Архив барона Унгерна

Фадеева врачам спасти не удалось, а Каплер выжил благодаря очередной случайности. В реанимационном боксе Броне было видение – ему явился тибетский лама Кы Ньонг и, сверкая протуберанцами, открыл тайну эликсира бессмертия. Телепатически сообщив Броне серию образов, центральным из которых был образ барона Унгерна, он указал и местонахождение его архива.

Обретя надежду получить архив, а с ним и настоящую формулу эликсира, Броня стремительно пошел на поправку. В начале 1996 г., выдворенный из стационара за злостное и систематическое нарушение санэпидрежима, он вернулся на дачу. Глубоко скорбя о гибели друга, Каплер впал в восьминедельный запой. Он целыми днями просиживал на летней кухне рядом с фарадеевским самогонным аппаратом и созерцал артефакт, оставшийся памятью о талантливом ученом, – огромный плакат с жирной надписью: "FAC TOTUM" [63] . Под тяжестью горя злоупотребляя напитком, Броня дошел до такого состояния, что видения стали возвращаться. Это, однако, не смутило его, наоборот, он весьма воодушевился и даже начал вести записи, скрупулезно фиксируя каждую деталь и боясь упустить что-либо важное. Дневник Каплера, подобно «Исповеди» Де Квинси, пестрел разнообразными фантасмагориями; так, к примеру, на третьей неделе запоя состоялось явление ламы Кы в паре с полковником британских войск сэром Генри Брэдфордом. Не стесняясь в выражениях, они угрожали Броне наводнить дачный поселок ламами из монастыря, а также крестьянами из близлежащих высокогорных селений, если он немедленно не отправится в Тибет на поиски архива. Будучи привязан к своему технологичному агрегату невидимыми нитями и не имея ни душевных, ни телесных сил предпринять столь далекое путешествие, Броня принялся писать в Академию наук и другие научные центры с целью убедить ученых в необходимости организации археологической экспедиции в Тибет для скорейшего нахождения архива Р. Ф. Унгерна.

63

«Делай все» (лат.).

Всего им было отправлено более трехсот писем, около сорока получил член-корреспондент РАЕН, доктор исторических наук, профессор Тенгиз Донгузашвили. Прочитав первое же, он отказался от всех кафедр и слег в больницу с диагнозом «обширный инфаркт». Грустная участь постигла и других ученых, имевших дело с каплеровскими письмами: в общей сложности от них скончалось четыре академика, серьезно заболели одиннадцать докторов и кандидатов наук, два аспиранта сошли с ума, один научный сотрудник без степени повесился. Карты горных маршрутов с указанием кратчайших троп, перечень населенных пунктов, которые можно использовать в качестве перевалочных баз, общие сведения о быте монахов Тибета, об этикете и принятом обращении, подробнейшее руководство по поиску архива и, наконец, описание самого архива барона Унгерна – вот с чем столкнулась шокированная научная общественность.

Между тем автор этой парадоксографии продолжал падение в бездну. Острая неудовлетворенность существованием, обозначившаяся как главная проблема второго месяца запоя, побудила его искать совершенства в рецептуре. Одержимый идеей алкогольного перфекционизма, Броня стал подмешивать в напиток сиккатив, что не дало желаемого результата и вдобавок усилило делириозную спутанность. К данному периоду относятся наиболее впечатляющие из его дневниковых записей: находясь почти непрерывно в сумеречном состоянии, Броня писал, покрывая корявым почерком десятки страниц толстой ученической тетради. 2 сентября 1999 г. он впервые увидел себя со стороны: его облысевшая, скукожившаяся голова с нахлобученным пробковым шлемом британского колонизатора пыталась заткнуть дыру в стене, из которой, словно тропические гады, беспощадно и неуловимо выползали полковники Брэдфорды, луноликие ламы и прочая нечисть.

