Армейские байки. Как я отдавал Священный долг в Советской армии

Магарадзе выглядел как типичный маменькин сыночек: тихий, воспитанный, интеллигентный. Армия его, конечно, испортила немного. Однажды он ужасно из-за чего-то обиделся на нашего командира взвода. Пришел ко мне в кабинет и сказал:

– Андрей! Ты знаешь? Фаридов – ……. чистый хуй!

Я аж сел от неожиданности! Чтобы такие слова произносил наш Магарадзе, это было что-то абсолютно невероятное! Но он на этом не остановился.

– Нет! – вдруг сказал он. – Андрей! Ты знаешь? Фаридов – …… грязный хуй!!!

Тут я понял, что у Магарадзе – настоящая трагедия, и постарался его как-то успокоить. Во взводе его считали немного придурковатым. Азербайджанцы любили дразнить его так: подходили сзади и начинали кричать: «Баран – бее-ее-е! Магарадзе – мее-ее-е!» К чести Дато, он на это внимания не обращал, хотя видно было, что ему неприятно. А объяснялось все тем, что Магарадзе не хватало нахрапистости, каковой обладали остальные его земляки.

Тбилисские грузины – это вообще отдельная история. Они выступали в роли местных «москвичей», обитателей столицы, носителей истинных знаний и обладателей изысканного вкуса. Все остальные воспринимались ими как необразованная деревенщина, ничего не попробовавшая в своей жизни. Магарадзе был не таким. Простой и открытый, он с радостью принял наше предложение смотаться на пару дней в Тбилиси. Конференция конференцией, а домой заскочить – всегда приятно.

Тбилиси осени 1988 года еще поражал только своей красотой. Потом, после развала Союза, во время войны, разрухи, когда деревья вырубали на растопку, грузинская столица производила другое впечатление – города, истерзанного кровавыми распрями. А тогда все выглядело почти идиллически, разве что время от времени встречались группы митингующих с плакатами. Но, поди разбери, что у них там было написано, по-грузински…

Дато сразу отправился домой, договорившись встретиться с нами уже у него в квартире, а мы с Тедешей отправились гулять по городу. Катались на метро из центра до станции «Дидубе», где жил Магарадзе, забежали на рынок за чурчхелой, гуляли по набережной Куры и, конечно, по закоулкам в армянских районах. Тогда я и увидел, как выглядит настоящий «параджановский» дворик. Конечно, посетили мы и главный переговорный пункт города. Он сильно отличался от кутаисского и размерами, и интерьером. Но главное – списком городов. Если из Кутаиси звонили в Москву, в Питер, в Баку и Ереван, то в Тбилиси, пока мы ждали своей очереди, слышали следующие вызовы: «Париж – третья кабина!», «Тель-Авив – четвертая кабина!», «Нью-Йорк – вторая кабина!» Все-таки у тбилисцев были определенные причины для того, чтобы выпендриваться!

В конце концов мы приехали к Магарадзе домой, где нас уже ждал накрытый стол, не на кухне, а в гостиной, и даже бутылка виски! Что, конечно, свидетельствовало о высшей степени гостеприимства. Я первый раз в жизни пил виски, и мне напиток совсем не понравился. Много лет спустя, когда я распробовал этот вид крепкого алкоголя, я уже понимал, что в гостях у Дато мы пили далеко на самый лучший из сортов шотландского виски, но это не имело никакого значения, ни тогда, ни сейчас! Уходя из гостей, мы с Тедешей от всей души благодарили хозяев, даже не думая выражать какое-то неудовольствие!

Поскольку мы немного задержались, к Дому офицеров на проспекте Руставели мы подъехали на такси. Появление оказалось весьма эффектным. У дверей толпилась большущая группа людей в военной форме: генералы, полковники, майоры, сержанты. Они разговаривали, курили, в общем – ждали начала мероприятия. В числе ожидающих был и наш комсомолец. Старший лейтенант Голубков явно волновался, когда мы его увидели, он нервно смотрел на часы.

– Ну, слава Богу! – закричал он, завидя нас. – Я уж боялся, что вы опоздаете!

– Не, – с благодушной улыбкой промямлил Тедеша, пребывавший в наилучшем расположении духа.

– Вы… чего это? – еще больше заволновался Голубков. – Вы бухие, что ли?

