Архипелаг двух морей

Песцовый промысел в России имеет старые традиции. В 1841 году Фердинанд Петрович Врангель писал о якутской ярмарке: «На ярмарку 1836 года пушных товаров в продажу поступило: белок - 615 тыс., лисиц - 16 тыс., речных бобров - 500, выдр - 200, куниц - 2000, песцов - 20 тыс., горностаев - 45 тыс., хорьков - 3500, струи кабарожьей - 10 тыс., соболей - 18 тыс., моржового зуба - пудов 1000, мамонтовой кости - пудов 1900». 20 тысяч песцов были добыты по приморской тундре - от Хатанги до Колымы. На Новосибирских островах немногочисленные экземпляры отлавливались сборщиками мамонтовой кости осенью, перед уходом на материк: кость собирают летом, а песец приобретает полный товарный вид к Дмитриеву дню (26 октября), так что эти два вида промысла, выражаясь по-современному, не увязываются в единый технологический комплекс.

Об истории песцового промысла на Новосибирских островах почти не осталось письменных свидетельств - дело велось не то чтобы тайно, но без должного учета. Готовясь в 1927 году к экспедиции на остров Большой Ляховский, Н. В. Пинегин собрал все имеющиеся как литературные, так и опросные сведения, причем не только в центре, но и в Якутске, и в Булуне на Лене. Но, только прибыв на острова, он совершенно неожиданно увидел, что там постоянно обитает целый коллектив промысловиков. Н. В. Пинегин сетовал, что, не зная масштабов промысла, он не включил в состав своей экспедиции экономиста. Впрочем, сам Пинегин оставил нам блестящий очерк «Материалы для экономического обследования Новосибирских островов», ставший единственным источником информации об организации промысла и быте промысловиков.

Охотники, промышляющие на островах сегодня, почти ничего не знают о своих предшественниках, хотя с успехом переняли у них технологию дела.

Песцовый промысел на Новосибирских островах всерьез начался только в нашем столетии, как следствие резкого роста спроса и цен на меха. Сохранился текст квитанции, датированной 1845 годом: приемная цена белого песца была от сорока восьми копеек до одного рубля. В 1911 -1912 годах песец шел в северных местностях Якутии по восемь - пятнадцать рублей, в Якутске - до двадцати четырех рублей за шкурку. В 1929 году, по данным Н. В. Пинегина, Усть-Янская фактория оценивала первый сорт в сорок пять рублей, третий - в двадцать семь. Сейчас хорошие песцы сдаются охотниками по пятьдесят - восемьдесят рублей и дороже. (Понятно, что рубли разные, тем не менее, тенденция очевидна.) Итак, подъем цен на песцовые шкурки на мировом рынке привлек на Север из центральных и южных районов Якутии энергичных и умелых людей.

Дойдя до побережья Ледовитого океана, пришельцы убеждались, что все угодья здесь прочно заняты жителями Усть-Янска, давнего центра освоения прилегающих районов. Новые люди не стали вступать в конфликт со старожилами, а подались на Новосибирские острова. Не многие промысловики остались на островах, но те, кому удалось приспособиться к их специфическим условиям, были вознаграждены по-царски: здесь был лучший песец - «головка», пасти были уловистее, чем на материке, а сезон, в течение которого шкурка отвечала кондиции, - почти на два месяца длиннее. Новые люди, свободные от груза традиций, среди которых всегда есть негативные, внесли в промысел творческую жилку и сделали его более динамичным.

В годы работы Н. В. Пинегина и М. М. Ермолаева на Новосибирских островах промышляло от двадцати пяти до сорока пяти человек, почти все - якуты, кроме одного русского и трех тунгусов. Многие охотники провели на островах по пять - десять, а один - девятнадцать сезонов. Некоторые из них видели Э. В. Толля и его спутников.

Работали артелями по три - пять человек. Если снаряжение закупалось вскладчину, то и добыча делилась поровну. Если же финансировал промысел один из членов артели, то он получал половину всей добычи, а вторая половина распределялась между остальными. (Интересно, что в этом случае «хозяин» не обязательно был руководителем артели во время промысла - старшину выбирали не по материальному состоянию, а по опыту и авторитету.) Случалось, что «хозяин» сам не выезжал с материка, а либо присылал вместо себя человека, либо никого не присылал. И на все эти варианты была выработана и принята всеми сложная система взаиморасчетов при распределении добытого.

