Архипелаг

— Что именно сказал Альфонс?

— Что голландские гондоны продают задницы америкосам.

— Во-первых, это неправда. А во-вторых, прекрати говорить это слово. Это очень грубое слово.

— Голландские гондоны, ха-ха-ха!

— Оушен! Такие слова на Бонэйре произносить нельзя, это неприлично, поняла? Альфонс очень сильно ошибается. Он сам гондон, этот Альфонс! Ясно тебе?

— Нет, не ясно.

— А должно быть ясно! И нечего со мной спорить!

Оушен надувает губы и отворачивается к окну.

Он тоже надувает губы.

Их уже не волнуют соленые белые горы, каждый смотрит в свое окно. Они проезжают мимо целых стай фламинго, чудесных розово-серебристых завитков из тонких ног-спиц и пушистых перьев, собирающих креветок на залитых водой полях. Оба молчат, пока Гэвин не задается вопросом, а не он ли сам главная задница?

Недалеко от Кралендейка он паркует машину рядом с казино. Оушен уснула в своем кресле, но теперь просыпается — они видят, что «Ветер в ивах» пришвартован у пристани. Сейчас пять вечера, на катере копошатся Лулу и капитан с ирокезом.

— Пошли поздороваемся, — предлагает Гэвин.

Сюзи топает за ними к причалу, заметив капитана, фыркает, разражается радостным лаем — они встречаются как старые друзья. При виде Лулу Оушен снова смущается, но Гэвин берет ее за руку.

— О, это вы! Привет! — радуется Лулу. — Как ваши дела?

— Хорошо, спасибо. Немного сонные, но довольные. Спасибо вам за вчерашнее путешествие. Нам очень понравилось.

Оушен кивает.

— А хотите пойти с нами в море сейчас?

— Прямо сейчас?

— Да, мы иногда выходим в море по вечерам. Ко мне брат из Тринидада вчера приехал, я хочу показать ему риф. Ну что, рискнете? Тут собрались одни земляки.

Гэвин смотрит на пришвартованный к причалу огромный катамаран.

— Только мы поедем?

— Да, и еще Чарльз. — Лулу кивает в сторону татуированного капитана.

Ах, так его зовут — Чарльз? Гэвин улыбается: это строгое имя не подходит к образу шкипера с ирокезом. Но почему бы и нет?

— Ну что же, поехали! — Держа на руках Оушен, он шагает на кат.

Девочка рада встрече с капитаном. Сюзи тоже переносят на борт.

— Приятная неожиданность, — улыбается Гэвин. — Мы-то просто остановились на минутку, ехали обратно на яхту поужинать.

— Что у нас на ужин? Ромовый пунш! Угощайтесь.

Спустя десять минут они уже плывут в сторону острова Клейн-Бонэйр: на палубе Лулу, ее брат, его жена и они с Оушен. Чарльз молча сидит на руле, не снимая зеркальных очков, и Гэвин испытывает миг острой зависти, который, впрочем, сразу проходит — приятно оказаться среди земляков.

Они говорят о карнавале, кто как собирается одеться, о Рождестве, о том, каково живется на Бонэйре, что и правда весь остров сейчас находится под охраной, и вода, и суша. И как Ивана Трамп хотела купить Клейн-Бонэйр и построить на нем казино, но ей не позволили, и сейчас — слава богу! — остров принадлежит народу, и так будет во веки вечные. Пунш течет рекой, Гэвин чувствует, как уходит напряжение, слипаются глаза, волнами наплывает радость, по крайней мере, рядом с Лулу чувство радости его не покидает.

Оушен села между ним и Лулу и не сводит с девушки глаз. Лулу хорошенькая, молоденькая, с гладкой, сияющей кожей. Когда разговор на минуту затихает, Оушен вступает со своими вопросами.

— У вас есть муж? — спрашивает она.

«Заткнись, Оушен, прошу тебя!» — Гэвину страшно неловко, но Лулу добродушно улыбается:

— Да, у меня есть муж.

— А дети у вас есть?

— Есть, трое. Два мальчика и маленькая девочка вроде тебя.

Гэвин закатывает глаза в молчаливом извинении. От рома он размяк, даже не пытается удержать дочь.

— У меня есть мама, — продолжает Оушен.

Лулу кивает. Она внимательно слушает, даже капитан по имени Чарльз вроде бы прислушивается к их разговору, так же как и брат Лулу.

Лицо Оушен розовеет от волнения.

— Из-за наводнения моя мама потерялась, — начинает она. Видимо, она уже придумала свою легенду, ей надо произнести ее вслух. У Гэвина начинает щипать в глазах. — Она стала русалкой. Теперь она живет с моей бабушкой Джеки, той бабушкой, которая ее мама. Это случилось, когда умер мой братик. Она ждет, когда он вернется домой. Она ждет нас в Тринидаде. Она вяжет братику носки, поет песни и каждый день плавает в бассейне у бабушки Джеки, потому что превратилась в русалку. Мы пошли в море на яхте, чтобы ее найти.

— Оушен, — шепчет он, — довольно, милая. Хватит.

Он смотрит на Лулу и одними губами произносит «Простите!», но Лулу качает головой.

Чарльз поднимает очки на лоб, и они все смотрят на него.

— Мой брат тоже погиб, — говорит Чарльз, обращаясь к Оушен. — Неудачно нырнул. Это случилось много лет назад. Он тоже стал русалкой.

— Правда?

— Да, и я знаю, что он плывет рядом каждый раз, когда выхожу в море.

— И я! — Оушен оживляется. — Мой братик тоже рядом, он плавает вместе со мной.

— Да, я тебя хорошо понимаю, — кивает головой Чарльз.

— Иди сюда, ду-ду. — Гэвин крепко прижимает дочь к себе.

Она послушно дает себя обнять, но смотрит на Чарльза. Девочка рада, что рассказала им о себе и что такой большой взрослый дядя с ней согласился. Гэвин уверен, что Клэр тоже понравилась бы такая версия событий.

Они подходят к острову.

— Ну а теперь кто хочет посмотреть на черепах? — спрашивает Лулу.

— Я! — кричит Оушен.

— И я! — поддерживает ее Гэвин.

Через несколько минут все уже экипированы и барахтаются в воде. Сейчас ранний вечер, на рифе не так много рыб, и море кажется более просторным. Лулу ныряет в глубину, показывает рукой — вначале они ничего не видят, но затем, приглядевшись, замечают небольшую коричневую черепаху, спрятавшуюся в кораллах. Голова у нее желтовато-коричневая, похожая на булыжник. Черепаха выбирается из своей пещерки и, неторопливо шевеля ластами, проплывает мимо них, как большое летающее блюдце.

Весь следующий час они плавают с черепахами — тех штук двадцать, а может быть, тридцать. В это время суток они любят прогуливаться на глубине. И снова Гэвина поражает, как море ставит все с ног на голову: с яхты оно выглядит как зыбкая земля, а снизу из-под воды — как голубое небо, наполненное нежными черноглазыми рептилиями, безмолвно помахивающими плавниками-крыльями.