Армейские будни (сборник рассказов)

– Вот это баба! Видали ляжки... прямо на меня пёрла, думал стопчет!
– смаковал увиденное Пушкарёв, после того как женщина с сынишкой торопливо скрылись в лесу.

– Сразу видать, что масла не по двадцать пять грамм за завтраком ест,- подхватил с ехидной усмешкой Елсуков.

У Кручинина напоминание о количестве выдаваемого им масла вызвало нехорошие ощущения, но куда больше ему не понравилась усмешка неприятного москвича.

– Нашёл кому завидовать... масло, сало,- передразнил он Елсукова.- Тебе вон хоть килограмм скорми, всё на говно переведёшь. А здесь всё оно на пользу, её вон хоть саму на хлеб мажь,- не удержался от комплимента Володя.

– Как на твой вкус, дед?- тут же он обратился к авторитетному в таком вопросе мнению Каретника.

Но тот, в отличие от более молодых сослуживцев особых эмоций не выразил:

– Да ничего особенного, баба как баба.

– Ну, ты это брось. У неё вон, каждая титька в пилотку не войдёт, а как кормой завиляла, я чуть следом не побёг,- Пушкарёв стоял по-прежнему босой и делал неприличные движения тощими ягодицами.

– Титьки, задница - это ещё не всё... Просто вы мужики ещё баб в натуре не видели, вот и беситесь от голых ляжек,- назидательно сказал Валера.

– Ой, да брось ты знатока из себя корёжить. Знаю я вас женатиков, сидите возле жён и из-за их юбок не высовываетесь,- обиженно парировал Пушкарёв.

Вовчик Митрофанов в силу природной стеснительности вслух своего мнения не высказал. Женщина на него тоже произвела впечатление. Она была в самом расцвете своей женской силы, той, что действует на воображение юношей иной раз куда сильнее ранней девичьей прелести. В то же время грубые, циничные высказывания Пушкарёва его коробили.

Володя Кручинин излишней робостью никогда не страдал, даже более того... Но чувствовал он примерно то же, что и его тёзка-москвич и потому осадил спорщиков:

– Ладно, харе базарить!... Напугали хмыри чумазые хорошую бабу, защитнички хреновы. Она вон с пацанёнком по грибы вышла, позагорать, воздухом подышать, а тут хари немытые в траве вместо грибов и глазеют, портянки вонючие поразвесили.

– Да уж... Представляю, что она о нас подумала, когда увидела,- с усмешкой покачал головой Валера Каретник.
– Не хотел бы я, чтобы моя вот так в переплёт попала.

В ответ раздался дружный смех - каждый представил мысли женщины попавшей в такое "окружение".

Курсанты оживлённо делились мыслями, напрочь забыв про полигон с танками. А женщина, торопливо удалявшаяся по направлению к своей даче, уже несколько успокоившись, наверняка досадовала на свою невнимательность и легкомыслие - так далеко зашла в лес, да ещё в таком виде. В то же время она не могла не вспоминать уморительные физии солдат, их глаза. И конечно у неё не мог не возникнуть естественный женский вопрос: как она им показалась? Впрочем, их глаза давали на него исчерпывающий ответ.

Думали, судили со своих колоколен, но подсознательно, о чём вроде бы и мыслей не было: не сомневались - жизнь правильно, по верной, ленинским гением указанной колее идёт, и дальше будет всё лучше и лучше. Так уж устроен человек, он изначально готов верить, что худшее позади, а впереди только лучшее. Да разве, глядя из семидесятых, поверишь в реальность того, что в восьмидесятых станут и прилавки беднее, и очереди длиннее. А когда достигнет призывного возраста этот мальчишечка, которого волочёт за собою мать, застреляет вовсю, всеми калибрами, это, пока ещё безвредно ревущее на полигоне Ружьё. И кто знает, что ждёт его там, в его, возможно, совсем не прекрасном "далёко", не состарит ли он до срока свою, пока ещё цветущую мать?

И эти ребята в комбинезонах и пилотках пока не сомневаются, что всё у них будет в порядке, ведь все трудности уже пережиты их родителями, для того чтобы им жилось легче. Да разве можно сейчас предвидеть, что ожидает и их, и их будущих детей, вместо официально объявленного к восьмидесятому году пришествия "Золотого века"?... Ведь сыновья достигнут их возраста, когда Армия предстанет клубком проблем, клоакой. И они, будучи родителями, пойдут на всё, дабы избавить свои возлюбленные чада от, ставшей почти невыносимой и смертельно опасной службы, от того Ружья, что будет палить без удержу... И Саша Грамахин не мог предвидеть, что ожидает его там, в темени будущего - успеет ли, достигнет ли таких должностей и званий, чтобы посылать на смерть, а не быть посылаемым. В то, другое время, когда выстрелит Ружьё.

– Ну вот... уже ищут,- привычно состроил гримасу мученика Елсуков.

– Кручинин... где вы там!?
– уже отчётливо слышался голос Кухарчука.

– Всё, кончай привал, пошли трансмиссию драить,- со вздохом сожаления проворчал Каретник и стал подниматься.

– Чёрт... и про время-то забыли совсем, больше часа, наверное, тут провалялись. Нас же всего на полчаса отпускали,- забеспокоился Кручинин.

– Да не спеши ты Володь, успеем ещё наслужимся,- с неспешной рассудительностью, как бы придержал его Валера.

И Володя послушался, неожиданно виновато улыбнулся в ответ и совсем уже без командирских интонаций обратился сразу ко всем:

– Верно, успеем ещё... Давай ребята потихоньку потопали, а как "замка" увидим шагу прибавим. Силёнки-то беречь надо, нас, вон, на гражданке ждут,- он с улыбкой кивнул в сторону противоположную полигону.

Так они и пошли не торопясь, обходя деревья, туда, где их ожидали танки и лейтенант Грамахин.

Гречневая каша

Мать неожиданно уехала в служебную командировку и Ирине, студентке-второкурснице, предстояло два дня исполнять ее домашние хозяйственные обязанности. Казалось, ничего особенного, что за дела убирать квартиру, да кормить завтраком и ужином уходящего на работу, и приходящего с нее же отца. Ей и самой казалось, что со всем этим она справится шутя. Утром первого дня они позавтракали еще тем, что приготовила перед отъездом мать. Но вечером ужин уже готовить предстояло самой Ирина. Придя домой, после шести часов институтских занятий, она наскоро убралась, и стала прикидывать, что бы приготовить на ужин.

Стояла середина семидесятых годов. Это было время, когда уровень жизни в СССР достиг своей наивысшей отметки. В магазинах, особенно больших городов имелся еще сносный выбор как продовольственных, так и промышленных товаров, люди из бараков и хибар постепенно перебирались в хоть и тесные, но благоустроенные квартиры. Как никогда казалось, что ведомая мудрой партией Ленина страна, в дальнейшем заживет еще лучше… Впрочем, не будем забегать вперед и останемся пока во времени относительно сытого и спокойного «застоя».