Армадэль. Том 2

* * *

Октября 11. Одиннадцатого числа (два месяца назад) мы были обвенчаны. Он ничего не сказал мне об этом, когда мы проснулись, а я ему. Но решила воспользоваться этим случаем за завтраком, чтобы снова привлечь его внимание к себе.

Не думаю, чтоб я когда-нибудь ранее занималась так своим туалетом; не думаю, чтоб я когда-нибудь выглядела лучше, чем когда сошла вниз в это утро. Он позавтракал один, и я нашла на столе записку, в которой он приносил в нескольких словах извинения. Он писал, что почта в Англию уходит сегодня и что его материал в газету должен быть закончен. На его месте я скорее пропустила бы десять почт, чем позавтракала без него. Я пошла к нему в комнату. Он сидел, погрузившись целиком в свою ненавистную писанину.

«Не можешь ли ты уделить мне время сегодня?» — спросила я.

Он вздрогнул и вскочил.

«Конечно, если ты желаешь».

Он даже не взглянул на меня, говоря эти слова. Сам тон его ответа свидетельствовал о том, что все его мысли сосредоточились на статье, которую он только что отложил.

«Я вижу, что ты занят, — сказала я. — Я не желаю этого».

Прежде чем я успела затворить дверь, он уже вернулся к своему письменному столу. Я часто слышала, что жены писателей и журналистов по большей части несчастные женщины. Теперь я знаю почему.

Я полагаю, как я написала вчера, что научусь это переносить. (Кстати, какой вздор написала я вчера! Как мне было бы стыдно, если бы это увидел кто-нибудь другой, кроме меня!) Надеюсь, что вздорная газета, в которую он пишет, не будет иметь успеха; надеюсь, что его глупая статья будет осмеяна какой-нибудь другой газетой, как только попадёт в печать!

Что я буду делать целое утро? Выйти на улицу не могу: идёт дождь. Если открою фортепьяно, то помешаю прилежному журналисту, который пишет в смежной комнате. О Боже! В моей торп-эмброзской квартире было скучно, но здесь ещё скучнее. Не почитать ли мне? Нет, книги меня не интересуют — я ненавижу все писательское племя. Мне кажется, я просмотрю страницы дневника и опять проживу жизнь, когда ещё строила планы и находила новые развлечения, занимавшие каждый час дня.

Он мог бы взглянуть на меня даже тогда, когда был так занят своей статьёй. Он мог бы сказать: «Как мило одета ты сегодня». Он мог бы вспомнить… всё равно что. Он же только помнит свою газету.

* * *

Двенадцать часов. Я читала, думала и по милости моего дневника провела час.

Какое было время! Какая жизнь была в Торп-Эмброзе! Я удивляюсь, как тогда не помешалась. Сердце трепетно бьётся, щеки горят, когда читаю теперь об этом.

Дождь всё идёт, а журналист все пишет. Я не намерена опять думать о прошлом времени, а между тем о чём другом могу я думать?

Положим, я теперь все это только говорю, положим, я чувствовала бы себя теперь так, как тогда, когда ехала в Лондон с Армадэлем и когда видела способ лишить его жизни так же ясно, как видела его самого на всём продолжении пути?..

Я пойду и выгляну из окна; я пойду смотреть на прохожих.

Прошли мимо похороны, с кающимися в чёрных капюшонах, с восковыми факелами, гаснущими от дождя, и с молитвенным пением. Приятное зрелище ожидало меня у окна! Я вернусь к своему дневнику.

Положим, что я не изменилась бы — я только говорю положим, — какие перспективы имел бы теперь Большой иск, которому я прежде замышляла подвергнуться?

Я обвенчалась с Мидуинтером под его настоящим именем. Совершив это, сделала первый шаг из тех трех шагов, которые должны были привести меня через смерть Армадэля к состоянию и положению его вдовы. Как бы невинны ни были мои намерения в день свадьбы, — а они были невинны, — это одно из неизбежных последствий брака. Если бы я имела намерение сделать второй шаг, а я этого намерения не имею… В каком положении нахожусь я в настоящее время? Призывает ли оно меня попятиться назад, желала бы я знать, или поощряет идти вперёд?

Мне интересно рассчитать возможности на успех. Ведь легко можно вырвать листок и уничтожить его, если перспектива будет слишком ободряющей.

