«Архангелы»

— Нету больше золота? — переспросила Докица и, на мгновение побледнев, повернулась к рудокопам.

— Нету, — подтвердил кто-то из них. — Да еще четверо лишились жизни в забое.

— Горе-то какое! — искренне опечалилась Докица. — Кто ж они будут?

Ей назвали имена погибших. Докица вытерла глаза рукавом кофточки.

— Жалко и такого богатого золота, — проговорил рудокоп.

— Золото, коли мужчины есть, отыскать можно. А мертвому человеку больше не встать.

— И «Архангелы», сдается мне, не восстанут из мертвых, — заметил другой рудокоп.

— Улетят на небо, а то слишком долго в Вэлень задержались, — ухмыльнулась Докица. — Видно, и им земля опротивела. Нет «Архангелов» — есть другие прииски и еще будут.

С этими словами она ушла.

— Черт — не баба! — грустно произнес Спиридон.

— Пусть хоть одна такая будет. Нюнить все на селе умеют, — откликнулся кто-то из рудокопов.

Докица по дороге домой быстренько составила план борьбы за свое будущее. Шла она так же стремительно, легко, весело: ей-то чего терять — молодость ее в полном расцвете, а она только на молодость и рассчитывает. На перекрестке Докица заметила кучку рудокопов, которые старались удержать Ионуца Унгуряна. Остановившись, Докица прислушалась.

Красный от злости, Унгурян с мутными глазами еле держался на ногах.

— Пустите меня! Я до него доберусь! — орал он, размахивая руками.

Хотя было утро, Унгурян успел уже изрядно набраться.

— Пустое это дело. Не ходи ты к нему, — уговаривал Унгуряна рудокоп, крепко держа его за рукав.

— Быть того не может. Мало ли что вы говорите, а я не верю! Как это! Где? — спрашивал, ни к кому не обращаясь, старик.

— Правду мы тебе говорим, правду. Успокойся. Врезались мы в старую выработку — своими глазами видели, сами там побывали. А ты успокойся и иди домой, не стоит сегодня с управляющим встречаться.

— А я вам говорю, что стоит! — упорствовал Унгурян. — Мне деньги нужны. Много денег. Адвокат мой телеграмму отбил, что застрелится! Понимаете? Застрелится. А вы все врете! Пустите, я пойду к управляющему!

Унгурян вырвался из рук рудокопов и, покачиваясь, побрел к дому Иосифа Родяна.

Докица ухмыльнулась и пошла своей дорогой.

Примарь Корнян поджидал ее, сидя за столом.

— Принесла, зазнобушка?

Докица выставила на стол фляжку, взяла стопочку, налила, выпила, а потом сказала:

— Жена не зазнобушка, мил дружок, лучше уж бабой меня кликай.

— Больно быстро ты постарела! Это по дороге к Спиридону и обратно? — Примарь протянул руку, чтобы ущипнуть ее за щеку.

Докица уклонилась.

— И на более коротком пути, чем этот, можно поседеть, коли…

— Коли колдун повстречается, — подхватил Корнян.

— Коли услышишь такую страшную весть: ведь у «Архангелов» золото кончилось!

Выпалив свою новость, Докица повернулась на каблуках и полезла в буфет за сахаром. Потом, не удостаивая Корняна взглядом, принялась варить кофе с молоком.

В это утро Корнян еще ничего не пил и был трезв как стеклышко. Но от новости Докицы голова у него пошла кругом, будто от крепкой ночной попойки.

Когда жена окликнула его, приглашая выпить кофе, он будто протрезвел и с улыбкой переспросил ее:

— Так что ты сказала? Вроде говорила ты что-то?

— У «Архангелов» штольня врезалась в старую выработку, — спокойно сказала Докица. — Сам знаешь, рудокопы давно говорили: гуд идет от удара молотом.

— Шутки шутить изволишь? — осклабился примарь, глядя на нее бараньими глазами.

— Хорошо, если б шутка, а то ведь горькая правда. Мне сказал Спиридон, а десять рудокопов подтвердили. Видела я, как старый Унгурян шел к управляющему, тоже не верит, как и ты. А теперь давай кофе пить, а то остынет. — Докица указала на дымящиеся чашки, взяла фляжку и в четвертый раз наполнила себе стопку.

Но примарь и не поглядел на стол. Исподтишка он все следил за женой, думая, что она только предлог ищет, чтобы выставить его из дома и повстречаться с кем-то другим. Так он думал еще и потому, что Докица не злилась и не приходила в отчаяние — наоборот, пьет себе четвертую стопку коньяку, а ему даже не наливает.

— Сейчас я узнаю всю правду, — змеиным голосом прошипел примарь, — Но если обманешь, с чертом будешь иметь дело, не со мной. — Примарь надел шляпу и вышел.

Докица только плечами повела, села за стол и с удовольствием принялась за кофе.

Василе Корнян сломя голову летел по дороге, не видя ни луж, по которым шлепал, разбрызгивая грязь во все стороны, ни камней, о которые спотыкался, — торопился к управляющему.

Иосиф Родян в это время уже ускакал на прииск.

Ионуца Унгуряна примарь застал во дворе. Старик с непокрытой головой сидел среди рабочих возле толчеи, слушал страшные рассказы и растерянно поглядывал по сторонам. Увидев примаря, он отчаянно замахал рукой, растерянно повторяя:

— Кто бы мог подумать! Кто бы мог подумать!

— Значит, это правда? — У Корняна осекся голос.

Никто ему не ответил. Рабочие занимались толчеей, и оба компаньона, подавленные и растерянные, поплелись к воротам.

Телеги, груженные камнем, лошади с переброшенными через спину корзинами нескончаемым потоком двигались и двигались по дороге, к великому удивлению акционеров общества «Архангелы». Не сразу обрели они голос и заговорили. Казалось им, что настал конец света.

— А тут еще мой адвокат телеграмму прислал, что застрелится! — наконец произнес старик Унгурян, как бы заключая свои невеселые размышления.

— Так уж и застрелится! — с презрением отозвался Корнян.

— Ты его не знаешь. Он может. Нет, нет, не знаешь ты его, — залопотал старый Унгурян. — А потом, сам посуди, что еще можно сделать среди этого столпотворения вавилонского, если у тебя нет денег и тебя никто не знает? Вот скажи, хоть мы и дома сидим, а что будем делать без денег?

— И все-таки мне не верится! — выдавил из себя примарь.

— А мне? Э-эх… если бы все это было не так! — между этим «Э-эх» и остальными словами прозвучала непечатная брань.

— Надо нам, не откладывая, идти на прииск, — решил примарь.

Старик Унгурян робко поглядел на него. Он уже давно не решался садиться в седло, а пешком до «Архангелов» было слишком далеко. Вот уже четыре года, как он не бывал на прииске, привык к тихому неподвижному житью-бытью и ничего другого представить себе не мог. Бывали такие дни, когда он если что и делал, то разве что пересаживался со стула на стул, таская за собой бутыль с вином. И теперь вдруг покончить с этим безмятежным существованием? Невозможным и бесчеловечным представилось ему и путешествие к «Архангелам», особенно сейчас, после такого глубокого потрясения. Но, возможно, в глубине души он чувствовал — только не хотел признаваться даже себе, — что все, о чем говорили люди, чистая правда.