фафнира и испивает змеиной крови. Над ним – раскидистое дерево с тремя вещими птицами на ветвях. «…Когда кровь из сердца Фафнира попала ему на язык, он стал понимать птичью речь». Синицы предупреждают Сигурда о предательстве:

Вот Регин лежит, он злое задумал, обманет он князя, а тот ему верит, в гневе слагает злые слова, за брата отмстит злобу кующий. [242]

В очередной сцене юноша по совету птиц убивает кузнеца Регина, решившего отплатить за гибель своего родного брата Фафнира. Рядом стоит Грани – конь Сигурда, нагруженный ларями с «золотом звонким», которые конунг нашел в логове поверженного змея.

242

Старшая Эдда Сага о Волсунгах С 143 С. 107

Безвестный норвежский скульптор изобразил и потрясавшую воображение слушателей страшную гибель Гуннара – одного из виновников смерти Сигурда.

«Тогда бросили Гуннара-конунга в змеиный загон, было там много змей, а руки у него были накрепко связаны. Гудрун послала ему арфу, а он показал свое умение и заиграл на арфе с большим искусством, ударяя по струнам пальцами ног, и играл до того сладко и отменно, что мало кто, казалось, слыхал, чтоб так и руками играли И так долго забавлялся он этим искусством, покуда не заснули змеи те. Но одна гадюка, большая и злобная, подползла к нему и вонзила в него жало, и добралась до сердца, и тут испустил он дух с великим мужеством». [243]

243

Сага о Волсунгах. С. 229–230

Следы популярности французских героических поэм и романов Круглого стола находим в Италии – стране, где автохтонный эпос не сложился. Процессии пилигримов не обходились без жонглеров, развлекавших «божьих странников». Известно, что в XIII столетии жонглеры пели о Роланде и его благоразумном друге Оливье на площадях Болоньи. Песни исполнялись по-французски, затем на смеси итальянских диалектов с языком оригинала. В них черпали вдохновение создатели скульптур и мозаик. Портал собора в Вероне украшен статуями Оливье и Роланда с его мечом Дюрандалем. На мозаичном полу собора в южноитальянском порту Бриндизи, откуда паломники и крестоносцы отплывали в Святую землю, можно было увидеть Ронсевальскую битву.

Чаровали умы и поэмы бретонского цикла, в которых идеальные рыцари совершали подвиги в честь своих избранниц в мире, пронизанном таинственным волшебством. Во времена Данте даже кузнецы Флоренции пели о похождениях Тристана и Ланселота. О песнях жонглеров напоминает скульптура собора в Модене, где существовала колония выходцев из Нормандии. На архивольте северного портала (Порта делла Пескериа, XII в.) изваян король Артур со своими рыцарями. Закованные в доспехи, с копьями наперевес они скачут к замку, чтобы освободить похищенную королеву. Прекрасная узница томится в башне под охраной великана Бурмальта, вооруженного огромным молотом.

В Х-ХШ вв. странствующие мастера устного рассказа нередко выступали в роли «посредников», которые содействовали взаимообогащению литератур разных народов, в какой-то мере способствовали появлению сходных литературных жанров в Средней Азии, Иране, Северо-Западной Индии и на Кавказе. Бретонским романам подражали в Италии, Германии, Испании. В немецкий эпос проникает любопытный персонаж – Ilias von Reuzzen, которого отождествляют с былинным Ильей Муромцем. Через посредство Византии обмен сюжетами и жанровыми формами происходил между Востоком и Западом. В иной культурной среде чужеземное произведение переосмысливалось и приобретало местный колорит (национальная адаптация). Так начиналась его новая жизнь.

Героическое сватовство

Созданные народом песни, сказки, басни разносились по средневековой ойкумене и благодаря миграциям целых племенных объединений. Тюркоязычные кочевники, волны которых время от времени захлестывали евразийские степи, распространяли свой фольклор от предгорий Алтая до Средней Волги, Южного Урала (Башкирия), Закавказья (Азербайджан) и Малой Азии (Анатолия). Их культурные контакты с оседлым населением городов и поселений, этническое смешение с ним вели к взаимосвязям в области эпики.

В 1866 г. в «Коцком городке» хантов около села Кондинского в низовьях Оби был найден серебряный ковш VIII–IX вв. – изделие мастеров, работавших в пределах обширного Хазарского каганата.

