Аркадия

Я посмотрела на часы. Изогнутые стрелки, будто сделанные из костей, показывали без десяти девять. В девять я должна была быть в усыпальнице Благого Короля.

Мы двинулись вниз по лестнице. На самом деле я никогда не представляла себе здания, по которому можно бродить часами. Долгие прогулки ассоциировались у меня с открытым небом. Впрочем, и здесь небо было открыто. Помещения постоянно тасовались, как карты в колоде, но что касалось базовых комнат, вроде тронного и пиршественного залов, усыпальницы Благого Короля, ходов в башни, они оставались на своих местах. Я шла по коридору, чуть другому, чем он был вчера, но знала, куда направляюсь.

К тому времени, как я зашла в усыпальницу, я была уверена, что опоздаю, но пришла раньше, чем все остальные. Кроме Акселя, разумеется.

Сегодня он был в костюме века этак из девятнадцатого, разве что слишком цветастом, крахмально-белая сорочка с высоким воротником стойкой, ярко-красный шелковый жилет с цветочным узором из бархата, фиолетовые брюки и блестящие ботинки.

– Доброе, просто добрейшее утро, Делия!
– провозгласил он и поправил изумительный, синий цветок в петлице.

– Доброе утро, - буркнула я.
– Где все?

Усыпальница Благого Короля представляла собой полный света зал. Над ним единственным во всем замке была крыша, зато окна были большие, по-готически сужающиеся к верху и протяженные, безо всяких витражей. Они впускали чистый, белый свет. Стены усыпальницы давно одичали, они были увиты плющом, пробиравшимся в Аркадии всюду, где хоть чуть уступали ее хозяева. Плющ тянулся и дальше, по полу, но пока не добрался до самого гроба, кроме которого тут, собственно, ничего и не было. Гроб был полностью хрустальным, квадратным, стоящим на золотом постаменте. В нем покоился человек, который был, вероятно, моим дедом, но родственных чувств не вызывал. И даже человеком в полной мере не казался. Когда я впервые его увидела, потеряла дар речи. Его красота превосходила все, что я прежде видела. Он был светловолосый, с мужественными чертами лица, похожий на древнего воина великой армии. Его благородное лицо сохраняло выражение абсолютного покоя, тонкие губы замерли в легкой улыбке.

Не было слов, которыми я могла бы описать ощущение теплого света, исходящее от него. Он был жив, определенно. Его кожа имела совершенный, золотистый вид, черты не были смертно заострены, но дыхания я не могла заметить.

Я иногда приходила посмотреть на сон Благого Короля просто чтобы замереть от благоговения. А сегодня Аксель расставил на стеклянной поверхности гроба тарелки и чашки. Он сидел на стуле перед гробом, как перед столом, периодически брал тост, густо намазанный джемом и откусывал. От такого богохульства я даже не сразу смогла отказаться от предложенной чашки чая.

– Садись за стол, Делия!
– радушно пригласил Аксель.
– Повар превзошел сегодня сам себя! Как насчет тоста с креветочным коктейлем? Есть холодный ростбиф и яйца пашот!

– Аксель!

– Да-да?

Безумный клоун, подумала я, вот кому нужно было быть шутом.

– Где все?

Аксель налил сливок в чашку с чаем, пощелкал пальцами, будто вспоминая, где часы, потом вытянул их за цепочку из нагрудного кармана.

– Придут минут через тридцать, как и должны были.

– Тогда почему ты сказал мне быть здесь к девяти?

– Разве не может юноша пригласить девушку на завтрак?
– осведомился он.

Он встал из-за стола, галантно, хотя и с некоторой издевкой, отодвинул передо мной стул, и я села.

– Я не думаю, что мы с тобой настолько хорошо знакомы.

– Именно! И я придумал повод познакомиться!

Он нарочито громко звенел ложкой о края чашки, размешивая сахар.

– Ты не очень изобретателен, да?

