Архивы Страшного суда
Шрифт:
— И вот, дорогие мои братья и сестры во Христе, как было ниспослано мне преодолеть это сомнение: через цветок.
Он извлек из стакана на кафедре тюльпан и нежно повертел в пальцах, показывая то слушателям, то себе.
— Не приоткрывается ли в нашем отношении к цветку подобие — о, только доступное нашему разумению подобие — отношения Бога к человеку? Создали мы этот цветок или он явился на свет сам собой? Сей сорт тюльпана был выведен в Голландии в прошлом веке, значит, в какой-то мере создали. «Цветы уже существовали и раньше», — скажут мне. Но ведь и Бог создавал нас из уже готовых материалов и «заготовок». Зависит ли жизнь цветка от нас? Завтра я отключу отопление в оранжерее — и где его жизнь? Полностью ли он зависит от нас, целиком ли в нашей власти? Если да, почему мы с таким волнением спешим по утрам в цветник, почему не уверены, что цветы откликнутся на все наши заботы, почему радуемся пышно расцветшим,
Он взял головку цветка в широкую ладонь, с хрустом смял ее и открутил от стебля.
Кто-то негромко вскрикнул.
По часовне прошел гул.
Сильвана обернулась к шоферу и начала что-то шептать. Видимо, переводила.
— На этом, правда, кончается сравнение (несколько кощунственное, согласен), которое я себе позволил для наглядности. Ибо никаким усилием, никаким искусством не смогу я уже вернуть этот цветок к жизни. Бог же воскресит нас в последний день — в это мы твердо верим. Ибо, как сказал апостол Павел коринфянам, глава пятнадцатая, стих девятнадцатый: «Если мы в этой только жизни возложили надежду на Христа — мы несчастнее всех людей». Мы верим в воскресение с такой силой, что не боимся даже обсуждать между собой, каким путем это может произойти и когда и какие есть у нас основания для нашей веры. За то, что мы смеем вчитываться в Священное Писание и обсуждать его, ожесточившиеся пастыри и властолюбивые иерархи объявили нас еретиками, отверженными от Церкви. Но мы без гнева на них повторяем лишь слова Христа: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них». И когда Он посреди нас, нет вопросов, которые испугали бы нас, на которые мы заткнули бы уши, как это часто делают иерархи, поносящие нас. Вопрос, который я хотел рассмотреть с вами сегодня, относится к числу самых трудных и опасных. Еврейские богословы недаром так любят задавать его. «Если Иисус Христос, — говорят они с притворным смиренномудрием, — объявлял себя Сыном Бога — Бога Авраама, Исаака и Иакова — и говорил, что пришел не нарушить Закон Бога, а исполнить его, где в Старом законе находил Он обещание воскресения из мертвых?»
Джерри наконец удалось передвинуться чуть вправо и вперед. Теперь лицо загадочной конкурентки Сильваны было ему хорошо видно: начинающаяся подушечка под подбородком, острый, неподвижный взгляд вперед, седеющие волосы оттянуты назад пучком, так что кожа на лбу поблескивает под огоньками свечей. В сжатых губах была такая сосредоточенность, что на какую-то минуту Джерри подумал: «Может, и правда приехала ради проповеди?»
— …Нет-нет, ученые искусители правы: очень трудно отыскать в Ветхом Завете места, связанные с воскресением мертвых. Возьмите Библейский словарь: само слово «воскресить» употреблено только один раз, в рассказе о Елисее. Но давайте вернемся к Евангелию, откроем то место у Матфея — глава двадцать вторая, — где Христос отвечает коварным саддукеям: «Вы заблуждаетесь, не зная Писания, ни силы Божьей; ибо в воскресении не женятся, не выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божий, на небесах. А о воскресении мертвых не читали ли вы реченного вам Богом: "Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова"?» До сих пор речь Христа понятна нам, все убедительно, но дальше!.. Вы только вслушайтесь: «Бог не есть Бог мертвых, но живых!» Что это? Оговорка? Неточность перевода? Сознательное искажение, внесенное поздним переписчиком? Ведь Христос приводит цитату, опровергающую то, что Он хотел бы подтвердить, — воскресение из мертвых. Цитата говорит, что Богу нет дела до мертвых — только до живых.
Отец Аверьян поднял над головой Библию, прижимая пальцем нужное место в тексте и грозно оглядывая слушателей. Некоторые зашелестели страницами, отыскивая спорный параграф, другие опасливо опустили глаза, втянули головы. Видимо, не все еще были готовы к такой дозе ереси.
— Тот же рассказ почти слово в слово приводится и у других евангелистов. Лука, правда, уточняет: «Ибо у Него (у Бога) все живы». Но так или иначе все три версии рассказа сходятся в одном: ответ Христа показался слушателям необычайно убедительным, искушавшие его были смущены и посрамлены. Более того, Марк и Лука указывают точно место, цитируемое Христом: Бог обращается к Моисею из горящего куста. Но парадокс состоит в том, что
в этом месте Ветхого Завета («Исход», три-шесть) нет слов: «Бог не есть Бог мертвых, но живых». Там вообще ничего не сказано ни о живых, ни о мертвых, ни о воскресении. С другой стороны, Христос не мог выдумать цитату — книжники бы тотчас посрамили Его. Какой же вывод кажется нам самым правдоподобным?Отец Аверьян полоснул по слушателям горящим взглядом.
