Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

Что было дальше — уже неинтересно.

Эту историю мне поведал инвалид войны, главный оператор документального фильма «Сталинград» (в 1943 году этот фильм обошел экраны всего мира), дважды лауреат Сталинской премии Абрам Наумович Казаков.

Сознательный трагический выбор

В сентябре фашистская армия совсем близко подошла к Киеву. Было очевидно, что город не устоит. Гайдару предложили место в последнем самолете, который должен был лететь в Москву. Аркадий Петрович отказался. Потом в партизанском отряде его спрашивали: «Почему? Ну, почему?» Аркадий Петрович отмалчивался, но однажды не выдержал:

— Стыдно. Лететь было стыдно.

В Киеве и окрестностях оставалась шестисоттысячная отборная армия. Высшее командование бросало ее на произвол судьбы. Со многими бойцами и командирами Гайдар встречался, обещал, что победа обязательно будет за нами. Как после этого можно было сесть в самолет и улететь в Москву, зная, что его читатели и слушатели остаются в «мешке», что их никто не собирается из окружения выводить и спасать?

А более молодые, ничем себя не проявившие журналисты из той же бригады «Комсомольской правды» улетели.

Их звали Миша, Володя и Дима.

Миша и Володя были едва пишущие. В Москву они посылали корреспонденции о том, как жалко выглядят взятые в плен немецкие солдаты и какая гордость наполняет каждого советского человека при виде захваченных трофеев. К передовой эти молодцы никогда не приближались: вероятно, не хотели отвлекать бойцов от полезного дела — разгрома врага.

Третий молодой журналист писать не умел совсем, но зато его обучили нажимать кнопку «лейки».

Когда в кабинете редактора «Комсомольской правды», а затем и в спецотделе редакции молодых людей спросили, где Гайдар, все трое с заметным единообразием заявили следующее: «Писатель сам, добровольно, с неясными намерениями остался в окруженном Киеве».

В подтверждение подозрительности его целей молодые коллеги привели такой довод: Гайдар все последнее время старательно учил немецкий…

Что Аркадий Петрович «все последнее время» ходил в немецкий тыл за «языками» и, случалось, приносил оглушенных, обеспамятевших фрицев на себе, эти трое упоминать не стали. Как ничего не рассказали и о том, что Гайдар потом часами сидел над трофейными документами.

Немецкий Аркадий Петрович изучал еще в реальном училище. На передовой ему была нужна совсем иная лексика.

На основе письменных заявлений, сделанных тремя молодыми негодяями, в большом здании на Лубянке было заведено уголовное дело. Писатель А. П. Голиков-Гайдар обвинялся в измене Родине «в форме невозвращения к месту постоянной службы и добровольной сдачи в плен противнику».

Недавно отыскались следы этого «дела». Оно до сих пор в надежной сохранности [10] .

Как Аркадий Петрович Гайдар исполнял обязанности «изменника родины»

10

Что касается «верных друзей» — Миши и Володи, то оба после сделанных в Москве заявлений молчали о своем «сотрудничестве» с «невозвращенцем» А. П. Гайдаром 26 лет. Лишь к середине 1960-х годов испуг у Миши и Володи наконец прошел. В 1967 году они выпустили книжку «Всадник, скачущий впереди». Изделие начинено незамысловатым хвастливым враньем, потому что на передовой Миша и Володя не были. Себя в этом произведении авторы скромно нарекли «мушкетерами».

Редакционные новости. В Москве начинались трудности с продовольствием. Мишу, Володю и Диму, когда они вернулись из Киева, поставили на спецдовольствие. А в издательстве «Правда», где помещалась и редакция «Комсомолки», эти трое ходили из кабинета в кабинет, пили еще не нормированную водку и всем рассказывали, как они уже давно заподозрили писателя.

Разговор с генералом Власовым. Сам же писатель в это время медленно брел по Бориспольскому шоссе под Киевом неизвестно куда. Вместе с ним брело и брошенное шестисоттысячное войско. Здесь были лучшие части Красной армии, готовые драться насмерть. Лучшая бронетехника. Лучшая артиллерия. Сотни грузовиков с боеприпасами. Не было только военачальников, выдвиженцев И. В. Сталина, назначенных на высокие должности взамен 40 000 командиров, расстрелянных вместе с маршалом Тухачевским. И не было абсолютно никакой информации. Люди еще не могли поверить, что в Кремле и в Генеральном штабе на Арбате их уже списали как «запланированные потери».

