Аркан
Шрифт:
– Слушай, а чего ты в Арканы полез? – не унимался внутренний голос Аркадия Михалыча. – Был бы себе Парламентом. Тоже неплохо звучит.
– Вырвалось как-то…
– Ой, ли, дружок! Ведь был в Косово душегуб, приговоренный судами нескольких европейских государств к разным срокам за свои темные дела. Сказывали, что все сходило ему с рук из-за того, что он был агентом спецслужб и бандитом одновременно.
– Возможно. Я много читал… – Аркан поперхнулся дымом. – Читаю… Вообще люблю историю. Чего там только не встретишь…
– Ну, это на зоне у тебя было много времени, – съязвил Аркадий Михалыч. – Тут на хлебушек с маслом горбатиться придется, да и таких библиотек нет. Покупать книжки надобно.
– Не боись! Кое-что имеем…
– А в профессии, знаете ли, за четыре года техника обновилась! Софта сколько написали…
– Наверстаем… – струйка дыма медленно исчезла в темноте. – Голову
Он аккуратно загасил окурок в пепельнице. На балконе становилось прохладно. Босиком, с накинутым на бедра полотенцем, мужчина выделялся бледной кожей на фоне темнеющего дверного проема. В соседних домах свет горел в редких окнах. В основном это были ночники. Скорее всего, в комнатах, где не спалось детям или старикам. По пустынным улицам лихо проносились шальные такси и редкие мотоциклы. Кто-то работал, а кто-то использовал шанс прокатиться с ветерком по спящей столице, которая через несколько часов забурлит, заполняя тысячами и тысячами машин не только проспекты и шоссе, но даже маленькие улочки и тупики в центре, которые отродясь не знали суеты.
Глава II
Утренний сон всегда самый сладкий. Усталость, накопленная за день, исчезает, тяжелые думы уже все передуманы, а легкий ветерок приятно холодит лицо, навевая безмятежные воспоминания. Так было и на этот раз. Далекие школьные годы в портовом городе Новороссийске всплывали издалека, обдавая солеными брызгами моря и запахом кубанских помидоров, которые детвора, неотягощенная заботами в летние каникулы, впитывала в себя безмерно. Аркаша с друзьями целыми днями пропадал на море. В стране началась перестройка, а он пошел в школу. Жили небогато, и полбулки серого хлеба – это все, что он мог прихватить тогда из дома на целый день. Родители старались хоть что-то заработать и купить в той неразберихе, что царила вокруг, предоставляя своим чадам свободу выбора.
И свобода была. Собравшись гурьбой в человек пятнадцать, они до одури купались на диких пляжах, обносили местные огороды и сады, а ближе к осени – и виноградники. Загорелые, как кочегары, шустрые, как ящерки, и бесстрашные от полнейшей безнаказанности, они играли в благородных пиратов и разбойников. Старшеклассники уже приторговывали заграничными шмотками, которые моряки привозили из-за кордона, а мелюзге еще ничего не доверяли, поэтому они жили по своему усмотрению.
Ловили рубашками креветок, крабов на мелководье и драли мидии на сваях всевозможных мостов. Все это жарилось в углях костров, которые давно перестали быть пионерскими. Никто их взрослых не замечал, как подрастало новое поколение, до которого никому не было дела. У них формировались свои взгляды, далекие от общечеловеческих ценностей. Гурьбой было нестрашно обшарить карманы уснувшего на остановке пьяного мужика или стянуть сумочку у разомлевшей под горячим солнцем дамы. В десять лет у них появились свои деньги, заработанные отнюдь не на овощебазах, разгрузке вагонов или колхозных полях. Дожди еще не смыли с заборов, стен и крыш зданий коммунистические лозунги, призывавшие граждан к борьбе за светлое будущее всего человечества, а они уже мечтали совсем об ином.
Однако назвать их малолетними преступниками никто бы не смог. Общество их попросту вычеркнуло и не хотело замечать. Возможно, именно поэтому грязь не прилипала к мятежным душам. Особенно в летние каникулы они жили по своим законам дворового братства. Ценилась отвага и безрассудство, дружба и верность данному слову, умение делать что-то лучше других.
Арик из пятьдесят третьей квартиры больше всего любил нырять в глубину. Черное море бывает коварно, шторма баламутят и без того некристально прозрачную воду, но это никогда не пугало пацана. Достать на спор что-то со дна было его настоящим призванием. По вечерам он частенько слонялся на пассажирском пирсе, примечая, что и где уронят зазевавшиеся отпускники. На следующее утро он нырял, точно зная, что и где искать. Монеты, зажигалки, ключи и даже часы были его постоянной добычей. Ранним утром он прочесывал с друзьями пляжи. Все на берегу, а он всегда с маской в воде. Попадались и крестики, и цепочки, иногда – колечки.
Арик считался самым удачливым потому, что редкий день у него проходил без находки. Все собранное шло в общий котел и реализовывалось у местных барыг. Когда же и ему не везло, дворовая команда забавлялась тем, что шла на городской пляж, где было людно, а вода просто грязной от обилия тел, желающих не только позагорать, но и хорошо закусить. Разомлевшие на солнцепеке отдыхающие закапывали бутылки с напитками в камушки у кромки воды. Набегавшие
морские волны компенсировали отсутствие холодильников, и выбор бутылок, чьи горлышки торчали из воды, словно специально для пацанов, всегда радовал. Появившиеся в то время кооперативные палатки были островками изобилия, казавшиеся изголодавшим гражданам пределом мечтаний. Отпускники баловали себя по дороге на пляж, где их поджидали целые армии разноцветных наклеек за витринами вездесущих ларьков. Однако, стоило кому-то из отдыхающих пристроить в воду бутылку, команда играющих в воде пацанов начинала медленно приближаться к этому месту. Среди суеты, пены и брызг у берега было трудно заметить руку, метнувшую аркан из лески. Лучше всех это делал Арик. Стоило ему заарканить приглянувшееся горлышко, как игра в воде приобретала вид стихийного бедствия, а бутылка медленно сползала из своего убежища к новому владельцу. Редко попадались бдительные отпускники, успевшие заподозрить подвох и увидеть «нырок» бутылки, но поймать за руку того, кто тянул леску, не удавалось никому.Впрочем, это считалось грязной работой. Справедливой была добыча с глубины, где блестящий среди камней или травы предмет не имел хозяина. Особенно, если глубина была метров двадцать. Даже старшеклассникам, нырявшим в больших ластах, не хватало дыхания. Да и уши внизу пронзала невыносимая боль. Тогда достать заветную вещицу мог только он. Особенно на спор.
Сегодня Арику снился именно такой сон. Далеко в глубине что-то поблескивает в лучах солнца, уходящих вниз затухающим конусом. Он делает плавные гребки руками, чтобы экономить воздух, и толкается ногами, как лягушонок. Ниже и ниже. Горло перехватывает удушье, перепонки в ушах трещат от невыносимого давления, а он опускается все глубже. Чтобы отвлечься от желания повернуть назад, нужно петь. У него есть несколько баллад о рыцарях, и это всегда помогает. Никого нет рядом, и можно громко мычать, не стесняясь, что кто-то услышит. Слова звучат в голове, а мелодию он старательно выводит, подвывая себе при каждом гребке. Никакого страха или паники. Спокойная методичная работа. Тяжелая, но не запредельная. И всякий раз ему удается убедить себя, что он сможет.
Вот и сейчас горло сдавило невидимой удавкой, и жилы на худенькой шее ныряльщика набухли так, что вот-вот полопаются. В голове гудит, но он «перепоет» эту навалившуюся тяжесть. Баллада о храбром рыцаре сильнее страха и боли. Наконец руки касаются камней на дне, на одном из которых блестит кругляшок. Когда ныряешь без маски, глаза в морской воде различают только расплывчатые контуры предметов, словно у тебя зрение минус пять. Ухватившись за большой камень, чтобы давление не выбрасывало вверх, можно замереть без движения и разглядеть находку. В голове стучит одна мысль, скорее наверх, чтобы вдохнуть, но мелодия о рыцаре сильнее. Ему, наконец, удается понять по чеканке, что это решка. На удачу. Тогда монетка отправляется за щеку, и начинается подъем. Сгруппировавшись, он переворачивается и сильно отталкивается ногами ото дна. Вытянутое, словно торпеда, стройное тело набирает скорость, разрезая плотную воду. С каждой секундой чувствуется необычайная легкость, даже восторг. Этот кайф ныряльщику заменяет многое. Так хочется продлить короткие мгновения победы. Ощущение сладости переполняет тело, несмотря на жажду как можно быстрее вдохнуть. Не всякий организм так реагирует на глубокие погружения и кислородное голодание, но те счастливчики, кто рожден ныряльщиком, продолжают погружаться всю жизнь. Это сродни странным увлечениям, которые манят покорять заснеженные пики, сплавляться по мощным рекам или спускаться в многокилометровые пещеры старых гор.
Одновременно с первым вдохом свежего морского воздуха на поверхности Арик просыпается. Ему еще кажется, что он ощущает ласковые волны, но действительность вытесняет остатки сна. Дышится легко и ровно, только сердце еще работает в замедленном темпе, словно он на самом деле погружался на большую глубину. Там все иначе.
– Ты опять нырял? – неожиданно звучит в голове знакомый женский голос.
– Да, – мысленно отвечает Арик, прикрыв глаза, чтобы сосредоточиться.
– Надеюсь, на этот раз не так глубоко? – судя по интонации, она улыбается.
– Нет. За монеткой.
– Ту, что доставал на спор с мола?
– Слушай, неужели я такой болтун, что уже все тебе рассказал!
Он знает, что никто, кроме него, не слышит этот разговор, но это давно не пугает. Наоборот. Четыре года там, на зоне, его спасал голос девушки, которую он только собирался полюбить, да так и не успел. Поначалу Арик воспринимал ее голос, как наваждение, галлюцинации, но постепенно привык. Когда голос возникал в сознании, они начинали говорить обо всем, что только приходило на ум. За это время он так много узнал о ней, словно они прожили вместе эти четыре года.