«Архангелы»

— Что ты сказал? «Архангелы»? Ты сказал «Архангелы»?

— Да, «Архангелы» вместе с камнем идут по очень высокой цене. Думаю, что Прункулу это влетит в копеечку.

— Что? Прункул? «Архангелы»? — еще громче взревел управляющий. Доктору захотелось убежать, скрыться, так ужасен был вид Иосифа Родяна, но у него от страха отнялись ноги. Вдруг Родян разразился диким хохотом, от которого, казалось, сейчас рухнет дом, подбежал и сорвал со стены ружье. «У меня нет золота? Кто сказал, что у меня нет золота? У меня даже пули золотые», — кричал он, хохоча. Миг — и Родян был уже у окна, выходящего во двор. Он распахнул створки, и его громоподобный смех выплеснулся во двор. Мертвая тишина сковала двор, мгновение длилось дольше столетья. Управляющий вскинул ружье, щелкнул курок, и прогремел страшный голос Родяна: «У меня нет золота? Кто сказал, что у меня нет золота? У меня даже пули золотые!»

Все, как по команде, заслонились руками. Ружье ударило, и лицо Прункула залилось кровью. Он упал на бок, но и лежа, напрягая последние силы, выкрикнул:

— Двадцать тысяч!

Аукцион во дворе бывшего управляющего «Архангелов» кончился. Больше никто не пожелал участвовать в торгах, и аукционщик объявил, что золотоносный камень и десять долей в прииске «Архангелы» принадлежат Георге Прункулу.

Иосиф Родян пришел в такое неистовство, что восемь здоровых мужиков едва сумели с ним справиться и его связать.

XVI

После суровой зимы, не желавшей сдаваться до самого конца февраля, пришел все-таки черед зеленеть весне. На святого Георгия, в день 23 апреля по старому стилю, доподлинно сбылись слова церковного песнопения, посвященного воину-мученику: «Благоухает ныне весна». Луга вокруг Гурень пестрели смеющимися цветами. Юная травка мягко клонилась под свежим ветерком, а с благовещенья и овец выгнали на луга. Леса уже перестали быть прозрачными, и светло-зеленый цвет едва распустившейся листвы потемнел.

Школа в Гурень в день святого Георгия была искусно украшена зеленью, ибо на этот день был назначен экзамен. Накануне Василе Мурэшану отправился с кучей мальчишек повзрослее в лес за дубовыми ветками, чтобы украсить классную комнату. Мальчишки от радости прыгали, бегали, хохотали, а оказавшись в лесу, тут же, словно белки, полезли на деревья. Однако скоро им пришлось убедиться, что самим им хороших веток не наломать. Они слезли вниз и сгрудились вокруг позвавшего их учителя.

— Я же вам сказал, чтобы вы вели себя спокойно. Сейчас я нарублю веток, каждому столько, сколько унесет!

Василе взял топор и принялся за работу. Ребята сгрудились вокруг него, каждый хотел поскорее получить свою долю. Не прошло и получаса, как по берегу реки двинулись зеленые охапки, шелестящие листьями, из которых едва были видны мальчишеские головы.

Класс был украшен на славу. При входе дубовые ветви украшали надпись «Добро пожаловать», над кафедрой из зелени было выложено: «Многие лета». Эти пожелания были адресованы в первую очередь отцу протопопу, возглавлявшему экзаменационную комиссию.

С утра в селе ощущалось необычное оживление. Мужчины уже нарядились по-праздничному, а женщины, еще не успевшие расфрантиться, разглаживали складки на рубашонках и поправляли шляпы на головах своих маленьких сыновей, выпуская их за калитки. Экзамен был назначен на девять, но большинство разряженных учеников явились в школу уже в семь. Многие с тайным ликованием рассматривали впервые надетые ботинки и шляпы.

Василе Мурэшану не препятствовал им бегать и играть в школьном дворе до половины девятого, а в половине девятого он сам во главе спешащей толпы детей с разгоревшимися лицами бросился по ступенькам вверх и распахнул дверь в класс, благоухающий свежей зеленью. И от этого острого запаха, и от пыли, поднятой торопливыми ногами, ребятишки принялись чихать.

Василе распахнул дверь пошире и, сказав своим «львяткам-ребяткам», чтобы они ничего не боялись, снова спустился во двор. «Львятки» улыбались до ушей. Василе заметил, как к дому священника подъехала бричка протопопа, и вышел его встречать. Но не успел он дойти до ворот, как напротив школы остановилась еще одна бричка. Василе открыл калитку, желая узнать, что это за гости пожаловали, и вскрикнул от удивления: из брички вылезал инженер Гица Родян.

— Вы… в Гурень… — растерялся Василе, обрадованный до глубины души своему гостю.

— Да, решил вот собственными глазами убедиться, каких успехов вы достигли в школе.

Широко улыбаясь, Гица крепко пожал семинаристу руку.

— Господи боже мой! — вздохнул Василе. — Какие могут быть успехи с этими лягушатами! Вот по части шума их никто не превзойдет!

— Посмотрим, посмотрим. Чего-чего, а скромности вам не занимать, это я знаю.

Бричка, на которой приехал Гица, прогрохотала по дороге, и все опять стихло. Молодые люди вошли в помещение, которое Василе приспособил себе под жилье. Это была небольшая комнатка, поразившая инженера порядком и чистотой. Учитель заметил его удивление и объяснил:

— Сегодня, вполне возможно, мне нанесет визит домнул протопоп.

Посреди комнаты стоял круглый столик, покрытый скатеркой с яркой деревенской вышивкой. На столе расположились — графинчик с ракией, шесть стопочек и тарелка с пахучим свежим кренделем, разрезанным на куски.

— Гм! — хмыкнул инженер. — Жаловаться тебе не на что.

Василе улыбнулся и наполнил ракией две стопочки.

— День экзаменов для нас, учителей, словно пасха. Но не думай, что такое изобилие у меня каждый день.

— А скатерть из дома привез?

— Нет, принесли вместе с кренделем и ракией, — улыбнулся Василе.

— Здешний священник?

— Да.

— Пожалуй, вернее будет сказать — домнишоара Лаура?

— Угадал, — весело подтвердил учитель. — Я решил, что сегодня у меня должно быть все как у людей, чтобы протопоп не придирался. И домнишоара Лаура была столь добра, что накрыла у меня стол.

Слушая Василе, Гица взял кусок душистого кренделя.

— Должен сказать, что ты раздразнил мое любопытство постоянными упоминаниями о домнишоаре Лауре в письмах и ко мне, и к Эленуце. Отведав ее кренделя, я не удивляюсь, что она привлекла ваше внимание.

— О, она очаровательнейшая девушка, — совершенно искренне воскликнул Василе. — Руки у нее золотые, и сама прехорошенькая. Да вы сами скоро убедитесь, дорогой домнул инженер. Но самое удивительное в ней — ее постоянная веселость. Редко когда встретишь подобное жизнелюбие.

— Поосторожней с похвалами, дружище. Вот я скажу Эленуце, а она возьмет и рассердится, — пошутил Гица.

— Я и не думал их сравнивать, — слегка нахмурился Василе. — Но мне кажется, что не грешно хорошо говорить о людях, которые и впрямь этого достойны.