На островах действовали стихийно сложившиеся разумные для данной ситуации законы. «Высшим органом» было общее собрание промысловиков, а исполнительную власть вершил «тойон» (в переводе с якутского - князь, или начальник), избиравшийся общим собранием на неопределенный срок, пока народ не пожелает его переизбрать. Все недвижимое имущество - избы, пасти, погреба, утварь домов - считалось общим достоянием коллектива островников независимо от того, кто и когда их строил. (На материке же в те времена пасти и все прочее считалось семейной или родовой собственностью. Поэтому кулаки могли скупать или арендовать пасти у своих неимущих соплеменников, не имеющих ни собак, ни оленей для обслуживания пастей, в результате чего в одних руках концентрировалось до шестисот - семисот ловушек.) Распределение промысловых участков и угодий для охоты на оленей между артелями производилось весной на общем собрании островников, на каждую артель приходилось от двухсот до пятисот пастей в зависимости от того, сколько желающих промышлять было в этом году.

Ловушки настораживались в середине октября и проверялись четырежды: в первой половине ноября, в середине декабря, в середине марта и в конце мая. При последнем осмотре пасти «разряжались» на лето. Большие интервалы между осмотрами вызывались необходимостью два раза в год выезжать в Казачье для сдачи продукции и пополнения запасов.

В районах, прилегающих к устью Индигирки, проверка пастей тоже проводилась в год четыре раза: на покров (1 октября), около афанасия (18 января), около алексеева дня (17 марта) и в вешнего николу (9 мая). Причем порядок предписывал всем промысловикам выезжать из населенного пункта строго одновременно во избежание соблазна проверить чужие пасти. (На Новосибирских островах такой проблемы не возникало!) В Лено-Хатангском крае, по наблюдениям охотоведа А. А. Романова, ловушки осматривали ежемесячно, что увеличивало добычу и уменьшало вероятность порчи попавших в ловушку песцов хищниками. Однако промысловый сезон здесь оканчивался раньше, уже 15 марта.

Много ли добывали промысловики? Николаю Васильевичу Пинегину, несмотря на его дружеские и продолжительные контакты с островитянами, не удалось получить точного ответа. Охотники боялись налогов, взысканий за старые долги, боялись излишних, по их мнению, удержаний на содержание семей, остававшихся на материке, наконец, были просто суеверны (кстати, из суеверия, смысл которого остался непонятным, старики обязательно отрезали у шкурок передние лапы, хотя приемная цена из-за этого существенно снижалась). Бесспорно одно, что, несмотря на впечатляющие доходы в отдельные сезоны, в конечном счете, почти все островитяне имели долги.

В ночь на 29 октября 1929 года, приехав в гости к Н. В. Пинегину сразу после долгой и утомительной охоты на оленей, умер от «разрыва аорты» (от инфаркта?) глава островных промысловиков, всеми уважаемый Митрофан Иванов. «Вся обстановка жизни северных якутов: детство, проведенное в тесной, плохо освещенной урасе, юность в беспрерывной работе, постоянные перекочевки с места на место и такие же чрезмерные напряжения в погоне за зверем, беспокойная жизнь почти без отдыха, резкие колебания температуры и сырость, неизбежно приводящие в пожилом возрасте к ревматизму, - все это, конечно, создает условия чрезмерной нагрузки сердца», - писал Н. В. Пинегин. Сегодняшние демографы сообщают, что Якутия по проценту долгожителей занимает второе место в Союзе после солнечных кавказских местностей.

В одной старой книжке я прочел, что в 1930 году на Новосибирских островах был создан Северный охотосовхоз по ловле песца, добыче мамонтовой кости и зверобойным промыслам. «Это мероприятие может дать большую эффективность по сравнению с практиковавшимся единоличным промыслом, отнимавшим много времени у промысловика на транспорт и самоснабжение и бывшим в руках кулаков». Когда и почему совхоз прекратил свое существование, мне не удалось установить. Охотник Гера Шариков, промышляющий на Новосибирских островах много лет, о совхозе не слышал.

– Как мы работаем?
– рассказывает Гера.
– Да примерно как старатели на золоте: каждый сам за себя. Нет, вы не подумайте, это раньше я был вольный стрелок вроде Робина Гуда, а теперь я государственный человек, член профсоюза.

Гера любит говорить красиво, а поступать - эффектно.

– А как вы участки распределяете?
– спрашиваю я.

– Да мы сами, охотники, встречаемся и договариваемся между собой. Допустим, он уезжает на материк, я прошу согласия занять его участок. Потом приезжает охотовед, по-нашему - пушник, мы ему и говорим: так, мол, и так...