Внезапно послышался грохот тяжелого танка. Машина двигалась со стороны Киева. На башне, в черном шлеме, блестя наградами, восседал командир. Судя по петлицам ромбической формы, это был генерал [11] . Первый увиденный после падения Киева.

Танк, не притормаживая, нахально двигался посреди шоссе. Люди торопливо шарахались в стороны, чтобы не попасть под гусеницы, но в то же время удивленно и даже радостно передавали друг другу: «Власов! Генерал Власов. Командующий 37-й армией». Окруженцы радовались его появлению. Значит, Родина их не забыла, не бросила. Они кричали генералу, просили его остановиться. Они хотели его о многом спросить… Но Т-26 даже не замедлил ход.

11

В Красной армии в 1941 году погон еще не было. Все — от рядового до полковника — носили на воротниках узкие продольные петлицы. Генералы и маршалы — широкие, напоминающие ромб.

…Аркадий Петрович Гайдар с двух лет отличался чувством собственного достоинства. Ни при каких обстоятельствах его не терял, даже если это грозило ему расстрелом [12] . Когда сотни людей выстроились вдоль дороги, уступая путь танку, Гайдар вышел на середину шоссе, расставил ноги в знак того, что никуда с места не сойдет, и широко расставил руки. Со стороны могло показаться, что он собирается танк обнять.

…Читатель, вы когда-нибудь пытались остановить посреди дороги мчащееся навстречу такси? А там, на Бориспольском шоссе, двигался танк. И земля была уже ничейная, то есть практически отданная врагу. И никакие законы — гражданские, согласно Сталинской конституции, а также военные — тут не действовали. Из танка могла ударить пулеметная очередь. И сколько бы народу эта очередь ни уложила, пулеметчика никто бы не привлек к ответу. Здесь царило абсолютное безвластие.

12

См.: Камов Борис. Мальчишка-командир / Борис Камов. М.: Детская литература, 1987. С. 189.

…По мне однажды тоже на дороге чуть не ударила автоматная очередь. Я случайно оказался возле неизвестно откуда подлетевшего кортежа М. С. Горбачева. Произошло это на Кутузовском проспекте в Москве. Телохранителей напугал длинный темный полиэтиленовый пакет с двумя ручками, который я держал в правой руке. Потом лишь я сообразил, что он был удобен для метания, как осовремененная праща.

Помню, как в доли секунды опустились стекла в машине охраны; помню свое ощущение полной незащищенности и обреченности, когда в двух метрах от меня проплывали длинные лимузины; помню беспощадные, в ту минуту нечеловеческие, каменные от испуга глаза коротко остриженных охранников, готовых вскинуть оружие, которое они держали в руках, и нажать курки.

…А еще танк мог раскатать Гайдара гусеницами, как тесто.

Но в Гайдаре присутствовала нравственная мощь, которой обладало все расстрелянное Сталиным поколение. Сегодня таких людей уже просто нет. Наверное, последним, кто обладал такой внутренней силой, был Георгий Константинович Жуков. Он, в конечном счете, и спас Россию. Не случайно Сталин перебрасывал его с одного катастрофического участка советско-германского фронта на другой.

Танк Т-26, скрежеща траками, остановился. Между броней и человеком с раскинутыми руками оставалось не более трех метров. Человек не шелохнулся. Он только опустил широко расставленные руки. Танк мгновенно окружили плотным кольцом. Кто оказался рядом с броневой машиной и генералом, ждали новостей, распоряжений, а сильней всего команды «К бою!».

— Кто вы такой? Что вам надо? — громко и грубо спросил Власов, обращаясь только к Гайдару.

— Товарищ командующий, — ответил Аркадий Петрович, — я военный корреспондент «Комсомольской правды».

— Да, я вас слушаю.

— Я хотел бы получить у вас ответ, что в настоящее время делается штабом вашей армии, чтобы привести в боевую готовность всех вот этих людей…

Гайдар спросил о том, о чем Власова хотел спросить каждый, но не отважился. Шоссе замерло. Решалась судьба всех.