Он перешел на драматический шепот и так вытаращил глаза, что я испугался – не хватил бы его инсульт. Поскольку отпираться было глупо, я сообщил старшему лейтенанту, что мы выпили на четверых бутылку виски, так что поводов для беспокойства нет. Дышать будем в сторону.

– В какую сторону! – опять захлопотал лицом Голубков. – Ты в президиуме должен сидеть!

Это меняло дело. Мне совсем не улыбалось попадать в какую-нибудь историю под самый дембель. Да еще и в Тбилиси, так сказать, на выезде. Пришлось срочно выкурить пару сигарет и воспользоваться голубковской жвачкой, оказавшейся у него в кармане весьма кстати.

Мы вошли в зал, и Голубков усадил меня у прохода. Так было удобнее перебираться в президиум.

Ребята и сам старший лейтенант отправились куда-то на задние ряды, а я остался ждать того, как повернется моя судьба.

Начало задерживалось, потом по залу вдруг пронеслось какое-то шевеление, и я почувствовал, как кто-то сзади хватает меня за волосы. Стрижка моя, с учетом дембельского статуса, явно превышала все разрешенные уставом нормы. И по длине, и по густоте волос.

– Ух, ты, какой волосатенький! – ласково произнес этот «кто-то», теребивший меня по загривку. Я обернулся и увидел командующего округом генерала Родионова, собственной персоной. Генерал с благодушной улыбкой на лице прошествовал мимо меня, зато тут же подлетел какой-то майор. Вроде адъютанта.

– Товарищ сержант! – прошипел он. – Вы откуда?

Я подумал, что лучше говорить поменьше. Вдруг жвачка не подействовала.

– Из Кутаиси, – ответил я настолько лаконично, как только было можно. Расчет оказался верным.

– Фууу, – выдохнул майор. – Я уж думал ты из наших, из тбилисских. Думал, разбираться придется!

И убежал, обрадованный, что одной гипотетической проблемой стало меньше.

Саму конференцию, я, разумеется, не помню. Когда стали объявлять состав президиума, я, со своей новенькой медалью, занял место на сцене, где и провел вполне благополучно следующие часа полтора. Судьба ко мне, как всегда, благоволила!

Иногда это меня даже пугало. Я думал: как же так, про армию мне рассказывали какие-то страшные, ужасные вещи, а у меня не служба, а какой-то санаторий с развлечениями. Но размышления эти никогда не занимали слишком много времени. «Все хорошо?» – спрашивал я сам себя. «Вот и хорошо!» – отвечал я самому себе. И выбрасывал мысли из головы.

Миновали ноябрьские праздники. Мы отыграли прощальный концерт в городке. Приближалась пора «дембельских аккордов». Так называлось некое в каком-то смысле ритуальное задание, которое поручалось командованием уходящему на дембель военнослужащему. Подавляющее большинство «дембельских аккордов» относилось к ремонтно-строительным работам. Занимал «аккорд» недели две, и предполагалось, что по его окончании призывник мог со спокойной совестью отправляться домой. Но в тот год это неписаное правило было нарушено. «Аккорды» давали очередями. Думаю, просто потому, что командование округа не очень понимало степень напряженности в регионе и на всякий случай придерживало личный состав на местах.

В это же время шла активная работа над дембельскими альбомами. Я делал альбом для Олега. Без ложной скромности могу сказать, что получилось у меня настоящее произведение искусства! Если обычный альбом представлял собой набор фотографий и калек, с одинаковыми всегда и у всех сюжетами, то я сочинил для Мороза настоящий комикс. Назывался он «Кинг Конг в Кутаиси». Сюжет был простой. Кинг Конг, вырвавшийся со своего затерянного в океанских широтах острова, нападает на мирный городок в западной части Грузии. Но на помощь его жителям приходит доблестный «полковник Мороз», который с гитарой наперевес дает чудовищу самый решительный отпор. В роли гигантской обезьяны выступал, естественно, Ярмолюк. Поскольку у нас был свой фотоувеличитель и набор химикатов, фотографии мы делали сами. Я снял с Игорем несколько постановочных фото. Например: обнаженный по пояс Ярмолюк лупит себя кулаками в мохнатую грудь и корчит страшные рожи. Эффект гигантизма достигался очень просто, в процессе печатания фотографий. Что нужно – я делал побольше, что нужно – поменьше. Потом все это склеивалось, накладывалось друг на друга, так что получилась полноценная история в картинках. Думаю, что никогда в Советской армии не было такого дембельского альбома. Ни до, ни после нас.