Арифметика подлости

Маринка ахнула, резко дернув платье и одновременно соскакивая на пол. Однако места для маневра не оставалось — впереди Кеба, сзади лестница. Подол повис на последней перекладине, обнажив аппетитную, едва прикрытую стрингами попку.

Они стояли так целую вечность. Маринка не замечала, что задняя часть юбки, мягко говоря, находится не на месте. Или замечала, но было наплевать на это? Докапываться до истины не хотелось. Куда приятнее просто держать ее в объятиях — одна рука прокралась под ткань и застыла на талии, другая покоилась на трусиках, но они не мешали — напротив, придавали пикантности и даже трепетности.

Гена ощущал под руками ее горячую кожу, и волна возбуждения, не покидавшая его с момента появления Казанцевой на пороге, достигла апогея. До этого ему еще как-то удавалось подавить желание, по крайней мере, не позволить ему полностью овладеть сознанием. Теперь же, когда Маринка затаилась в его руках, дыша прерывисто, точно так же, как он сам, желая близости, Кеба совсем потерял голову.

Забылась Ольга. Забылось, что он не дома, а на работе. Что двери каморки не только не заперты на ключ, а и вовсе распахнуты настежь.

Была только она. Гена притянул ее к себе, прижался пахом к Маринкиному животу. Как жаль, что юбка задралась только сзади, и он не может прижаться к голому ее телу. Но ткань совсем тоненькая, что ее можно не брать в расчет. Можно, конечно, самому задрать подол, но как оторвать от нее руки, как?

В этот миг ему даже не было необходимости обладать Маринкой в полном смысле слова — достаточно было прижиматься к ней через ткань ее платья и своих тренировочных брюк. Казалось, стоит ей шевельнуться — и он, как мальчишка, опозорится, 'сдуется' от одного прикосновения женской юбки.

Она застыла, как изваяние, не смея шелохнуться. Даже дыхание затаила. Чувствовала, как уперлось в живот нечто большое и твердое, чувствовала горячие руки на обнаженном теле, и даже не удивлялась — как же так, когда посмел залезть под юбку? От несусветного, животного влечения распирало даже горло, не говоря о других, более предназначенных для этого органах.

Впервые в жизни Марина почувствовала настолько непреодолимое влечение. Правда, большим опытом в делах амурных похвастать не могла: кроме Арнольдика, сравнивать Кебу было решительно не с кем. Но, если Арнольдика она любила, и с удовольствием отдавалась ему именно по причине неземной своей любви, в данном случае о любви и речи не было — одна сплошная животная страсть.

Да и какая любовь? К кому? Это же Кеба, переходный красный вымпел. Преподаватель физической культуры. Культуры, между прочим, а не техники секса!

Мало того, что преподаватель. Мало того, что наслышана была Марина о его сексуальной неразборчивости. Так ведь еще и Ольгин жених! Вот ведь подлец, вот ведь мерзавец! В одно мгновенье подтвердились все многочисленные сплетни о кобелятской сущности физрука. Вспомнились Ольгины слова:

— Но ведь тебя-то он не трахнул? Значит, не всех!

И Маринкин ответ:

— Пока не трахнул. Пока!

Вот тебе и 'пока'. Впрочем, еще ничего не произошло, еще не поздно все прекратить. Да что там не поздно — необходимо! Он Ольгин жених, у них свадьба скоро!

Но какая же Ольга дура — нашла, за кого выходить замуж. Гад, кобель неразборчивый! Послать бы его подальше с его домогательствами.

Но как? Где взять силы, чтобы оторваться от него? Как отказаться от этих рук, от той мощи, что красноречиво уткнулась в ее живот? У нее ведь после восхождения по лестнице руки-ноги трусятся, сил не осталось в буквальном смысле, а значит, все равно не сможет Маринка от него вырваться, убежать от его похоти. Или руки-ноги дрожат совсем не от восхождения? Какая разница? Главное — дрожат, а потому она не может оторваться от его рук. Иначе упадет, пропадет. Но в его руках пропадет тем более…

Оба едва стояли на ногах. Оба одинаково жаждали продолжить 'общение'. И оба прекрасно понимали, почему не стоит этого делать. А потому продолжали стоять каменными изваяниями, вжимаясь друг в друга.

Наконец, Кеба сумел оторвать руки от ее 'подъюбочного' пространства. Обнял за плечи, реализовав давешнее желание: потерся носом о жесткие ее волосы, чмокнул в макушку. Продолжая прижимать ее к себе одной рукой чуть ниже талии, второю поднял Маринкино лицо за подбородок. Смотрел долго, будто пытаясь навсегда запомнить, потом наклонился и поцеловал.

— Хочу тебя.

Она улыбнулась, глядя в его наглые глаза. Впрочем, сама смотрела не менее нагло:

— Я заметила.

— А ты?

— А я — нет.

— Врешь. Хочешь. Хочешь не меньше, чем я.

— Не хочу!

— Хочешь. Ты же дрожишь, как листик осиновый. Ты ж на ногах не удержишься, если я отпущу руки.

— Это я от лестницы вашей никак не отойду.

— Врешь. От желания дрожишь. Ты хочешь меня, я чувствую. Я всю тебя чувствую, я слышу каждую твою мысль.

— Тогда зачем спрашиваете?

— Хочу, чтобы ты сказала это вслух. Хочу услышать. Хочу, чтобы ты призналась, что просто умираешь от желания.

— Ну, положим, на умирающую я не очень похожа, — она упорствовала из последних сил. Но они уже покинули ее. Больше не имело смысла скрывать. — Но если это принципиальный вопрос, то да.

— Что 'да'? — он счел необходимым уточнить, это ответ на вопрос, или на призыв.

– 'Да' означает 'Хочу'.

— Просто 'Хочу' или 'Хочу. Да'?

Ах, как хотелось Марине ответить 'Да'!

Ах, как хотелось Кебе услышать 'Да, да, хочу!!!'

Но оба прекрасно понимали: в данном случае хотеть не вредно, но дальше 'хочу' идти не следовало обоим. Между ними прочно стояла Ольга.

— Скорее, 'Да, хочу. Но нет', - ей не удалось скрыть разочарования в голосе.

— Понял, — столь же разочарованно вздохнул Кеба. — А может все-таки?..

— Оно-то хорошо бы 'все-таки', но все-таки нет.

— Но ведь так хочется…

— Еще как! Но вы же сами все понимаете — Ольга…

Гена смотрел на нее долго-долго. То ли раздумывал, стоит ли рисковать, то ли пытался запомнить миг наивысшего желания. Ответил:

— Понимаю. Но ничего не могу с собой поделать. Я не могу заставить себя не хотеть тебя. Я никогда никого так не хотел. Как с этим бороться?

— Очень просто. Отпустить.

Звучит действительно просто. Но как ей не хотелось, чтобы он отпустил ее! Как хотелось и дальше стоять вот так, практически слившись воедино, разделенными тканью, но едиными мыслями и желаниями. Наслаждаться возможностью близости, но не переходить последнюю черту. Хотеть, безумно желать друг друга, но упорно продолжать играть словами.