Аромат теней

– Но то, что он делает, тоже неправильно, – сказала я, хмурясь, потому что Уоррен учинил со мной точно то же самое – заставил принять на себя смерть Оливии. Он хитростью заманил меня. Играл моей жизнью так же, как Тени играют жизнями других людей.

– Ага. – Она плотнее закуталась в свой платок, – теперь ты начинаешь понимать, что движет Уорреном. Он больше заботится обо всем человечестве, чем об отдельных людях. Для него главное – чтобы оставались в равновесии чаши вселенной. Выбор, наш или смертных, – это вторично.

Я отшатнулась.

– Но это… безжалостно.

– Ну, в прошлом Уоррена было такое, что делает жестокость добродетелью, – заявила Грета и, прежде чем я успела спросить, о чем она, подняла руку и покачала головой. – Но не мне об этом рассказывать. К тому же как можно не стать безжалостным, если имеешь дело с врагами, для которых смертные – всего лишь пешки на шахматной доске?

Она смутилась, осознав, что именно так я себя и чувствую, и виновато улыбнулась мне.

– Но есть и такие, кто мыслит, как ты. Они думают о смертных: «Они всего лишь на одну ступень ниже меня на шкале эволюции». Но отрядом командует Уоррен, а не они.

Теперь, когда я больше знала об Уоррене и о мере его ответственности, его действия казались более разумными. Поставила бы я отряд выше себя? Вероятно, нет. Поэтому у меня и нет такого выбора. Соглашусь ли я с тем, что жестокость может быть добродетелью? Вероятно, нет. Поэтому Грета и не рассказывает мне о прошлом Уоррена.

Я вздохнула.

– И Чандра одна из них, – высказала я догадку.

– А, Чандра. – Грета медленно кивнула. – Она совершенно ясна, верно?

– Когда мы встретились, я приняла ее за мужчину.

Грета поморщилась.

– Ну, ты бы все равно ей не понравилась… даже если бы приняла ее за мисс Америки. Прежде чем стало известно о тебе, она была следующей в очереди на место Стрельца. Твое появление отбросило ее на своего рода ничейную территорию, и теперь ей нужно отыскивать себе новое место в отряде. Но вначале нужно дать ей возможность оплакать утраченное.

Я сделала примирительный жест.

– Послушайте, если ей так нужна эта честь, я могу уступить ей.

– Это невозможно, – произнесла Грета, качая головой, и пристально посмотрела на меня. – Линия твоего происхождения сильнее, и закон совершенно ясен. За пределы кровных линий мы выходим только в том случае, если уничтожен весь род. Твоя мать была одной из нас, – и комиксы предсказали твое появление. Прочти их, увидишь сама. Твой долг теперь – исполнить свое предназначение. Наш – показать тебе, как это сделать.

Мне хотелось ей поверить, но ее слова, их смысл с трудом проникали в мое мятущееся сознание. Падение в Туфельку, теплый чай в желудке, шок от повторного нападения Аякса – этого для меня слишком много. К счастью, Грета почувствовала это.

– Теперь поспи, – сказала она вставая. – Тебе нужно отдохнуть. Завтра осмотришься.

Она взяла у меня из рук чашку, а я откинулась на подушку и глубоко вздохнула. Грета уменьшила огонь лампы. 11тицы негромко чирикали, и запах роз окутал мое сознание. Я услышала негромкий щелчок замка. Но к этому времени моя голова была слишком тяжела, чтобы я смогла ее поднять, и я с радостью уплыла от мыслей о долге, о наследии, о женщинах, похожих на мужчин, уплыла в безопасность собственного сознания.

Эту ночь я спала так крепко и спокойно, как не спала с пробуждения в теле своей сестры, и, вероятно, это произошло из-за мягких слов Греты, ее чая и ощущения, что хотя но пути сюда я едва не поджарилась, здесь я нахожусь в относительной безопасности. Я знала, что видела сны, но в них не было смысла или воспоминаний: только постепенное выздоровление тела в долгие предполуночные часы и подавляющий аромат роз.

А потом я переползла во вторую половину этой ночи.

Я услышала их крики из своей комнаты в противоположном крыле здания; эти крики накладывались один на другой, как это происходило в реальности почти десять лет назад. Необычность того, что мама действительно возражает Ксавье, заставила меня на цыпочках пройти по коридору к их спальне, и особенный интерес я почувствовала, уловив, как они перебрасываются моим именем. Я прижалась к щели между дверью и стеной, стараясь не нажимать на дверь своим растущим животом.

– Я говорю о том, как ты на нее смотришь! – сказала моя мама. Ксавье попытался возразить, но Зоя холодно оборвала его: – Как будто она грязная изнутри! Как будто ей надо чего-то стыдиться!

Ксавье помолчал, прежде чем ответить:: – Она носит ребенка чудовища!

Я рукой закрыла рот, чтобы не вскрикнуть, и отступила в коридор, как – представила я себе – моя мать в спальне. Затем новым тоном Ксавье проронил:

– Что ж, какова мать, такова и дочь, я думаю.

Я услышала треск, с каким открытая ладонь ударяет но плоти, услышала удивленный возглас матери, и наступило долгое невыносимое молчание. Затем медленно, негромко, смертоносно…

– В моей дочери нет ничего плохого.

Она произнесла это так, словно я принадлежу ей одной. И хотя мне снова шестнадцать лет, во сне я знаю, что Ксавье не мой отец. Да и сам он в глубине души это знает.

– Зоя!

Его призыв заставил меня торопливо спрятаться в портике, примыкающем к коридору. Я едва успела это сделать, как появилась моя мать, и я видела, как она идет по коридору. Я видела ее новыми глазами. Словно повязки, которые ранее сняла с моих глаз Грета, на самом деле были шорами. Теперь без них в зачарованности сна я заметила не только слезы на лице матери, но и ее решимость, ее сжатые кулаки.

– Зоя! Ксавье последовал за ней. