Арин
Шрифт:
– Ну?!
Надо отдать ему должное, хоть он и был вымокшим, продрогшим и ошеломлённым, ответил мне без испуга или неуверенности в голосе:
– Может, ты всё-таки впустишь меня?
– Может, – согласилась я, – вот только разгляжу получше.
Здесь, надо признаться, я погрешила против истины. Рассмотреть что-либо при тусклом свете лампы и догорающего камина было невозможно.
– Смотри, – он скинул капюшон длинного плаща и отвёл его полы в стороны, показывая, что не прячет оружия под тяжёлыми складками. – Не желаешь ли обыскать?
Я фыркнула. Ещё не хватало копаться в грязной и мокрой, чужой, да к тому же мужской одежде! Я и так почувствовала бы металл сквозь любые слои ткани, кожи и вообще чего угодно! Непрошеный гость был не вооружён. Правда, одна из неписаных истин, заученных
– Где он?
Я встала в позу верной жены, незаслуженно обвинённой в супружеской неверности: руки упёрты в бока, голова запрокинута, – и со всей возможной едкостью ответила:
– Если ты о хозяине этого дома, Хэске, то он почивает в собственной спальне заслуженным сном достопочтенного хуторянина. Если о Нире или Кини – то они храпят в сторожке на краю поля. Если ты имеешь в виду…
Он перебил меня невежливо и нетерпеливо:
– Нет. Где Орри?!
Ну да. Орри. Конечно. Как всегда, запоздавшее на день спасение нашло свою цель. Лучше позже, чем никогда. Я уже собралась съязвить, однако незнакомец вдруг схватил меня за плечи и с силой встряхнул:
– Цел он?! Что с ним успели сделать?!!
Я аккуратно, по одному, разогнула его жёсткие пальцы, скинула с себя руки и расправила смятую рубашку. Незнакомец начинал мне не нравиться – тем, что испачкал мой пол, и тем, что, похоже, разбирался в происходящем гораздо лучше моего. Мне доставляло удовольствие дразнить его. И если я и поборола в себе это недостойное желание, то лишь потому, что в его голосе слышалась неподдельная тревога.
– Невредим твой Орри, – буркнула я, – пошли, покажу.
Он, хвала всем Святым, догадался скинуть плащ, стёкший на пол с лёгким плеском возле собачьего хвоста, покосился на Нельму (та даже ухом не повела) и пошлёпал за мной по коридору. Уже у двери я сообразила, что всё ещё держу в руке кочергу, но возвращаться и ставить её к камину поленилась. Пусть думает, что у меня привычка такая – с кочергами разгуливать. Может, я и сплю с кочергой в обнимку, моё дело.
Незнакомец же, похоже, на это даже внимания не обратил. Шёл за мной молча и почти бесшумно, только вода ручьями стекала с волос и одежды и капала на пол. Над кроватью Орри он застыл, прислушиваясь к дыханию спящего. Будить и обниматься не полез, вопить и причитать не стал, глупыми вопросами не закидал. Постоял с минуту, кивнул и направился к выходу. Не дожидаясь меня, прошёл коридор, прекрасно ориентируясь в темноте. Вернулся в комнату и медленно побрёл в сторону двери.
– Ты куда?! – опешила я.
Он остановился рядом с креслом, не отвечая и не уходя, словно задумался – а вправду, куда? Растерянно потянул за краешек плащ, от которого уже повалил парок.
Я вздохнула:
– Последняя вещь, в которую поверю, – то что тебе хочется провести эту чудесную ночь на улице. На тебе нет сухой нитки. Оставайся. Я постелю тебе…
Мои разглагольствования прервал шум от глухого удара. Я в ужасе обернулась. Незнакомец рухнул – к счастью, не на пол, а на тщательно приготовленную мною постель. Бросившись к нему, я обнаружила, что он крепко спит – на белоснежнейшей из простыней. После нескольких попыток я убедилась, что затея разбудить его безнадёжна, поэтому пресекла свои бесплодные старания, как и выражения, отнюдь не подходящие девушке из приличной семьи, которыми они сопровождались. В конце-то концов, я сама предложила ему остаться. Плюнув, стащила с непрошеного гостя раскисшую куртку и скользкие от грязи сапоги. Даже укутала его пледом и развесила мокрую одежду на спинки стульев, придвинув их к камину, а плащ со злорадством отжала на хвост Нельмы. Затем заперла дверь на засов и поставила на место кочергу, подумав, что ночевать мне придётся в кухне.
Но перед тем, как пойти спать, в третий раз за день проделала это.Я вымыла пол.
