Аркадий Аверченко

Заметим, что на Бухова обижался не один Аверченко. Тэффи, к примеру, писала ему:

«Многоуважаемый Аркадий Сергеевич.

Я и все мои литературные друзья глубоко возмущены Вашим неприличным отношением к сотрудникам, в частности, ко мне. Вы сами просили меня писать у Вас (сами понимаете — радости мало блистать в Ковенском листке!) и не только не высылаете гонорара, но даже не отвечаете на письма. Самое скромное количество вежливости требовало бы от Вас хоть извиниться, что не можете заплатить гонорара. Будьте любезны ответить на это письмо и объяснить Ваше поведение.

Н. Тэффи» [91] .

Бухов перессорился со всеми бывшими коллегами и вынужден был постоянно извиняться. Иногда ему приходилось прибегать к проверенному средству — атаке вместо защиты. Вот как это выглядело:

«Ковно, 9/VII <1923> Ученик четвертого класса Аркадий Бухов

Классное сочинение на тему

„Почему Аркадий Тимофеевич Аверченко — стерва“. План:

1). Внешние черты:

a). Отсутствие постоянного адреса и скакание с места на место;

91

См.: http://www.russianresources.lt/archive

b). Посылка перепечаток вместо оригинального материала;

c). Посылка в ежедневную газету пьесок.

2). Внутренние черты:

a). Вонючая обидчивость;

b). Забывание других тем, кроме антибольшевистских;

c). Нарастание стародавнего (так! — В. М.) характера;

d). Приливание мочи в голову;

e). Непочтительность к друзьям;

i). Невысылка обещанных книг их авторам.

3). Заключение.

Посылка залежалого материала скопом, вместо нормальной регулярной работы — как одно из типичных качеств, плохо рекомендующих г. Аверченко как человека и автора.

См. 5 (пять) Отлично! Арк. Бухов (подпись)» [92] .

Так за дружеской пикировкой решались и важные материальные вопросы. Однако сотрудничество с газетами не могло дать того дохода, который приносили концертные турне. Аверченко это понял достаточно быстро: после успешного выступления в Праге его «закрутило». Вплоть до августа 1924 года он будет постоянно гастролировать.

Относительно новой для него профессии актера писатель шутил:

«Скажут мне:

92

РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1.Д. 110. Л. 1.

— Плохо вы играете, молодой человек!

— А мне что? Я писатель, а не актер.

А если кто-нибудь из читателей заметит:

— Отвратительный вы написали рассказ, Аркадий Тимофеевич!

— Это не моя специальность… я, в сущности, актер.

Есть люди, которые даже в погребальной колеснице устраиваются удобно и уютно».

Подробности гастрольных поездок — получение виз, контракты, финансовые расчеты — вряд ли увлекут читателя. Остановимся лишь на интересных встречах и происшествиях.

Первый большой тур русского «короля смеха» проходил в июле — сентябре 1922 года по провинциальным городам Чехословакии: Брно, Пардубицы, Пильзен, Ческе-Будеевице, Братислава, Словенские Кошицы, Ужгород, Мукачево (последние два входили в Карпатскую Русь, ставшую после Первой мировой войны частью Чехословакии) под руководством некоего импресарио Ж. Вот, к примеру, как реагировал Аверченко на удачный концерт в столице Моравии, городе Брно: «Вечер состоялся. Он был хороший. Лучше, чем в Праге. Виновника торжества встречали так, что он минут пять стоял и кланялся. Еще бы пять минут и голова отвалилась бы, как спелая груша» (цит. по: Левицкий Д. А. Жизнь и творческий путь Аркадия Аверченко. М., 1999. С. 104).

А вот в небольшом провинциальном городке Пардубицы было настолько нечего делать, что Аверченко писал Бельговскому: «Какое болото эти Пардубицы, где мы находимся сейчас. Скоро Ж. устроит мой вечер в оазисе пустыни Калахари для десятка воющих шакалов и семьи берберийских львов. У Ж. жуткие планы насчет ряда таинственных городов» (Там же. С. 105).