Гордиев узел, которым в недрах души Каплера свернулся злокозненный зеленый змий, затягивался все туже. Этого никак нельзя было отрицать: Броня потерял сон, почти ничего не ел и думал только об одном – как выкрасть со склада животноводческого комплекса «Прибытково» химикаты, необходимые для финального эксперимента. Напиток богов, царей и избранных героев должен был положить конец изматывающей духовной и физической борьбе, которую Каплер вел почти десять лет, и дать прямой, окончательный ответ на вопрос: "To be or not to be?" [64] Смелость и немного первача – таков рецепт победы, – вернувшись триумфатором из опасного рейда, Броня наполнил все имеющиеся в наличии емкости десикантами, дефолиантами и зооцидами, добытыми в ходе операции под несколько кичливым названием «Аполлон, Кипарис, Гиацинт… и я!» Стремление стать в один ряд с бессмертными наполняло Каплера даже до такой степени, что он отказался от полумер и, удалив из фарадеевского аппарата «ненужные» фильтры, получил пересыщенный раствор.

64

«Быть иль не быть?» (англ.).

Напиток богов, царей и героев, «эликсир совершенства», сверкая голубовато-бирюзовыми лучами и нагнетая вокруг суровый неприродный аромат, манил и отпугивал одновременно. Где-то под ребрами надсадно захрипело сердце, повторяя: «Жизнью тебя и твоими родными у ног заклинаю: о, не давай ты меня на терзание псам мирмидонским!», а остатки рассудка, силясь донести грозный посыл, передали будто телеграфом: "sta viator" [65] . В это же время в правом ухе был слышен посторонний мужской голос, явственно говоривший: "oggi o mai" [66] , а в левом – незнакомый женский, весьма громкий и нетерпеливый: "nur zu, nur zu!" [67] Стараясь не верить никому, Броня на глаз оценил крепость продукта. В этот миг в памяти всплыла кем-то когда-то брошенная фраза: "Fais ce que doit, advienne ce qui pourra" [68] . Почувствовав мимолетное облегчение, Броня зажмурился и немедленно выпил.

65

«Стой путник» (лат.).

66

«Теперь или никогда!» (ит.).

67

«Ну же, смелее!» (нем.).

68

«Делай, что должен, и будь, что будет» (франц.).

Маргианские хроники Избранные главы монографии Бальтазара Хундберграбена

Науку следует предоставлять достойным и недостойным; наука сама сумеет позаботиться о себе, чтобы не остаться у недостойного.

Абдаллах Абу-л-Аббас ибн Тахир

ГЛАВА I [69]

6 июля 2001 года по европейским столицам прокатилась волна пышных торжеств, связанных с 80-летием унгерналистики, по выражению Жореса Алферова,

69

Для более полного раскрытия научной проблематики мы публикуем избранные фрагменты из книги Б. Хундберграбена, посвященной истории осмысления творческого наследия Р. Ф. Унгерна за рубежом (Hundbergraben B. Margianian chronicles. – N. Y., Philapater, 2001).

«Самой молодой и перспективной области гуманитарного знания, раскрывающей человеку новые возможности, расширяющей горизонты субъектно-объектных отношений, дающей беспрецедентные примеры научных подвигов и интеллектуального героизма».

Рефреном вторит нобелевскому лауреату и академик Самвел Григорян:

«Унгерналистика позволяет окунуться в мутные воды ушедших эпох и направить взоры к футуристическим туманностям, находясь при этом в настоящем, сидя за рабочим столом».

Обратимся же к столь притягательной теме и станем свидетелями рождения унгерналистики в далеком 1921 году; впрочем, прежде необходимо уточнить, что речь пойдет не о появлении на свет новой науки и ее развитии, а скорее об обретении и утрате некоего предмета, выходящего за рамки конкретной научной дисциплины.

Долгие годы отцом унгерналистики ошибочно считался выдающийся архитектор Альфред Маргенштерн, и лишь недавно, к ужасу его многочисленных потомков-унгерналистов, выяснилось, что первый камень в великое здание новой теории заложил шведский драматург и театральный режиссер Маркус Шлюмбом [70] . Безмолвная атмосфера всеобщего уныния, охватившего клан Маргенштернов, отнюдь не дает повода усомниться в значимости сделанного открытия. Нет нужды приводить многочисленные свидетельства жизнедеятельности Маркуса Шлюмбома, остановимся лишь на одном из эпизодов, наиболее полно характеризующих его личность и его место в искусстве. Как замечает на страницах автобиографии кинорежиссер Ингмар Бергман:

70

Согласно общепризнанной в современной науке концепции, основоположником унгерналистики принято считать доктора Алоиза Моргенштерна, автора первого опубликованного научного труда о Р. Ф. Унгерне (Моргенштерн А., «Гносеологическая экспонента в декартовых координатах майевтических систем. Непредвзятая критика философии барона Унгерна», Севастополь, 1918). Б. Хундберграбен придерживается достаточно спорной позиции, корни которой уходят в ультрареакционную немецкую историографию 30-х годов XX века.

