Архипелаг двух морей
Шрифт:
– А для другой компании я были готовить не стал, - резонно ответил студент.
– Как погода-то у вас, очень плохая была?
– спросил я? Меняя тему разговора.
– Нет, почему же! Июль нынче неплохой. Второго и двадцать первого было солнце.
И про эти второе и двадцать первое я потом слышал не раз то от одного, то от другого.
Снаружи свистел западный ветер, он нес через остров снеговые тучи. Брезент намок, и в палатке сначала стало светлее. Я выглянул: мокрый снег летел горизонтально. Когда он облепил палатку, внутри снова стало темно, темнее, чем раньше. Мы заснули под свист ветра и хлопанье брезента, уверенные, что наш маршрут, намеченный на завтра, сорвется.
Начало маршрута. Обед у дяди Коли
А утром стояла необычная тишина, и, расстегнув полог, я увидел прямо курортную картинку: в голубом, без единой льдинки море, которое только чуть-чуть играло на солнце, стояло
Моряки осмотрели наш лагерь, заглянули в палатки, а потом один спросил с искренней жалостью:
– Вот так вы и живете?
– А вы лучше?
– Мы другое дело. Нас народу больше ста человек. Постельное белье. Кино. Волейбол. Бадминтон. Жить можно.
Когда на севере встречаешь людей, очень хочется сделать им приятное. Мы подарили гостям несколько обыденных для нас предметов, которые им показались интересными: обломок бивня мамонта, старые оленьи рога, подобранные студентом в тундре, два-три камня с отпечатками фауны.
Проводив гостей, мы отправились в маршрут. В течение дня мы видели, как вертолет несколько раз пролетал над островом с востока на запад и обратно. Наверно, это была ледовая разведка, или, может, они встречали танкер. Уже отъехав далеко к северу, мы видели, как от ледокола к нашему мысу Лагерному подходил катер. Позже Женя Федоров, который оставался в лагере, рассказал, что с ледокола приходили на катере целые экскурсии. Три смены по два часа. «Экскурсанты» гуляли по косе, собирая камушки, играли в мяч на твердой земле...
Снег, выпавший за ночь, не успевал даже таять, а прямо «сгорал», испарялся на солнце. С утра поверхность острова была белой, к полудню тундра стала пестрой, как весеннее оперение куропатки, а еще позже снег сохранился только в углублениях между кочками. Мокрые кочки были ярко-зелеными, на травинках сверкали капли, над кочками поднимались испарения, подсвеченные солнцем. Солнце в тундре - это праздник красок. Собственно, набор цветов ограничен: голубое, зеленое, белое, черное. Но чистота тонов, оттенки, тени делают все необычайно красивым.
Маршрут вокруг острова по берегу, который мы начали, был ранее уже пройден Валентином и Леонидом, и мы не собирались повторно вести систематические наблюдения. Маршрут был контрольным. Мы должны были только уточнить то, что осталось неясным, посмотреть дополнительно некоторые обнажения.
Между Валентином и Леонидом, моими спутниками, существуют непростые отношения, хотя они друзья и в их биографиях есть много общего. Оба начинали работу в геологии коллекторами и уже в зрелые годы окончили вечерние институты, познав свою науку, так сказать, и снизу и сверху. Валентину за тридцать, а Леониду уже ближе к пятидесяти, но оба принадлежат к тому типу мужчин, которые независимо от возраста даже незнакомыми людьми воспринимаются как парни. Возможно, потому, что оба они спортсмены - лыжники, альпинисты. А может быть, наложила отпечаток прошлая многолетняя служба на «солдатских» должностях в геологии. Различие же заключается в том, что Леонид, начав работать раньше, успел пройти школу геологов-полярников довоенного поколения, еще носившего форменные фуражки Главсевморпути. Это было поколение путешественников и природоведов. Леонид научился в железной бочке из-под солярки печь хлеб вкуснее ленинградского, он может поймать рыбу подручными средствами, без снастей, разжечь на ветру костер из мокрого плавника и многое другое. Валентин же растапливает печку в палатке, плеснув на толстые дрова бензина из консервной банки. Это злит Леонида, хотя печка разгорается быстро. В минуты конфликтов Леонид называет Валентина салагой, а тот его - землепроходцем, вкладывая в это слово весь свой запас иронии. Конфликты в общем редки, а в мирное время тлеет подспудный огонек соперничества, полезного для дела.
– Сейчас я вам покажу силур, который, помните, Ермолаев описал в районе устья Знакомой, - говорил Валентин, заметно нервничая: он впервые в жизни был ответственным исполнителем.
– Так вот, есть у меня мысль, что это
– Ты за свою мысль, как за последний рубль, - сердито возражал Леонид, который когда-то работал с Георгием Александровичем Ермолаевым, правда, не на Бельковском, и для него Ермолаев был большим авторитетом, чем Валентин.