Оказавшись в Моравской Остраве, центре угольного региона на северо-востоке Чехословакии, Аркадий Тимофеевич невольно вспомнил свою молодость, прошедшую на Брянском руднике. Острава, которую в советские годы называли «чехословацким Донбассом», буквально стоит на угле, а шахты расположены в центре города. Аншлагов не было. Аверченко был недоволен: «Здесь столько угля, что у всех жителей в носах, ушах и легких — есть по доброму килограмму этого полезного топлива. Думаю открыть разработку» (Там же. С. 106).

Забавный инцидент случился в столице Словакии Братиславе. Одна из местных немецких газет — «Pressburger Zeitung» — назвала Аверченко женщиной. Писатель, как всегда, не растерялся. Он отправил опровержение в газету «Slovensky Dennik» следующего содержания:

«Уважаемый господин редактор!

В № 59 „Pressburger Zeitung“ появились обо мне заметки, в которые вкралась небольшая ошибка. Пишут там обо мне, что я — женщина, но у меня есть важные причины утверждать обратное. Опасаясь приставания со стороны уличных ухажеров и вообще всевозможных недоразумений, прошу точным образом довести до всеобщего сведения мой пол: я — мужчина и в течение всех 38 лет своей жизни не наблюдал никаких отклонений от этой застарелой привычки» (Там же. С. 107).

Подводя итоги этого первого турне, Бельговский писал:

«Аркадий Аверченко делает в настоящее время большое, огромное дело для России. И не только потому, что он ведет жестокую борьбу с поработителями и насильниками России — большевиками, не только потому, что он своим ласковым смехом вливает бодрость и энергию в души уставших и отчаявшихся, не потому, что он клеймит жестоко и беспощадно всё злое, низкое, а потому, что приоткрывает завесу над скрытым в настоящее время лицом истинной России — честной, доброй, всепрощающей; бичуя Россию поддельную, фальшивую, он резче и яснее выделяет лучшие черты истинной России».

Отдохнув месяц в Праге, писатель с группой актеров вновь отправляется в путь. На сей раз в Берлин по приглашению председателя Союза русских журналистов и литераторов Иосифа Владимировича Гессена.

От Праги до Берлина шесть часов езды на поезде. Глядя в окно, Аверченко рассказывал Раич и Искольдову о своем прошлом посещении этого города. Было это летом 1911 года во время турне сатириконцев по Западной Европе. Тогда Аркадию Тимофеевичу Берлин чрезвычайно не понравился. Он от души забавлялся немецким педантизмом, который любого русского может вывести из себя. «Все немецкие двери украшены надписями: „Выход“, будто кто-нибудь без этой надписи воспользуется дверью, как машинкой для раздавливания орехов, или, уцепившись за дверную ручку, будет кататься взад и вперед. Надписи, украшающие стены уборных в немецких вагонах, — это целая литература: „просят нажать кнопку“, „просят бросать сюда ненужную бумагу“, под стаканом надпись „стакан“, под графином „графин“, „благоволите повернуть ручку“, в „эту пепельницу покорнейше просят бросать окурки сигар, а также других табачных изделий“», — писал Аверченко в «Экспедиции сатириконцев в Западную Европу…».

Разве мог он в 1911 году предполагать, при каких обстоятельствах снова увидит Берлин? На этот раз город его потряс: ультрасовременные кинотеатры, крупнейший в Европе киноконцерн «UFA», режиссеры-новаторы Писктор и Брехт, сотни газет…

Русская колония Берлина была многочисленной. Эмигранты облюбовали район Шарлоттенбург, бывший когда-то летней резиденцией Фридриха Вильгельма II и Фридриха Вильгельма III. Главную магистраль — Курфюрстендам — русские в шутку называли «Неппским проспектом» (по аналогии с Невским проспектом, с одной стороны, и немецким словом «пеер» — обман, надувательство — с другой). На этой улице были сосредоточены кинотеатры, театры, великолепные магазины, танцкафе, кабаре. Американский писатель Томас Вольф назвал Курфюрстендам 1920-х годов «самым большим кафе Европы». За столиком в этом «большом кафе» можно было увидеть весь цвет русской литературы, группировавшийся вокруг русских издательств («Север», «Ульштейн», «Арбат» и др.) и русских газет. В эмигрантских кругах, стоящих на антибольшевистских позициях, читали ежедневную газету «Руль», в которой Аверченко регулярно печатался.