«В стремлении превзойти Стриндберга, Шлюмбом напоминал мне скорее Альфа Шеберга, нежели Бу Видерберга».

Летом 1921 года, в период работы Маркуса Шлюмбома над постановкой «Тартюфа», в его доме поселился молодой человек, пользовавшийся крайним расположением хозяина. Спустя некоторое время он исчез так же таинственно, как и появился, оставив после себя баснословные счета и саквояж с бумагами, помещенный дочерьми режиссера на чердак. Вскоре после провала «Тартюфа», Шлюмбом увлекся пьесой Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным», и не мог не вспомнить о саквояже. Так появился на свет архив сына барона Унгерна, и познание как таковое стало возможным. Совмещая изучение архива с постановкой «Данаид» Софокла, Шлюмбом совершенно спонтанно решил выдать трех своих дочерей замуж за сыновей прибывшего из Египта архитектора Альфреда Маргенштерна. К несчастью, «Данаиды» также не вызвали у публики интереса, и судьба предоставила Шлюмбому возможность заняться «Королем Лиром». Нетрудно предугадать дальнейшую участь архива: он, как и все имущество режиссера, был разделен между молодыми семейными парами, что способствовало погружению унгерналистики в хаос теоретических споров, не прекращающихся и поныне. Зятья Шлюмбома стали родоначальниками первых научных унгерналистических школ и вскоре повели непримиримую междоусобную борьбу, утверждая свое понимание личности Унгерна. Эти столкновения Якоб Маргенштерн объясняет тем, что отдельные части архива не просто противоречили, но опровергали друг друга [71] . Что же касается Маркуса Шлюмбома, то последний и наиболее яркий из его провалов состоялся в 1929 году. Очередной жертвой новатора стала драма Максима Горького «На дне». Впрочем, произведения соцреалистов обладали счастливой, хотя и необъяснимой способностью наносить постановщикам ответные удары. Разоренный бессмысленными тратами и отголосками Великой депрессии, Маркус Шлюмбом влачил жалкое существование, нищенствуя и проклиная Стриндберга. Его след теряется в лабиринте стокгольмских богаделен в середине 30-х годов.

71

Маргенштерн Я., «Полное собрание триалектических парадоксов барона Унгерна» – Париж: “Philapater”, 2000 (2001). – Т. III, с. 256. О специфике публикаций представителей династии Маргенштернов см. комментарий в разделе «Библиография».

Фатальная предопределенность сопряженная с мифологическими аллюзиями, так некстати вплетенными в полное суровой прозы бытописание XX столетия, сопровождала и трагическую гибель дочерей Маркуса: Аглаи, Герты и Сандры – Розы Шлюмбом– Маргенштерн. Их приданое – таинственный архив – являлось секретом не только для окружавших свадебное торжество пращуров Папарацци, но и для самих юных красавиц. Как было совладать им с искушением – возможностью приобщиться к вековой тайне, ставшей частью семейного предания? Неизвестно, какие секреты были обнаружены их шаловливыми ручками, но очевидно, что увиденное повергло их в шок. Оцепенение, сменившееся депрессией, граничившей с потерей рассудка, подтолкнуло их к непоправимому шагу. Во время совместного свадебного путешествия, осматривая достопримечательности афинского Эрехтейона, сестры покончили с собой, подобно дочерям Кекропа, бросившись с отвесных скал в море.

Перед тем, как продолжить дальнейшее освещение истории архива сына барона Унгерна, тесно переплетенной с историей клана Маргенштернов, стоит несколько слов уделить основателю славной династии Альфреду Маргенштерну. Он был не просто архитектором, изящные постройки которого украшали берега Марны, улицы Ковентри, Эссена и Вердена. В первую очередь Альфред был миссионером-урбанистом, посвятившим свою жизнь и свой талант сизифову труду возведения городов на необжитых пространствах африканского континента.