На ручке ковша представлена борьба двух спешившихся всадников. На них костюмы для верховой езды: подпоясанные кафтаны, полы которых перед поединком заправлены за пояс, штаны и невысокие сапоги без каблуков. У одного борца, с длинными усами, волосы повязаны развевающейся лентой, что характерно для тюркской кочевой аристократии, у второго – заплетены в длинные косы. Хотя у тюркоязычных народов косы носили и мужчины (один из этнических признаков тюрков от Юго-Восточной Европы до Центральной Азии), более вероятно, что здесь изображена девушка (лицо безбородое и безусое). Рядом с каждым из борцов сложено его оружие: кинжал, колчан со стрелами и налучье с луком. По сторонам богатырей стоят привязанные к колышкам низкорослые кони.

На горизонтальном бортике ковша одна за другой следуют сцены богатырских охот, разделенные деревьями (происходят в лесистой местности?). Они идут в такой последовательности (по часовой стрелке): кабан и два медведя; всадник с арканом в сопровождении борзой преследует двух оленей-маралов; тот же охотник, стоя на одном колене, посылает стрелу в выходящего из-за дерева льва. Фигуры исполнены в низком плоском рельефе и детализированы гравировкой, фон позолочен.

Анализ изображений на ковше приводит к выводу, что перед нами сюжеты из эпоса тюркоязычных племен.

Древняя гузская версия эпоса представлена «Рассказом о Бамси-Бейреке, сыне Кам-Бури», который входит в состав средневекового эпического цикла «Книга моего деда Коркута». Отдельные элементы этого повествования можно отнести еще к той поре, когда гузы жили на Алтае в составе Тюркского каганата VI–VIII вв. Вместе с продвижением гузов к западу их фольклор стал известен в низовьях Сырдарьи, а в период сельджукского завоевания XI в. – в Закавказье и Малой Азии.

Один из эпизодов «Рассказа о Бамси-Бейреке» – состязание героя-жениха с невестой – богатырской девой, обязательно наделенной чертами амазонки. Однажды во время охоты, преследуя дикую козу, Бамси-Бейрек, «лев ристалища мужей, тигр богатырей», заметил красный шатер, поставленный на зеленом лугу. Это был шатер «светлоокой девы» Бану-Чечек, уже в колыбели обрученной с Бейреком. Девушка решила испытать мужество своего жениха. Назвавшись служанкой Бану-Чечек, она предложила Бейреку три испытания:

«„Давай, выедем вместе на охоту; если твой конь обгонит моего коня, ты обгонишь и ее коня; выпустим тоже вместе стрелы; если ты меня превзойдешь, ты превзойдешь и ее; потом поборемся с тобой; если ты меня одолеешь, то одолеешь и ее".

Так она сказала; Бейрек говорит: „Ладно, садись на коня". Оба сели на коней, выехали на ристалище, пустили коней – конь Бейрека обогнал коня девицы; выпустили стрелы – Бейрек рассек стрелу девицы… Тотчас Бейрек сошел с коня; они схватились, обхватили друг друга, подобно двум богатырям; то Бейрек поднимает девицу, хочет сбросить на землю, то девица поднимает Бейрека, хочет сбросить на землю». [244]

244

Книга моего деда Коркута. Огузский героический эпос / Пер. В. В. Бартольда. М – Л., 1962. С. 35.

После того как Бейрек с трудом одолевает в борьбе, девушка называет герою свое имя. Богатырь, побеждая воинственную деву, становится ее мужем, а побежденная лишается богатырской силы. В башкирской сказке Алпамыш борется с ней семь дней и семь ночей. Иногда героини – «девы небес», вооруженные луками, стрелами и копьями. Борьба между женихом и невестой – восходящая к матриархату форма брачных состязаний.

С темой героического сватовства «связаны и сцены охоты. На пути к своей „суженой“ жених сражается с хищниками (в том числе и с медведями) и сказочными чудовищами (на ковше их заменил лев). В алтайской сказке „Акби“ герою поручают из трех медведей, что за горой Темир-тайга, привести самого младшего. В другой алтайской сказке отец невесты подвергает жениха нескольким испытаниям: он должен победить и привести в его ставку одного из трех медведей и одного из трех сивых быков, тигра, „желтого“ жеребца, пасущегося у Желтого моря, а также одолеть неведомого зверя Андалма. В анатолийских сказках героя заманивает в плен олень, которого тот преследует во время охоты. В эпосе степных кочевников важную роль играет богатырский конь, без которого не обошлась ни одна сцена на ковше. Это неразлучный друг и помощник витязя: „Не буду звать тебя конем, буду звать братом: ты мне лучше брата. Мне предстоит дело, буду звать тебя товарищем: ты мне лучше товарища“. [245]

245

Там же. С 41