Аркан
Шрифт:
— Это верно. Но и торговцы краденым связываться с гладиаторами не будут.
— А если платить им в два раза больше других… — Вишня запнулся, наткнувшись на скептический взгляд бывшего вора. Поправился, тщательно выговаривая слова чужого языка: — Три раза?
— Интересно, чем? — меланхолично поинтересовался Тач, как раз подошедший к группке друзей с новым кувшином ароматного масла.
— Мы, все семеро, участвуем в послезавтрашних играх, — Токе не собирался разделять пессимизм мрачноватого гор-над-четца. — Если мы победим и сложим выигрыш…
— Если делать ставки на друг друга… — встрял
— Слишком много «если», — скривился Тач.
— …то нам хватит на один кинжал и донос маркату, начальнику стражи, — закончил фразу Папаша и тут же зафыркал, как морж, получив в лицо каскад брызг. Голое тело, которое Скавровы воины швырнули в бассейн, вынырнув, оказалось Аджакти. Церруканец, выказав необычное для своей мощной фигуры проворство, выскочил на мозаичный край и шумно принюхался:
— Хвала расточающей воды Иш-чель, похоже, худшее с говнюка уже смыли! — облегченно заключил он.
— Приятно знать, что ты рад меня видеть, — буркнул Кай, делая вид, что намеревается последовать за Папашей. Его тут же шугнули обратно в бассейн, бросив туда же скребок.
— Кажется, наши шансы у Лилии только что значительно выросли, — подмигнул Токе Аркон. — Навряд ли ей захочется целоваться с типом, от которого несет как от сортира перед дождем.
Горец отвел глаза и поспешил сменить тему:
— Меня больше радует, что Кумал наконец восстановил свой естественный запах — вонь свежего дерьма.
Упомянутый гладиатор как раз вошел в помывочную, и его встретил взрыв язвительного хохота. Только руки товарищей-димахеров удержали побледневшего церруканца от новой драки.
— Кстати, а что было хуже — ночь в компании с говном или впавшим в немилость жополизом? — осведомился Аркон.
— Во всяком случае, бдение оказалось поучительным, — заявил Кай, тщательно намыливая свою обычно белоснежную шевелюру, кое-где еще сохранившую желтоватый оттенок.
— Смирению научился? — не удержался Токе.
— Скорее, политике, — парень зажмурился, промывая водой глаз, в который попала пена, и пояснил: — Пока я уворачивался от того, что валилось сверху, Кумал все журчал о своем родовитом семействе и том влиянии, которое оно получит, когда сменится власть. Бедняга уверен, что родня, разбогатев, выкупит его на свободу. Как будто кому-то, кроме мясника, он, клейменый, нужен.
— Сменит власть? — насторожился Вишня.
— Амир болен. Говорят, смертельно, — пояснил Кай. Товарищи закивали — эти слухи просочились даже в казармы. — Кумал готов был поспорить на оставшиеся зубы, что старика на этот раз не будет в Минере. Наследник, любитель мальчиков Омеркан, не пользуется уважением знати, к тому же его сестра мутит воду и вербует приспешников, задрав подол.
Щеки Токе залил густой румянец, вызванный отнюдь не влажной жарой терм. Суровое родительское воспитание, еще сильное в нем, запрещало грубо говорить о женщинах. Заметив его реакцию, Аджакти прикусил язык:
— Э-э… Так вот, стараясь открыть глаза на мою безродную низость, Кумал не только перечислил своих высокопоставленных родственничков, но и намекнул на то, что государственные судьбы творят не только политики, но и мечи, особенно воткнутые в… — поймав взгляд Токе, Кай осекся, — под
тот самый царственный подол.— Да брехня это все небось, — отмахнулся Аркон и полюбовался на дело рук своих — лоснящуюся багровую спину Токе, яркостью соперничающую с румянцем на щеках парня.
— Может, и не совсем брехня, — пробормотал Папаша, задумчиво полоща ноги в наполнившемся пеной бассейне. — Я слышал, у Кумала и правда есть покровители в верхах, но…
В этот момент дверь терм распахнулась, грохнув о стену. В проходе появился доктор новобранцев Яра:
— Хватит нежиться, обалдуи! У меня тут два десятка «серых» ждут не дождутся песок из задниц вытрясти. На выход!
День игр Теплой Зимы начался с дурного предзнаменования. Вода в бассейнах и лужицах, оставшихся от короткого дождя, покрылась с ночи тонкой корочкой льда. На мозаику садовых дорожек лег серебристый иней, в котором подошвы Аниры оставляли цепочку маленьких узконосых следов. Холода пришли в этом году слишком рано. Лед в месяце Ниаш предвещал суровую зиму, грозящую унести много жизней, если ее не смягчить, задобрив богов горячей кровью.
Принцесса не радовалась грядущему развлечению. Давно ожидаемый гонец с важным известием запаздывал. К тому же ей предстояло делить ложу с братом, в обществе которого она всегда чувствовала себя как дикая кошка, ступившая в гнездо скорпионов. Коварные выходки и липкий взгляд Омеркана могли испортить любое удовольствие, даже от поединка Аджакти. Но у нее не было выбора. Долг обязывал сопровождать наследного принца на игры в отсутствие отца, ведь в глазах подданных она — невеста будущего амира. Правители Церрукана хранили чистоту кровной линии, идущей от богов. Наследнику трона надлежало выбрать в супруги одну из своих сестер, а у Омеркана их было всего две. Тринадцатилетняя дурочка Сеншук, уже помолвленная с диктатором Гор-над-Чета, и сама Анира.
— Паланкин ждет вас, Луноподобная, — тихо напомнила Шазия, чернокожая телохранительница, сопровождавшая принцессу повсюду. Девушка и не заметила, как замедлила шаги, почти остановившись в убеленной инеем алее.
— Пусть подождет, — отрезала она, оглядываясь на проглядывющий сквозь листву вечнозеленых деревьев купол храма. В борьбе за трон принцессе нужен был могучий союзник, обладающий сверхъестественной силой. Месяц назад ее тайно посвятили в мистерии, но не Иш-чель, традиционной спутницы Бога-Ягуара, а Иш-таб, ее сестры-самоубийцы. Все боги церруканского пантеона имели двойников, сестер или братьев, которых простолюдины почитали темными духами подземного мира и зимы. Невежды, не читавшие священных свитков, не могли понять, что дуализм света и мрака поддерживал равновесие жизни и обеспечивал ее процветание.
Святилище Иш-таб, Поящей Кровью, располагалось в камере, скрытой под полом роскошного храма сестры. Известный только адептам коридор вел в подземное капище Нау-аку — брата-близнеца Ягуара, названного Ночным Ветром. Почитание этих богов, когда-то могучих, постепенно пришло в упадок. Их царственные потомки, отрекшиеся от «сомнительного» родства, слабели и мельчали. Но еще не поздно было все изменить, а Церрукан, по глубокому убеждению принцессы, жаждал перемен, как пустыня — первых весенних дождей.