Армагеддон был вчера

– Если бы они их вызвали – «вертушки» уже были бы здесь. Им лёту всего минут двадцать.

Он словно прочёл его мысли. Или Апти уже, сам того не замечая, начинает думать вслух?

– Атакуйте до победного, – приказал он. – Никто не должен выжить. Фархив равнодушно пожал плечами, поднёс рацию к губам и отрывисто бросил несколько слов в микрофон. Получив подтверждение, молча кивнул и сунул рацию обратно. Он всего лишь выполняет приказы, а нравятся они ему или нет – никого не волнует, ему за это платят.

* * *

– Нургалиев, глянь – что там, – приказал Нечипорук. Воспользовавшись небольшой передышкой, он старательно затягивал повязку на голове рядового Ходжаниязова.

Оставшись за старшего, сержант Нечипорук с одной стороны испытывал гордость за то, что они всё ещё сражаются, а он теперь командир, а с другой – досаду: надо же – с ним остались только эти «молодые». «Духами» их теперь назвать язык не поворачивался, хотя сам он уже почти «дембель». А настоящие «духи» вон там, по другую сторону прицела.

Нургалиев взобрался на пустые патронные ящики, вскинул «эсвэдэшку», через прицел внимательно обозрел подступы к их временной крепости.

– Продвигаются, басурмане, – доложил он.

– Далеко? – забеспокоился Нечипорук. Перевязку он бросил и потянулся к пулемёту.

– Метров триста с небольшим. Но ползут медленно. Тащ-щатся, – с сарказмом протянул Нургалиев.

– Значит, ещё покурить успеем, – заключил сержант и довольно осклабился: – Эй, Коваль, у тебя ещё курёха осталась?

Андрей Ковалёв, почему-то постоянно называемый Ковалем, словно хохол какой, тупо смотрел невидящими глазами на «командира». На почерневшем от копоти лице резко выделялись только белоснежные зубы и белки необычайно чистых серых глаз. Правда, про глаза уже можно было сказать – зрачки в томатном соусе. Как и про весь внешний вид. Забрызганный с головы до ног своей, да и чужой кровью, в обожженной «афганке», он выглядел жутко и жалко. Как, впрочем, и все до сих пор оставшиеся в живых товарищи. Нет, уже не товарищи – соратники. Побратимы!

– Что? – непонимающе переспросил он, судорожно вцепившись в цевьё автомата.

Нечипорук нахмурился.

– Эй, парень, ты чего тупишь? Аллё, пациент, мы вас теряем!... – Он пощёлкал пальцами перед глазами Коваля. – Дай закурить, говорю.

Коваль судорожно сглотнул.

– Курить?! Ах, да, закурить, – закивал он торопливо и растерянно похлопал себя по карманам.

Нечипорук хладнокровно вытащил у него из нагрудного кармана смятую пачку «Оптимы», вытряхнул оставшиеся четыре сигареты.

– Оп-паньки, как раз по одной на каждого! – Обрадовался он и сунул одну в зубы Ковалю. Остальные раздал братве. Ну и пусть они один татарин, второй – узбек, а Коваль так и вовсе москаль, здесь все – одна братва-солдатня.

Вытащив китайскую подделку под знаменитую «Zippo», он эффектным жестом чиркнул по штанине, дал всем прикурить.

– Красота! – выпустил Нечипорук тонкую струйку дыма в потолок. Коваль затянулся и тут же закашлялся. Виновато посмотрел на сержанта.

– Не пыли, пехота! – добродушно хлопнул его по плечу Нечипорук. Коваль вжался в угол и затравленно улыбнулся. Этот хохол что, вообще ничего не боится, что ли? Отморозок, блин. Могучему сержанту самое место гденибудь в «краповых беретах». Кирпичи лбом расшибать. Зверюга!

Сам Коваль боялся. Боялся умереть, боялся боли, боялся смерти. Боялся до ужаса, до икоты, до желудочных спазмов, до писка... Он не просто боялся – он испытывал настоящий животный страх. Всё его существо надрывалось в немом вопле – ЖИТЬ! Любой ценой! Ради этого он готов был убивать сколько угодно «боевиков». И не со зла, а именно от страха, всего лишь защищаясь…

По закопчённым лицам этих азиатов вообще ничего нельзя было понять, но Коваль нутром чуял – перепуганы не меньше его. И все стараются не думать о трупах товарищей, сваленных в полуподвале.

Одному только хохлу всё нипочём: ходит себе, посмеивается, шутит, балагурит, хохмит. Опять же пули его обходят, как заговорённого. Вон только две несерьёзные царапины на морде…

Нечипорук перехватил его взгляд, едва уловимо подмигнул: мол, не боись… Коваль снова сглотнул. Он хотел что-то сказать, но горло перехватил неожиданный спазм, глаза увлажнились.

Нечипорук отвернулся, сделал несколько затяжек, задумчиво пустил дым из ноздрей, подражая дракону.

– Всё будет ништяк, пацаны, – не очень твёрдо заверил он, но вовремя опомнился, встрепенулся. – Что у нас там, Соколиный Глаз?

– Девять харь, расстояние – триста двадцать, – отозвался Нургалиев. – Скорость – ползком, направление – двенадцать часов…

Сержант хохотнул:

– Ты не выделывайся, пальцем покажи! Нургалиев вымученно улыбнулся.

Они шутят, чтобы тоже скрыть свой страх, понял Коваль потрясённо. Некстати вспомнились растерзанные трупы пленных солдат. Сигарета обожгла пальцы, он выругался и уронил окурок на пол, задавил прикладом.

– Это же зверьё, – сказал он неожиданно. Соратники недоумённо уставились на него, Коваль продолжил с жаром:

– Они считают себя потомками людей-волков, спустившихся с гор. Поэтому все остальные для них – просто овцы.

Нургалиев с Ходжаниязовым молча переглянулись, а Нечипорук сплюнул зло:

– Херня, – заявил он твёрдо. – А пусть даже так – и чо? Наши предки – могучие лесные медведи – вышли из такой дремучей тайги, что эти волкодлаки хвосты поджали бы от одного её вида.

Он помолчал, посопел зло, затем решительно добавил:

– Так что мы их ещё сами сожрём! Дерёмся же пока, мать их…

На краткий миг Ковалю показалось, как под закопчённым лицом сержанта мелькнул звериный оскал, он поморгал – наваждение пропало. Перед ним опять стоял просто человек. Лихой вояка. Но – человек.

– А ты что, совсем ничего не боишься? – тихо спросил Коваль.

– Почему не боюсь!? – удивился Нечипорук. – Я чё, похож на придурка? Только те ни хрена не боятся. У тебя, паря, похоже в мозгах полный… гм… в общем, компот. Запомни: настоящая храбрость не в отсутствии страха, а в умении перебороть его. Я вот, например, много чего боюсь. Щекотки боюсь, зубы лечить боюсь, боюсь обмочиться от страха…

Он помрачнел, добавил задумчиво:

– Умереть боюсь… Просто я вырос в таком жутком гетто Казани, где эти люди-волки обосрались бы в первый день. У нас в городе каждый квартал поделён на зоны, сунешься на чужую – башку в момент проломят. Так что я насмотрелся на подобное. Да и здесь пострелял… – кивнул он на забрызганное кровью помещение.

– А у нас в Лисичанске такого никогда не было. Там у нас хорошо и тихо, – подал голос Нургалиев, не отрываясь от окуляра прицела.

– А где этот самый Лисичанск? Благословенный край, наверное…