Он возвел глаза к потолку, сделав вид, что очень оскорблен. Меня Аксель раздражал, я была в напряжении рядом с ним, всякий раз на грани с тем, чтобы по-настоящему испугаться, хотя казалось, что он не делал ничего особенного. Аксель взял вареное яйцо, с совершенно будничным видом постучал им о гробницу Благого Короля. Нарочито профанно ведя себя в столь святом месте, он получал удовольствие. А я подумала, что будет, если Благой Король сейчас откроет глаза. Я представляла, как будто в фильм ужасов, все произойдет очень резко, и от нас это древнее существо будет отделять лишь тонкая мембрана стекла. Наверное, Аксель тоже это представлял, и немалую долю удовольствия черпал в этой фантазии. Я взяла тост, хорошо прожаренный, пахнущий свежестью и теплым, пшеничным духом. Я выбрала черничный джем, и некоторое время была сосредоточена только на том, чтобы распределить его по поверхности тоста.

Все и вправду было очень аппетитным, есть хотелось.

– И тем не менее, - сказала я.
– В чем причина?

Аксель коснулся чистых губ безупречно белой салфеткой, совершив абсолютно бессмысленное действие, а потом с размахом отшвырнул ее и подался ко мне, чашка, чайник и молочница хором звякнули. Аксель доверительно посмотрел мне в глаза, почти перегнувшись через стол.

– Потому что я хотел тебя увидеть. Все. Честно! И, может быть, я специально веду себя так подозрительно, чтобы ты заинтересовалась мной?

Он смотрел мне в глаза так, будто собирался вот-вот поцеловать, и с него бы сталось. Поэтому я взяла тост, демонстративно надкусила его, принялась активно жевать.

– О, Делия, в тебе нет никакой романтики.

Он подался назад, откинулся на спинку стула и принялся качаться.

– Но смотреть на тебя все равно одно удовольствие!

Я продолжала жевать тост и подтянула к себе пару кусков ветчины. Если что и стоило общества Акселя, так это еда. Она бы примирила меня с чем угодно. Некоторое время хруст тоста был единственным звуком в этом огромном, торжественном зале, наполовину захваченном плющом. Одуряюще пахли белые цветы, всегда покоившиеся в изножье гробницы, приносимые как дар Благому Королю, белому королю. Прежде его память чтили его Дети, теперь же, с совершенным автоматизмом, цветы к ногам Благого Короля приносили мои Звери, слуги его брата. Самая ирония заключалась в том, что Благой Король, судя по всему, считал оскорблением самой идеи жизни и бессмертия души существование подобных монстров.

А теперь они были единственными, кто помнил его.

Торжественные, священные лилии и розы, сегодня казались украшением богатого стола, не больше. И даже их холодный, навевающий печаль запах казался свежим дополнением к этому утру. Солнце било в высокие окна, втекая внутрь, как вода в давшую течь лодку.

Все это, а так же невероятно вкусная еда, делало меня довольной, а значит благосклонной. Налив себе крепкий кофе и разбавив его молоком, вдохнув его дурманящий запах, я спросила:

– Если ты так хотел пообщаться, может расскажешь, почему он спит?

Я взяла круассан, мягкий и теплый, принялась намазывать на него свежий, золотой мед.

– Не налегай на мед, а то Герхард будет голодать, он же только его и жрет.

– Еще пьет молоко.

– Ему повезло, что здесь нельзя умереть от голода.

Аксель постучал пальцами по гробнице. От такого я непременно бы проснулась, но спящий магическим сном Король оставался безмятежен. Его лицо было светло и прекрасно, успокоено, и оно совершенно не соответствовало комичности ситуации. Аксель сказал:

– Что ж, так и быть, послушаешь одну нелепицу из старых времен. Я бы скорее обсудил наши отношения.

– У нас нет отношений, Аксель. И не будет. Никогда.

– Как так, как так? Что же теперь делать? Как жить дальше?

Он схватил нож и молниеносно прижал его к своему горлу, под лезвием, которое должно было быть тупым, выступила капля крови. Аксель делал это с таким надрывом, что должно было быть смешно, но что-то неизменно настораживало меня. Он держал нож слишком аккуратно и профессионально. Я не знала, как это объяснить. Его пальцы сжимали его очень крепко, но так, что это совершенно не мешало его движениям. И лезвие было прижато точно к тому месту, где билась жилка, он делал это вслепую и безупречно. Я вспомнила, что прежде он выполнял всю работу, которую оставили Дети Неблагого Короля. Он был последним из его сыновей. Он делал то, что делал прежде Принц Палачей. В том числе. Аксель говорил, что это он уничтожил последних из Младших Детей Благого Короля. Впрочем, Герхард считал, что это сделал еще его отец. История всегда неясная штука.