Ария для призрака

– И кто это придумал – в Новый год, тридцать первого числа ставить спектакль на восемь вечера? – покачала головой Елена Степановна. – Людям дай бог до дому добежать до боя курантов.

– Но билеты на премьеру распроданы! – заметила Галя, достав из комода чашки, сахарницу и сухарики в полиэтиленовом пакете. Вода в электрическом чайнике закипела, и он отключился. Крошечная костюмерша разлила кипяток по чашкам, кинула в них по пакетику фруктового «Липтона» и присела напротив Елены Степановны.

– Ты-то чего возмущаешься? – спросила она коллегу, отхлебнув чай. – Нам с тобой идти в Новый год некуда, так хоть с людьми побудем!

– У тебя сын есть.

– Он каникулы с отцом проведет, мы так договорились. Так что одна я, как сирота казанская! – Галя печально ухмыльнулась и уткнулась в свою чашку.

Кто-то поскребся в дверь.

– Господи, кого нелегкая принесла? – пробормотала Конюховская и, тяжело поднявшись, пошла отпирать дверь. На пороге стояла уборщица Раиса с ведром и шваброй. На ее лице было написано легкое замешательство.

– В чем дело, Рая? – спросила Елена Степановна.

– Заходи, Раиса, чайку с нами выпей, – предложила Галина.

– Да нет, – покачала головой уборщица, – я уже ухожу, только…

– Что – только? – переспросила Галя. – Да говори ты толком, а то топчешься на месте, как неприкаянная!

– Я в зале убиралась, – начала Рая неуверенно. – Свечи на сцене после репетиции погасили, так?

– Разумеется! – уверенно кивнула Елена Степановна. – Пожара нам только не хватало! – Она сама заходила в зал после того, как артисты разошлись, чтобы собрать на сцене реквизит.

– Но они горят! – почти шепотом проговорила уборщица.

– Что за ерунда! – воскликнула Галя.

– Сами поглядите!

Женщины ринулись в зал. Вся сцена оказалась освещена бесчисленным множеством свечей, и блики от них образовывали на потолке причудливые узоры.

– Как же это? – спросила Елена Степановна, переглянувшись с Галей. – Я ведь точно помню…

– Надо же, забыли затушить! – не слушая коллегу, пробормотала Галина. – Здание ведь Маргарите Синявской принадлежит, а она адвокат – засудит Семена насмерть, если что случится с ее драгоценной собственностью! А он все на нас свалит, ведь мы последние остаемся!

– Пошли тушить! – пробормотала Конюховская. – Но я уверена, что свечи погасили! Мне, слава богу, не сто лет, чтобы не помнить, что я полчаса назад видела! Кто-то снова их зажег.

– Да кому это надо? – удивилась Галина.

Конюховская не ответила, но упрямо поджала губы, уверенная в собственной правоте.

Задув свечи, женщины вернулись в свою каморку.

– Что-то мне не по себе, – тихо сказала старшая, снимая с вешалки платье Тамары Радзинской с отпоротым кое-где кружевом.

– В театре дежурит охранник, – заметила Галя. – Чего бояться-то?

– Охранник дежурил и в тот день, когда убили бывшего директора театра, помнишь? Однако это не помешало убийце проникнуть сюда и скрыться незамеченным!

– Да кому мы с тобой нужны?! – всплеснула руками Галина. – Тоже мне, важные персоны!

И они принялись за работу.

* * *

Макс отработал у Кожухова две недели. Андрей оказался человеком с тяжелым характером, он подавлял окружающих даже в том случае, когда ничего для этого специально не делал. Вздорный, часто грубый, он жутко сквернословил, как не позволял себе ни один сержант в бытность Макса в армии, и если выпивал, то напивался до зеленых чертей. В пьяном состоянии, однако, Кожухов отличался благодушием, и в эти моменты у него можно было просить все что угодно. Самое интересное, что на следующее утро он все прекрасно помнил и не отказывался от обещаний, данных «под парами»! Одной из обязанностей Макса было как раз следить, чтобы Андрей не наобещал слишком много. Знакомые бессовестно пользовались особенностью Кожухова, если им требовались его деньги или связи, и играли на его слабости. Макс убедился, что «желтая» пресса во многом права, описывая Кожухова как грубияна и дебошира. Он мог врезать надоедливому журналисту или фотографу, который пытался подойти слишком близко, и отчаянно ругался с коллегами. Но газеты не пишут, что Андрей корректен с обслугой, дает щедрые чаевые и никогда не позволяет себе обидеть официантку или уборщицу, даже если они того заслуживают. Не пишут и о том, что Кожухов никогда не опаздывает на интервью или концерты, как зачастую поступают другие артисты, считая, что звезд можно и подождать. Несмотря на репетиции «Призрака», Андрей продолжал давать концерты. Он ни разу не сократил выступление. После концертов он стоял в толпе поклонников до тех пор, пока не давал автограф последнему, и только тогда уходил домой, а это могло быть и в час, и в два часа ночи.