Утро вырвало меня из блаженного сна воплями Лоты, солнечным блеском и нытьём всех без исключения затёкших мышц. Уснула я, разумеется, в одежде и сейчас открыла это для себя заново. Помятая и хмурая, я выскользнула через кухонную дверь к умывальнику и с наслаждением умылась, пытаясь различить слова в истошном крике Лоты. Разобрав, облегчённо растёрлась твёрдо накрахмаленным полотенцем. Нельма из гостиной пробралась к Лоте в спальню, стянула с кресла выходную юбку и радостно на ней повалялась, взяв реванш за подмоченный хвост, отчего к юбке прибавились дополнительные украшения в виде клочьев рыжей шерсти, следов зубов, когтей и слюны.
Честно признаюсь, я боялась худшего. Например, выяснения, откуда взялся в доме ещё один спящий незнакомый человек. Я чуть ли не на цыпочках подкралась к гостиной и осторожно приоткрыла дверь. Комната была пуста. Одеяла и простыни ровной стопкой лежали на скамейке, отдельно прилагалась та, что была верхней, в подсохших разводах дождевой воды. Плащ и прочая одежда исчезли. Разжигая камин, я даже определила куда – в заметно прибавившейся с ночи золе нашлась полуобгорелая застёжка от плаща незнакомца и подковки от сапог. Зря я прилагала столько усилий по приведению его гардероба в более приличный вид.
Я направила свои стопы к Орри. Стукнула пару раз в дверь, никто не отозвался. Зрелище застеленной кровати меня не удивило. Восстанавливающее Заклятье – дело надёжное. Парень должен был проснуться здоровым, свежим и отдохнувшим. И поскорее покинуть приютивший его дом, дабы не давать объяснений невольным свидетелям злоключений царственнорождённого итлунга. Даже спасшим его бесценную жизнь. Всё так. Не стоит благодарности. Теперь я опять хозяйка в своей комнате. Могу привести себя в порядок. Волосы от беспокойной ночи стояли колом, рубашку тоже хорошо бы сменить. Пара минут на переодевание и причесывание, косой взгляд в зеркало – и бегом на кухню. Вряд ли Фида, привыкшая к накатанному ритму, затруднит себя приготовлением завтрака. Бегом за дровами, галопом за водой.
Вскоре на плите пыхтела овсяная каша, щедро приправленная маслом, а на столе благоухал поджаренный хлеб. На запах материализовались Нрике с Годни и Лота с утешающей её тётей. Нельма сунула нос, повертела им и, улыбнувшись во всю морду Лоте, испарилась под её испепеляющим взглядом.
Разложив кашу по тарелкам и заварив свой фирменный напиток из трав и ягод, я поинтересовалась у Нрике, не видел ли он отца.
– Хэск у реки, – ответил тот, уминая кашу за обе щеки, – разговаривает с незнакомцами. Занятная парочка. На паломников не похожи.
Вот это было для меня неожиданностью. Я уставилась на парня так, что он поперхнулся. Фида слегка толкнула меня ногой под столом. Отмахнувшись от неё, как поступала всегда, я забыла про стынувшую передо мной кашу и вприпрыжку понеслась к реке.
Они сидели на самом обрыве и мило беседовали. Орри расположился вполоборота к дому, вид у юноши был вполне здоровый. И чистый. Отец успел снабдить его одеждой поприличнее, из наших неисчерпаемых запасов, а от вчерашней грязи не осталось и следа. Вымытые и успевшие просохнуть на ветерке волосы (на мой строгий взгляд, длинноватые для парня) были аккуратно расчёсаны. Теперь, при ярком солнечном свете, я могла его хорошенько рассмотреть. Результаты впечатляли. Орри поражал красотой итлунга – правильной до тошноты. Собственно, внешность – это то, по чему вы всегда безошибочно отличите итлунга от человека. Хотя попадаются исключения. По крайней мере, я встречала всяких. Увидев некоторых, несведущий человек никогда не догадался бы об их происхождении. Хорошо, что мой врождённый дар не позволяет ошибаться. Орри в этом отношении мог служить классическим образцом итлунга, обладая всеми общеизвестными признаками своего рода – изящным и в то же время мужественным сложением, совершенством черт одухотворённого лица, волнистыми волосами цвета спелой пшеницы, прямым носом, пушистыми тёмными ресницами, великолепным разрезом глаз и чарующей улыбкой. Он очень походил на отца, насколько позволяли судить многочисленные портреты Дирина, но черты казались мягче и одушевлённее.