Силур и девон - это сокращенные наименования двух геохронологических периодов, а также и соответствующих им систем отложений, иначе говоря, толщ осадочных пород. Силурийский период начался около четырехсот сорока миллионов лет назад, девонский - четыреста пять - четыреста десять миллионов. «Подумаешь, разница!» - может сказать читатель. Но дело не только в этой разнице. Геология изучает события прежде всего в их исторической последовательности, относительный возраст - главный отличительный признак геологического объекта, а время, хронологическая шкала - единственная система отсчета. Ошибка в возрастной индексации хотя бы одной толщи сразу ломает всю картину. Границы между единицами стратиграфической шкалы носят планетарный характер и отвечают крупнейшим геологическим событиям, сопровождавшимся коренным обновлением состава животного и растительного мира.
В Восточной Сибири к границе между силуром и девоном приурочено начало крупной трансгрессии - наступления моря, но оно осуществлялось не везде одновременно. Конкретно в районе Новосибирских островов смена режимов происходила постепенно, поэтому граница оказалась нечеткой, и никому пока не удалось наблюдать ее, хотя все и стараются найти.
Почти весь остров Бельковский сложен девонскими толщами, и только на восточном берегу, на единственном крошечном участке, Г. А. Ермолаев в 1956 году обнаружил силур, установив его на основании единичного определения фауны, хотя сами породы по облику не отличались от девонских. Выход силурийских отложений в данном месте плохо вписывался в представления о структуре острова, требовал каких-то особых объяснений, и Ермолаев нашел такое объяснение: он предположил, что силурийские породы выходят среди поля девонских в виде тектонического блока, выжатого из глубины по системе разломов, тем более что один разлом можно было наблюдать в натуре. Принципиально все это было вполне возможно, но уж слишком мал был блок, и это вызывало сомнение, не дававшее Валентину успокоиться.
Наконец мы прибыли на искомое место. Там, где глубокая и узкая долина ручья пересекала береговой обрыв, русло было завалено угловатыми обломками породы. Такие речки якуты называют сытыы-таастах («острые камни»). В самом узком месте сохранился старый, слежавшийся снежник. Здесь было сумрачно, а в проеме между крутыми склонами долинки открывалось голубое и солнечное в этот день море. Мы сразу увидели то нарушение, о котором говорил Г. А. Ермолаев; собственно, по нему и сформировалась долина ручья. Среди черных толстослоистых известняков мы увидели полутораметровый прослой ракушечника. В четыре геологических молотка мы начали отбивать остатки кораллов и раковин брахиопод.
– Смотрите, - кричал Валентин и совал мне в руки свои находки, - это же типичная девонская форма! Видели вы таких в силуре?
Я, честно говоря, не видел таких ни в силуре, ни в девоне, но, когда нашу коллекцию в Ленинграде пересмотрели специалисты-палеонтологи, оказалось, что Валентин был прав. Силур сняли с геологической карты острова Бельковского.
– Обедать будем у дяди Коли, - сказал Валентин, - здесь уже недалеко.
Изба, в которой жил промысловик, стояла над самым береговым обрывом. Сам сруб квадратного сечения был сложен из плавника и сверху засыпан землей, теперь зеленой ото мха, а сбоку пристроены обширные сени коридором из бревен, поставленных наклонно. Рядом с домом была, сооружена полка на четырех столбах, куда зимой охотник складывает еще не ободранных песцов, чтобы не достали собаки, и лежали на боку самые обыкновенные, как в деревне, козлы для пилки дров. Растительный покров вокруг домика был зеленее, чем окружающая тундра, - люди и собаки удобрили почву. Кругом валялись кости, оленьи рога, ломаные полозья от нарт, казалось, что это временное жилье в котором не собираются находиться долго. И правда, за обедом охотник рассказал, что зимовать будет в другом месте, на острове, где десять или одиннадцать избушек, а здесь поживет, только пока будет ремонтировать ближние «пасти» - песцовые ловушки...
В сенях, где зимой ночуют собаки, стоял тяжелый запах, но в комнате воздух неожиданно оказался свежим, и вообще было чисто, кровать была закрыта голубым с белым покрывалом, а стены частично завешены ситцем. У двери висело большое зеркало, в которое Валентин, как я заметил, непрерывно косил глазами - он недавно начал отращивать бороду. Там же, где стены были ничем не закрыты, виднелись влажные, черные бревна, обросшие грибками, как в старой бане. В крошечном окошке без рамы дребезжало под ветром стекло, укрепленное гвоздиками. Дядя Коля был похож на старого солдата времен войны: бобрик, застиранная гимнастерка, и сидел по-солдатски, держа ладони между колен.