— Только один: что соответствующий текст о воскрешении мертвых был в Книге Исхода! Что Иисус и все Его современники отлично знали его! И что лишь в результате борьбы между саддукеями, не веровавшими в воскресение, и фарисеями, верившими в него текст был цензурно искажен еврейскими книжниками и уже в таком виде попал в Библию христиан!
Среди слушателей прокатился нестройный вздох-стон — то ли возмущения, то ли недоверия, то ли облегчения (опять евреи напортили). Завлеченный в богословские хитросплетения, Джерри на какое-то время забыл о том, зачем он здесь, и только волна холодного воздуха, приплывшая со стороны дверей, заставила его оглянуться.
Ни Сильваны, ни шофера не было на месте.
Полузащитник из Иллинойса пригнулся и, давя растерявшихся прихожан, ринулся к выходу.
Портье любовался двадцатидолларовой бумажкой, словно это была экзотическая зеленая бабочка, спустившаяся передохнуть на раскрытых страницах регистрационной книги.
— Дама лет сорока, говорите вы? Пятидесяти? Возможно, итальянка?… Вошла пять минут назад? О, скорее всего это синьора Тасконти.
Палец его осторожно протянулся и погладил серо-зеленое крылышко.
— Да? Значит, я не ошибся! Сильвана Тасконти — после стольких лет! Она, верно, и не вспомнит меня сразу. Ну уж нам будет о чем поговорить!..
Джерри кивал, улыбался, но в то же время крепко прижимал ладонью портрет президента Джэксона на купюре.
— Хотите, чтобы я позвонил ей? Как прикажете доложить?
— Скажите, что Джерри Ньюдрайв… Нет, пожалуй, нельзя являться к ней в таком виде. С дороги, без подарка, даже без цветов… Эти самолетные ланчи — уж что-нибудь из них непременно останется на рубашке. Я лучше вот что: сниму у вас комнату на несколько дней, а к старушке Сильване заявлюсь ближе к вечеру. В каком она номере?
Взгляд портье остекленел на мгновение, скользнул по лицу Джерри (простодушный ковбой, задумавший навестить подружку), по пальмам в кадках, упиравшимся в потолок вестибюля, по двум красочным индускам, утонувшим в бархате дивана, вернулся вниз и снова потеплел.
— В двадцать восьмом. К сожалению, на втором этаже больше нет свободных номеров. Я дам вам тридцать четвертый. Это на третьем, почти рядом с лифтом.
Джерри отпустил ладонь — зеленую заокеанскую гостью тотчас смахнули в сумрак выдвинутого ящика.
Разглядывая красно-золотую шапочку шедшего перед ним лифтера, Джерри пытался вспомнить подробности погони и решить: был ли какой-то шанс, что те двое в «фиате» не заметили его? На шоссе он старался держаться подальше, но на улицах попадавшихся городков поневоле прижимался довольно близко. Хорошо еще, что отель оказался на окраине, — в давке парижских улиц он бы потерял их наверняка.
Конечно, любитель гангстерских фильмов только усмехнулся бы с презрением на слово «погоня». «Фиат» катил так безмятежно, так задумчиво, словно сидевшие в нем до сих пор парили в высотах благочестия, распахнутых перед ними отцом Аверья-ном. Шофер высадил Сильвану у дверей отеля и спокойно уехал, явно не обращая никакого внимания на приткнувшийся к живой изгороди «плимут».
Воздух в номере был таким по-южному мягким, словно его пропускали не только через кондиционер, но каким-то образом и сквозь стоявшие в вестибюле пальмы. Оранжевое покрывало на кровати заманчиво светилось. Джерри почувствовал, что усталость от колен, спины и плеч поднимается выше, вот-вот может отключить волшебный компьютер в затылке. Он поспешно сбросил пальто, поправил перед зеркалом галстук, волосы (сильно назад, открывая лоб, — мечты, вера в людей, готовность поделиться последним центом) и вышел в коридор (сил уже нет, но секундомер тикает, стадион ждет, и в чью пользу счет — еще не известно).
Дошел до лестницы.
Спустился на один пролет.
Прогуливаясь, двинулся налево.
Замер в задумчивости — ни точного плана, ни шевеления идей в голове — перед номером 28.
В ту же секунду дверь распахнулась и как бы кинулась на него пустым засасывающим квадратом.
Но нет — это была не дверь.
Это он сам, получив ужасный удар в спину (сапогом? головой? головой в шлеме? в фуражке?), влетел в комнату и рухнул во весь рост на ковер.
Тут же кто-то навалился на него. Он понял, что ему залепляют рот клейкой лентой и что он уже не сможет даже попросить их о том, что сейчас вдруг стало важнее, больше, больнее всего: чтобы они перестали, что это не нужно — втыкать ему нож все глубже и глубже под правую лопатку.