Мы живём здесь (ради экономии) далеко от дорогого английского квартала, в предместье города со стороны Портичи. Мы не завели знакомств с нашими соотечественниками: бедность мешает нам, застенчивость Мидуинтера мешает нам, а с женщинами моя наружность мешает нам. Мужчины, от которых мой муж получает сведения для газеты, встречаются с ним в кофейной и никогда не приходят сюда. Я не поощряю его приводить ко мне посторонних, потому что, хотя прошло несколько лет с тех пор, как я была в Неаполе, не могу точно знать, живут ли ещё здесь те, кого я встречала здесь прежде. Мораль из всего этого (как говорится в детских книжках) состоит в том, что ни один свидетель, который мог бы объявить, если бы впоследствии в Англии началось следствие, что мы жили здесь с Мидуинтером как муж и жена, не должен побывать в этом доме. Вот в каком положении нахожусь я в настоящее время.

Потом Армадэль. Не заставило ли его какое-нибудь непредвиденное обстоятельство выйти на связь с Торп-Эмброзом? Не нарушил ли он условия, предложенные ему майором, и не объявил ли себя женихом мисс Мильрой с тех пор, как я видела его в последний раз?

Ничего подобного не случилось. Никакое непредвиденное обстоятельство не изменило его положения относительно меня. Я знаю всё, что с ним произошло после его отъезда из Англии, из писем, которые он присылает Мидуинтеру и которые тот показывает мне.

Во-первых, Армадэль потерпел крушение. Его яхта действительно постаралась утопить его, и ей это не удалось! Началась буря (Мидуинтер предостерегал его, что может случиться в этом плане на таком маленьком судне). Их выбросило на португальский берег. Яхта разбилась вдребезги, но люди, судовые бумаги и всё прочее было спасено. Экипаж отослали в Бристоль с рекомендацией хозяина, которая уже помогла матросам получить места на заграничном корабле. А хозяин едет сюда. Он останавливался в Лиссабоне, потом в Гибралтаре и безуспешно старался в обоих местах достать другую яхту. Его третья попытка будет сделана в Неаполе, где стоит английская яхта для продажи или найма. Аллэн не счёл необходимым написать домой после крушения, потому что он взял из банка Куттса всю сумму денег, которая была переведена туда. А так как он не имел желания возвращаться в Англию (потому что мистер Брок умер, мисс Мильрой была в школе, а Мидуинтер здесь) и у него нет ни одной близкой души, которая встретила бы его по приезде, видеть нас и новую яхту — его две единственные цели. Мидуинтер ждёт Аллэна уже целую неделю, и он может войти в эту самую комнату в ту самую минуту, как я пишу.

Это соблазнительные обстоятельства, когда все обиды, пережитые мною от его матери и от него, ещё живы в памяти, когда мисс Мильрой с уверенностью готовится занять место во главе его стола, когда моя мечта жить счастливо и невинно любовью Мидуинтера исчезла навсегда и вместо неё не осталось ничего, что помогло бы мне выступить против своего плана. Я хотела бы, чтоб дождь прошёл, очень хотелось бы, чтобы можно было выйти из дому.

Может быть, что-нибудь помешает Армадэлю приехать в Неаполь. Когда он писал последний раз, то ждал в Гибралтаре английский пароход. Ему, может быть, надоест ждать или, может быть, он услышит о яхте, продающейся где-нибудь в другом месте, а не здесь. Маленькая птичка шепчет мне на ухо, что, может быть, это был бы самый благоразумный поступок в его жизни, если он не сдержит своего обещания приехать к нам в Неаполь.

Не вырвать ли мне лист, на котором были написаны эти оскорбительные вещи? Нет. Мой дневник так хорошо переплетён, что было бы очень жестоко вырвать лист. Займусь я чем-нибудь другим, более безобидным. Чем бы, например? Моей шкатулкой с вещами: я разберу мою шкатулку и выброшу вещицы, ещё оставшиеся после моих несчастий.

Ну вот, открыла шкатулку. Первая вещь, попавшаяся мне, был дрянной подарок Армадэля на свадьбу — дешёвенькое рубиновое кольцо. Это тотчас же покоробило меня.

Вторая вещь, попавшаяся мне, была склянка с каплями. Я начала рассчитывать на глаз, сколько капель понадобится, чтобы перенести живое существо за черту разграничения между сном и смертью. Почему я с испугом закрыла шкатулку, прежде чем кончила расчёт, — не знаю, но закрыла. И вот опять возвратилась к своему дневнику, хотя мне не о чём, решительно не о чём писать. О, скучный день! Скучный день! Неужели ничего не случится, чтобы развлечь меня в этом противном месте?