«Архангелы»

Что же касается должности кассира, то ее старый Прункул не уступил бы никому на свете! Деньги он никому не доверял. Кому, как не ему, знать, какая это деликатная операция — пересчитывать деньги. Принимаешь ли проценты или вклад, сдаешь ли сдачу, оформляешь ли кредит — как легко тут ошибиться! Прункул твердо знал, что, если случайно отсчитать человеку больше, чем следует, ни один не вернет разницы, ни один не скажет, что ты ошибся! А самому Прункулу было прекрасно ведомо, с каким трудом достается медный грош!

А чья рука не дрожит при виде кучи денег в стальном сейфе? Уф! Уж кто-кто, а этот кривой знал, что золотой-настоящее око дьявола! Он чувствовал себя увереннее, когда деньги были под его непосредственным наблюдением, поскольку большая их часть принадлежала лично ему.

Сначала Прункул не хотел считать деньги, хранившиеся в кассе, раньше бухгалтера. Напрасно его уверяли, что повсюду, во всех банках, делается только так, что это необходимо для того, чтобы сопоставить соответствие счетов и наличия в кассе. Георге Прункул боялся, что станет известно, сколько у него денег, и бухгалтер соблазнится и обманет его.

И только когда доведенный до белого каления бухгалтер бросил ему на стол бумажку, где, подводя итог подсчетам, вывел точную сумму находившихся в сейфе денег, Прункул успокоился: бухгалтер угадал! Прункул еще не был настолько искушен в финансовых делах, чтобы понять, что именно бухгалтер и есть главное лицо в любом кредитном учреждении. Он уверял себя, что вовсе не из беспокойства пересчитывает деньги, хотя ему доподлинно известно, сколько их лежит в сейфе. Но только пересчитав и убедившись, что все в целости и сохранности до последнего филлера, вздыхал с облегчением.

Годы шли, и Прункул настолько поднаторел в хитростях банковского дела, что мог бы заменить и бухгалтера. Однако теперь у него не хватало не умения, а времени: клиентура настолько выросла, что он не мог оставить кассу.

Не успел Георге Прункул войти в контору, как на пороге появился бухгалтер. Первым делом он подошел к железной печке — ледяная.

— Затопить бы ее, домнул директор, — предложил молодой человек, повесив на гвоздь пальто и шляпу и потирая руки. — Отвратная погода. Целый день за столом-вконец окоченеешь.

Прункул, сидя за кассой, даже не взглянул в его сторону, но ответил:

— Можно и затопить, но сегодня и без того будет жарко. Вон сколько народу ждет, человек сто! — с этими словами он встал и распахнул двери, разделявшие оба помещения.

— Прошу! Только не толкаться. Становитесь в очередь, как на мельнице.

Здоровый глаз Прункула весело поблескивал. Деревенский банкир отпер кассу и уселся за стол.

Клиенты один за другим стали подходить к бухгалтеру, протягивая ему бумаги. Перо бухгалтера забегало по ним и бегало так до часу дня. Получив счет, клиент переходил к кассе. Прункул здоровым глазом быстренько просматривал счет и принимал деньги, тщательно пересчитывал их и, когда серебряная монета вызывала у него подозрение, бросал ее на мраморную столешницу, чтобы по звону определить, не фальшивая ли.

Вот уже пятый год Георге Прункул с неизъяснимым наслаждением выполнял эту работу каждый понедельник, четверг и пятницу. Банк был открыт семь лет тому назад, но в первые годы касса открывалась только по пятницам — раз в две недели. В те времена клиентов из окружных сел было мало, а прииски в Вэлень приносили еще неплохие доходы.

Через год после распродажи имущества Иосифа Родяна два приятеля, Прункул и Попеску, сподобились благодаря посредничеству Гершко Хайсиковича продать иностранному акционерному обществу «Архангелов». Продажа не принесла им того богатства, о каком они мечтали, но все-таки они были рады, что избавились от прииска. После этого они решили как можно скорее открыть банк.

Об открытии банка «Архангелы» в свое время местные газеты оповестили следующим образом:

«Шаг вперед. С глубоким удовлетворением мы узнали, что в передовой коммуне Вэлень заложена солидная основа нового румынского учреждения по хранению вкладов и кредиту. Таким образом крестьянство этих мест, благодаря патриотическим усилиям лучших людей села Вэлень, будет освобождено от когтей иностранных ростовщиков. Еще один шаг вперед сделан по пути консолидации нашей национальной экономики, и мы не можем не быть признательными администрации села Вэлень за то, что она подумала об этой стороне национальной экономики, воздвигнув новую цитадель национальной обороны. Да поможет господь бог и другим последовать ее примеру».

На четвертый год существования банка клиентура неожиданно быстро стала расти. Многие прииски в Вэлень вынуждены были обращаться в банк за кредитом. Кое-кто и из местной знати, например Ионуц Унгурян и Докица, стали регулярно брать деньги под заклад, раз в три месяца, а то и чаще. Все больше земли, лугов, лесов стало переходить во владение банка «Архангелы». Потом и из окрестных сел стали стекаться желающие получить ссуду или деньги под заклад. «Архангелы» были гораздо ближе, чем городские банки, да и процент у них был ниже.

За минувшие восемь лет во всем селе Вэлень осталось только три-четыре семейства, которые не задолжали «Архангелам».

Мало-помалу рудокопы привыкли обращаться к Прункулу «домнул примарь» или «домнул директор». Он действительно занял место примаря вместо Корняна. Когда же кончился срок и были назначены выборы, выбрали опять Прункула: конкурентов у него не оказалось. Никто из жителей Вэлень, когда дела на всех приисках пришли в упадок, не подумал занять место в примэрии, а если бы кто и надумал, то выдержать конкуренцию с Прункулом ему было бы нелегко. Письмоводитель Попеску женился на дочке Прункула. Девица, которую дьякон Гавриил прочил отцу Мурэшану в снохи, стала таким образом не попадьей, а письмоводительшей. Бывший студент Прункул-младший поступил в примэрию писарем вместо Брату.

По правде говоря, он не очень-то убивался на работе, тянул с делами и ленился изрядно. Но отец был рад и тому, что сынок не шляется по улицам. Похоже было, что Прункул-младший рано или поздно одолеет свою страсть к выпивке, потому что душой его мало-помалу завладевала отцовская страсть к деньгам. В трактир он заглядывал редко и без прежнего удовольствия. Однако сказать, что он уже совсем бросил пить, тоже было нельзя; он боролся с собой, и, возможно, эта-то внутренняя борьба и мешала ему работать по-настоящему. И все-таки раз в месяц он навещал трактир Спиридона, и всему селу становилось об этом известно, потому что, вывалившись оттуда среди ночи, он кричал, что спалит Вэлень, набрасывался с кулаками на каждого, кто попадался ему на пути, и потом еще два-три дня после жестокой пьянки был ни на что не годен.

XX

Дом Иосифа Родяна за эти годы постарел. Зеленая краска, которой когда-то был выкрашен фасад, от солнца и дождей выцвела и облупилась, но никто и не думал ее подновлять. Цемент местами осыпался, обнажив красный кирпич фундамента, стены пошли серыми пятнами. Окна всегда были закрыты, шторы задернуты, дом, казалось, погрузился в беспробудный сон или был оставлен навсегда. Редко-редко, когда по улице громыхала телега, чуть раздвигалась занавеска в окне, и можно было увидеть два женских лица, бледных, увядших, с беспокойно бегающими глазами. Но лица исчезали, и штора плотно смыкалась вновь. Никто бы не сказал, что эти мертвые лица принадлежат Эуджении и Октавии.