Армагеддон был вчера

— Ну, я и подумал: съездим, госпожа старший следователь! «Мамай» этот только ночью открывается. Самое сейчас время…

Я взглянула на часы, покачала головой:

— А без меня нельзя?

— Один не пойду! — отрезал племянничек. — Там это… Ну… Не пойду, в общем! «Мамай» этот, он для этих… лиц…

Смеяться, конечно, не стоило, но удержаться оказалось ну никак не возможно. Дуб растерянно моргал.

— Страшно? — отсмеявшись, поинтересовалась я, надеясь, что он все-таки посмеется в ответ.

Но Изюмский даже не улыбнулся.

— Не страшно, госпожа старший следователь. Да только, блин, стыдоба! Узнает «братва», что к лидерам, извините, ходил… Да еще один. Чего ведь подумают?

Он не шутил. Вообще-то, верно: в последнее время к тем, кто посещает подобные бары, в городе стали относиться чуть ли не хуже, чем к кентаврам.

— Ладно! — решилась я, сообразив, что этой ночью точно не засну. — Присядьте, я сейчас…

Заниматься работой обычного инспектора не хотелось, но, с другой стороны, появился шанс быстро и триумфально закончить это дерьмовое дело. Закончить — и взяться за Молитвина всерьез.

Обещанное «сейчас» несколько затянулось. Дуб терпеливо ждал, пока я примеряла новое вечернее платье, пока пританцовывала у зеркала, пытаясь сотворить нечто пристойное из вороньего гнезда на голове. Подобные процедуры требуют полной сосредоточенности, но одна мыслишка меня все-таки не оставляла. Простая до невозможности мыслишка, очевидная, вероятно, для любого — кроме, конечно, господина Изюмского. Все получилось очень просто. Слишком просто. Излишне…

2

«Казак Мамай» внешне выглядел неприметно: обитая бронзой дверь, врезанная прямо в стену старого пятиэтажного дома. Разве что снег у входа оказался убран да по сторонам росли две небольшие елочки. Как говорится, голубые ели. И пили.

Дуб притормозил свою «Ауди» у тротуара, огляделся.

— Ага, стоит!

Он кивнул на черную тень возле ближайшего подъезда.

— Я ребят попросил потоптаться. На всякий…

Кивком одобрив его предусмотрительность, я нерешительно поглядела на вожделенную дверь.

— А туда… всех пускают?

В ответ последовало довольное «гы!». Кажется, у дуба тоже оказалось чувство юмора.

— Смех, да и только, госпожа старший следователь! Мужиков бесплатно, а если баба, в смысле, женщина — то по сорок гривень с носа.

Бумажник я не захватила из принципа и теперь ощутила некое чувство, приятно напоминающее злорадство. Впрочем, такие расходы, как правило, компенсируются. А хорошо будет выглядеть в отчете: «Посещение спецбара — сорок, гривен»…

— Фотография Кондратюка у вас?

Лицо подозреваемого оказалось не из тех, что запоминаются сразу. Я начала было по привычке составлять словесный портрет, но бросила. Узнаю как-нибудь, не в этом проблема. Проблема в другом. Все, все не так! Убийца преспокойно собирается в бар, вместо того чтобы дрожать у алтаря, ожидая Первач-псов. А если он псов не боится, то почему не боится нас? Даже дурак поймет: нераскрытое убийство заставит все наши службы не только забегать, но и запрыгать. К тому же бар для «голубых», а звонила-то женщина! Ладно, разберемся. Для того и приехали.

— Господин Изюмский! В целях конспирации разрешаю перейти с человеческого языка на тот, который вам ближе. Но только на время операции. Усек, братан?

Братан усек не сразу. Наконец соизволил кивнуть:

— Так точно. Понял. Да тока, блин, хрена он там человеческий! Кто же так сейчас чешет, подруга? На тебя, блин, посмотришь — вроде телка видная, все при тебе, а как базлать начнешь…

— Фильтруй базар, пацан, — в очередной раз посоветовала я. — Я котелком звенела, когда ты, шкет, еще сопли жевал!

Он вновь хмыкнул, решив, вероятно, что старший следователь Гизело входит в роль. Не поверил. И хорошо, что не поверил…

— Слышь, братан, а как тебя называть? Имя-отчество его я, конечно, забыла. Если вообще когда-нибудь знала.

— Вованом, — гулко вздохнул дуб. — А ты, подруга, стало быть, Эрка?

— Эра, — как можно спокойнее поправила я. — А впрочем, без разницы…

Открыть дверцу этот болван не догадался, но я обошлась и без него. Итак, «Казак Мамай». Интересно, за что этого беднягу к подобному заведению приплели?

3

Дуб решительно взялся за круглую, блестящей меди, ручку — и замер.

— Мне первой войти? — подлила я масла в огонь.

В ответ прозвучало негромкое: «Блин, пидоры драные!» — и доблестный господин Изюмский от души рванул дверь. Бог весть чего он боялся. А весело было бы, встреть его за дверью трое напомаженных амбалов в кожаном прикиде и потащи раба Божьего прямиком в темный угол, как в одном старом кинофильме. Там подобное заведение, если память не изменяет, называлось «Устрица»…

Все обошлось. Никто нас не хватал, не хлопал по выступающим частям, и даже швейцар оказался самым обыкновенным: без помады и румян на физиономии. Разве что на меня посмотрели как-то странно, но это могло быть и результатом воспалившегося воображения. Через несколько минут мы уже сидели в небольшом уютном зале, почти утонувшем в темноте, вокруг играла тихая музыка, под которую еле заметно шевелились парочки — вполне разнополые. Я начала понимать, что «Мамай» — не из худших заведений.

По крайней мере, на первый взгляд.

Взгляд второй дал те же результаты. Официантка (официантка!) поставила нам на столик по бокалу шампанского, проворковав: «От заведения!», за шампанским последовали орешки. Я протянула руку к бокалу…

— Ну, пидоры, блин! — Дуб заскрипел зубами и затравленно оглянулся.

— Чего киксуешь, Вован? — поразилась я.

— Киксую? — Дуб перешел на шепот, наклонился: — Ты, Эрка, глаза разуй! Видала?

Его взгляд уперся в нашу официантку, деловито направлявшуюся к стойке. Я присмотрелась, хотела переспросить, вновь всмотрелась — и вопросы отпали. Да-а… Косметика и женский корсет творят чудеса, особенно в полутьме. Но ведь голос! Хотя…