За короткое время, что Макс знал Андрея, ему даже удалось один раз слетать с ним в Москву. Работа над «Призраком» продолжалась с понедельника по субботу, а воскресенье считалось выходным днем, и каждый мог делать что хотел. Кожухов провел прошлое воскресенье, выступая со своей группой, после чего дал пресс-конференцию. Приземлившись в Шереметьеве в шесть утра, они отправились в гостиницу, где приняли душ и выпили кофе. После этого за ними приехала машина и отвезла на репетицию, продолжавшуюся около пяти часов. Пообедав в ресторане гостиницы, Андрей с Максом и ребятами из группы вернулись, чтобы встретиться с журналисткой телеканала «Муз-ТВ». Потом – небольшой перерыв до шести часов вечера, дальше – концерт на три часа вместо запланированных двух, потому что зрители не отпускали Кожухова со сцены.

После концерта часа полтора ушло на раздачу автографов и краткие беседы с поклонниками. Стоя рядом, Макс видел, как в карманы Андрея и его музыкантов девицы опускали бумажки с номерами телефонов и адресами. По прибытии в гостиницу Макс мечтал только об одном – вытянуться на кровати и заснуть. Когда наконец все закончилось и дверь номера Кожухова закрылась за ними, Андрей упал в кресло: наконец и у него села батарейка. Он заснул раньше, чем Макс вышел из ванной.

Максу показалось, что он только что закрыл глаза, а кто-то уже тряс его за плечо. Это был Андрей – в свежей одежде, чисто выбритый, и сна ни в одном глазу.

– Давай, малыш, нам пора в аэропорт!

Макс не уставал поражаться неиссякаемой энергии Кожухова. Музыкант мог спать четыре часа в сутки и при этом работать со всей отдачей без перерывов и выходных. Обычный распорядок дня в отсутствие концертов или записи был следующим. Вставал он в шесть утра, принимал душ, пил кофе. Во время завтрака диктовал Максу, что нужно сделать в этот день, чтобы тот потом ему напомнил. Затем они отправлялись в «Гелиос», где Кожухов проводил два-три часа, гримируясь и одеваясь для предстоящей репетиции. Репетиция продолжалась до обеда. В двух кварталах от театра находился симпатичный итальянский ресторанчик под названием «Мама Рома», именно там предпочитали обедать члены труппы. Но не Кожухов. Каждый раз они с Максом выбирали какое-нибудь укромное кафе, забивались в дальний угол и наслаждались относительным покоем. Андрея редко узнавали, потому что он неизменно носил затемненные очки и шарф, намотанный до самого носа. Делал он это потому, что не имел времени снимать грим, а с такой физиономией, какую ему делала молоденькая гримерша Татьяна, не очень-то приятно выносить людское любопытство.

После обеда они возвращались в театр и репетировали до восьми вечера. Затем Андрей разгримировывался, и по вторникам, четвергам и субботам они возвращались домой. Спустя неделю с момента знакомства Кожухов предложил Максу перебраться к нему. Бабушки поначалу возражали, но Макс убедил их, что так ему удастся урвать минут сорок сна, вместо того чтобы вскакивать с рассветом и ехать через весь город в центр, где обитал Андрей. По понедельникам, средам и пятницам после репетиции они ехали в спортивный комплекс «Ахиллес». Он закрывался в восемь, но Люба – тренер по фитнесу, она же совладелица клуба, задерживалась специально, чтобы на часок предоставить в распоряжение Андрея совершенно пустой тренажерный зал. Это не было прихотью со стороны Кожухова: невозможно тренироваться, когда на тебя глазеют полсотни посетителей клуба, поэтому он предпочитал доплачивать за так называемые «индивидуальные занятия с тренером», хотя на самом деле Андрей платил за возможность побыть в одиночестве.

Сегодня пятница, и Макс знал, что после репетиции они поедут в «Ахиллес». Пока Андрей находился на сцене, он сидел в зале. Макс наизусть знал все партии, и мужские и женские, и постоянно ловил себя на том, что мурлычет мелодии из «Призрака оперы», когда моет машину Кожухова, выполняет его поручения и даже перед сном. Но он никогда не делал этого в присутствии Андрея, не желая навлечь на свою голову его гнев.

Макс сидел в гримерке и читал журнал «XXL», пока с Андрея снимали грим. В соседнем кресле расположилась Тамара, но Макс старался не смотреть в ее сторону: она была слишком красива и чересчур иронична для его понимания. Он порой ловил на себе ее взгляды и странные улыбочки, которые не мог объяснить. Когда он попробовал заикнуться об этом Кожухову, тот пожал плечами и сказал: