Аркай

Тут нарта почти встала: захромал вожак.

— Пропало у Катая настроение, — заметил каюр. — Чудить начинает артист. Так натурально припадает на лапку, прямо ступить не может.

Бормоча какие-то свои заклинания, он обследовал лапы Катая, отвернувшего в сторону морду. Упряжка присела, и было видно, что собачки сочувствуют заболевшему вожаку.

— Ничего мы, однако, не наблюдаем, никаких производственных травм, — сделал вывод Онолов Андрей. — Сапожки на месте. Не проходит номер. Эх-хей, Катай, берегись, станешь прикидываться — схлопочешь остола по закоркам!

Катай встал, вздохнул тяжело и натянул алык.

— Стоп-стоп! Не спешить. Приготовились, собачки! Дружно взяли, вперёд!

Навалились разом, стронули нарту. Узкая тропа ещё круче пошла на сопку. Сияющий на солнышке снег в этом месте не был утрамбован ветрами, в нём вязли соскальзывающие с тропы ноги.

— Опять! Опять самодеятельность! — возмутился вдруг Онолов Андрей и кинулся в голову упряжки. — На полшага нельзя отойти. Куда ты, пройдоха, нас повёл? Какую тебе команду дали?

Катай, как ни в чём не бывало, присел на снег и откровенно зевнул, широко раскрыв пасть. Каюр ухватил вожака за загривок и поволок на другую тропинку. За ним, разгребая рыхлый снег, побрела упряжка.

— Новый фокус! — не мог успокоиться каюр. — Вожак оглох, перестал команды распознавать. Не пройдёт и этот номер, не надейся, Катай. Ты от работы решил увильнуть? Чтобы Аркай в головку стал? Тогда и выздоровеешь враз! Эх-хей, Катай, кончай чудить, не то пощекочу! И без обеда оставлю, как дезорганизатора, имей в виду!

Все это Андрей Онолов говорил на бегу и смеялся при этом, вытирая лицо малахаем. А у Катая на морде было написано полное равнодушие ко всему, что о нём говорили.

С ним всегда было немало хлопот. Имел он, к примеру, привычку ни с того ни с сего налететь на какую-нибудь собачку, сбить её грудью, силу свою показать. И если та решалась постоять за себя, затевал свару, которая переходила в общую потасовку. Собачки после этого «бюллетенили», залечивали раны. Андрей держал задиристого вожака на короткой привязи и освобождал, лишь снаряжая упряжку. Катай, правда, и тут успевал поскандалить.

Аркая он никогда не задирал. Однажды, будучи уверенным в лёгкой победе, он наскочил было на спокойного рыжего пса и получил сдачи. Но сразу не смекнул, что коса нашла на камень. Наскочил ещё раз и попал в жестокую драку. Дружелюбный скромняга Аркай оказался кремешком, развлекательных стычек не признавал. На вид он казался мельче мощного Катая, зато был отнюдь не робок, а уж увёртлив, как обезьяна. Катаю никак не удавалось его подмять, он с хрипом рвался вперёд, стремясь сбить противника наземь и расправиться с ним. Аркай, напружинившись и вздыбив шерсть на загривке, выжидал рывка противника, ракетой взвивался вверх и отлетал в сторону, успевая нанести удар. Он был бойцом хладнокровным и расчётливым. Катай так рассвирепел, что подоспевший Онолов не мог его остудить даже при помощи остола. Драка прекратилась, когда Катай дошёл до полного изнеможения. Две недели он отлёживался в сторожке и в упряжке не ходил.

Второй привал сделали почти на самом перевале. Собачкам дали по юколке, но они не сразу принялись за еду. Без сил повалились в снег, вывесили языки, из распахнутых пастей валил пар. Онолов Андрей раскупорил термос и налил в бумажные стаканчики душистого да горячего чаю. Ребята в жизни ещё такого не пробовали. И по галете необыкновенно вкусной выделил. А сам — железный человек: пока ребята закусывали и руки на стаканчиках согревали, заново проверил упряжь, крепления подтянул, лапы у собачек осмотрел. В дороге работал он больше всех да ещё про Аркая на бегу рассказывал. А ребята едва на ногах уже держались.

— Измотал меня Катай до озноба и после той драки «на бюллетень» сел, — продолжил свой рассказ Онолов Андрей. — Тогда я и поставил в первый раз Аркая головным. Тут дело такое: собачки команд обычно не понимают, за вожаком идут. Есть вожак — случайных дворняг набери, он приведёт их к порядку, и будет упряжка. Аркай спокойный, всегда у него хорошее настроение, на любом месте работать умеет и со всеми ладит. Покладистый пёс, прилежный. Я его натаскивал почти две зимы.

— Воспитанник твой, потому и нахваливаешь, — подначил Сенюков Вениамин. — «Характер спокойный, к учению прилежный», — наша Зэ-эн так про учеников обычно говорит.

— Правильно говорит. Прилежный — это главное. Разве нет? Без этого способности ничего не стоят. А у собак, если хочешь знать, не только характер, но и причуды есть. Гляди, поставь Замарая впереди Амки, она ему хвост отгрызёт: не нравится ей, не тот фасон, видишь ли. Чёрный Жук по левой стороне плохо идёт, на потяг заваливается, путает порядок. Серый Рекс в серёдке плохо тянет, а рядом с вожаком цены ему нет. А Аркай везде одинаков и работает без показухи.

На самом перевале Катай снова присел, остановил упряжку. Онолов Андрей подскочил к нему, запричитал виновато:

— Ай-ай, беда какая, лапу поранил, бедолага. Где ты лапоток-то посеял? Эх, дела! Это я не усмотрел, проворонил. Давай аптечку, Иванова Людмила, и придержи его. Терпи, Катай, терпи.

Перевязали лапу вожаку, освободили от работы, а в головную шлейку обрядили Аркая. Он приналёг на алык и завёл тонким, чистым голосом: ав-ав-ав-ав-ав! Собачки «включили зажигание» и зашлись в ответном лае.

Этот участок пути был самый тяжёлый. Даже неунывающий Онолов Андрей, человек закалённый, приумолк. Только пыхтел, навалясь на груз. И тут усердный Аркай остановил вдруг упряжку, залаял сердито.

— Гляди, что будет, — переводя дыхание, сказал каюр. — Он лодыря сейчас отыщет и взбучку задаст. Это он один умеет, я и то не усёк, кто из собачек отлынивает.

Аркай между тем пошёл вдоль потяга, сбивая упряжку в клубок. Собачки потихоньку скулили, чёрный Жук морду отвернул, не выдержал взгляда вожака. Его-то и ухватил Аркай и с рыком принялся очень чувствительно тузить. Жук и не думал сопротивляться: прижимался к снегу, повизгивал виновато. Может, прощения просил.

— Видали! — торжествовал Онолов Андрей. — Я Метальнику об этом докладывал, а он: «Выдумываешь! Не бывает такого, потому что быть не может. Нашёлся, понимаешь, барбос-воспитатель. Кхе, мухи со смеху дохнут».

Сенюков Вениамин в снег повалился, до того похоже изобразил каюр своего начальника.

Аркай воспитывал Жука, остальные собачки в это не вмешивались. А ведь при смене вожака ездовые псы при случае не прочь устроить ему экзамен, проверку на прочность. Ездовые собаки самолюбивы, признают только по-настоящему сильного.

Про своего рыжего лобастого любимца Андрей готов был рассказывать часами. А тот слушал, наклонив башку и щуря раскосые глаза. И было что-то насмешливое в его позе, лукавое, будто он понимал каждое человеческое слово.