Аромат теней

– О ком ты? – Он включил увлажнитель рядом со столом.

– Кто меня зачал? Мой настоящий отец?

Ксавье срезал «кохибу», [18] закурил и дважды выпустил дым, прежде чем посмотреть мне в глаза.

– Не знаю и не хочу знать. Мне все равно. Вот это правда. Ему всегда было все равно.

– Итак, ты с этим покончил. Избавился от меня. Избавился от разочарования в семейной династии Арчеров.

– Не будь мелодраматичной, Джоанна. И помни: виновата твоя мать, а не я.

18

Дорогие сигары, которые производятся на Кубе и в Доминиканской республике. – Прим. перев.

– ноты должен испытывать облегчение, – продолжала я; мои слова были проникнуты медовым сарказмом. – Больше никакого притворства. Никаких чопорных наставлений, неловкого молчания в День Благодарения. Ты можешь больше никогда меня не видеть.

– Это верно, – сказал он, и я вопреки своему желанию вздрогнула, тут же возненавидев себя за это. – Очевидно, ты лишаешься наследства. Вчера я уже изменил документы. Я не собираюсь содержать ребенка другого мужчины. Оливия получит все. – Он смотрел на меня; между нами символически висела дымовая завеса. – Ты не моя дочь.

– Но, Ксавье. – Я тоже встала и, наклонившись над столом, разогнала дым. – Как это будет выглядеть?

Он уже подумал об этом.

– Для всего мира ты останешься моей дочерью. Отстраненной, но моей. Понятно?

«Всего лишь имущество, – подумала я, – небрежно отброшенное в сторону».

– Поскольку моя дочь к тебе как будто хорошо относится, ты сохранишь свой дом, свою машину и небольшое ежемесячное содержание, но семейный бизнес, все дома и вложения – все это принадлежит Оливии, и по справедливости.

– А имя? – негромко спросила я. – Имя я могу сохранить?

Он колебался.

– Это имя и твоей матери.

– Которое она явно высоко ценила. Он застыл.

– Теперь ты можешь идти.

Я едва не рассмеялась. Да я давно ушла. Он просто никогда этого не замечал.

– Да, Джоанна. – Его голос остановил меня, когда я уже взялась за дверную ручку. Он уже снова сидел за столом, направляя вверх струю дыма. И заговорил углом рта: – Держись подальше от «Валгаллы». Если я услышу еще об одном инциденте, наносящем ущерб репутации моей собственности, я лично выкину тебя прочь.

Я использовала единственное оставшееся оружие.

– Неудивительно, что она тебя бросила.

Он взял ручку и принялся писать, не глядя на меня.

– Тебя она тоже бросила.

Что ж, это и есть самое трудное, верно? Моя мать меня бросила. Конечно, она бросила Ксавье и Оливию тоже, но они не приходили в себя после нападения, угрожавшего их жизни. Они не почувствовали ее уход так, как я. Не нуждались в ней, как я.

«Нет смысла все это повторять себе», – подумала я. Мать ушла из семьи – только и всего, и, как остальная часть моего радостного прошлого, это теперь позади. Покидая кабинет Ксавье, я представляла себе, что топчу воспоминания, которые вызвало упоминание имени моей матери, каблуками загоняю их назад в могилу сознания, где покоятся все мои прежние боли. Я больше не подросток с уязвимой и уставшей душой и с искалеченным телом. Мне в моей жизни больше не нужна мать, и я не хочу ее.

Я добралась до фойе и стреляла воображаемыми пулями в большой портрет Ксавье, когда услышала легкий звук. Он был приглушенным, и в нем легко было узнать биение моего сердца. Оливия стояла перед большим окном, выходящим на боковую лужайку, она отражалась в стекле, и изгибы ее тела резко контрастировали со строгими линиями окна. Она скрестила руки, словно пыталась удержать себя… «Она давно пытается это делать», – подумала я. При виде этой хрупкой и очень красивой фигуры сердце мое дрогнуло, и я быстро спустилась в гостиную. Я знала, что Оливия меня заметила: она наклонила голову, но не обернулась.

– Эй. – Я положила руку ей на плечо. – А где Чудо Номер Один?

– Снаружи. – Плохо дело: Оливия не попросила меня называть Шер по имени. – Ждет в машине.

– Ты опоздаешь на ужин, – сказала я, поворачивая ее к себе и обнимая. Когда я вижу слезы на глазах сестры, во мне просыпаются вес спящие материнские инстинкты. Конечно, я часто дразню ее по таким поводам, которые – мы обе это знаем – не имеют значения, но когда что-то действительно затрагивает ее сердце, я ощетиниваюсь, как волчица, защищающая детеныша.

– Ты уверена, что не можешь пойти с нами? – спросила она, умоляюще глядя мне в глаза. Мы с ней одного роста, но сегодня она возвышается на четырехдюймовых «маноло». – Я очень хочу немного побыть с тобой.

– У меня свидание, – ответила я, и она упала с лица. – С Беном.

Она с удивленным и радостным возгласом свела руки, и в глазах ее, кроме слез, загорелось что-то еще.

– О, Джоанна!

– Не придавай слишком большого значения, – произнесла я, но мне трудно было сдержать возбуждение в голосе. – Это всего лишь свидание.

– Но с Беном. С Бспом Тройной. – Она тяжело вздохнула и прижала руку к сердцу. – Я всегда знала, что вы созданы друг для друга. О, ты должна будешь мне все рассказать!

– Обязательно, – пообещала я. – Завтра.

– Нет, сегодня. Вечером, – настаивала она, обнимая меня.

– Оливия… – Я пыталась говорить твердо, но ее возбуждение оказалось заразительным. – Ну, хорошо. Заеду к тебе в половине двенадцатого или около того. К этому времени мы уже закончим.

– Тогда я дам тебе подарок, хотя, конечно, он не сравнится с Беном Трейной!

«А что сравнится?» – подумала я, высвобождаясь из ее объятий. Поправила ей волосы и улыбнулась.

– Тебе нужно привести себя в порядок. Для ужина ты слишком встрепанная.

Она кивнула, но не двинулась.

– Как ты?

Я пожала плечами.

– Привыкла. – И потом, понимая, что ей нужно успокоиться, радостно улыбнулась. – Все в порядке.

Еще один кивок, она снова сжала мне руку, и мы повернулись к выходу. Мы не можем общаться в доме Ксавье. В этих стенах не происходит ничего, о чем бы он не узнал. И тут Оливия меня удивила. Когда мы вышли из фойе в яркий зимний день и я повернула в противоположную сторону от «корвета» Шер, Оливия необычно сильно схватила меня за руку.

– Ты – вся моя семья! – воскликнула она, глядя мне в глаза. – Без тебя я бы, вероятно, верила всему, что говорят.

Мне не нужно было спрашивать, что она имеет в виду. Те, кто пишут о ней журнальные статьи, с ней никогда не беседуют. Смотрят на ее грудь, а не в глаза. И забывают, что под этой внешней красивой оболочкой и лоском есть человек, личность. Все забывают, и Ксавье тоже.

– Оливия Арчер, – сказала я, беря ее руки в свои. – Ты все, что о тебе говорят, и гораздо больше. Ты прекрасна, добра, умна и сильна. Ты верна и предана, и хотя обладаешь странным пристрастием к грязевым ваннам… – Тут она рассмеялась. – Ты все же моя сестра. Под внешностью светской дамы – прочная сердцевина и душа более сильная, чем у меня. Не забывай об этом, ладно?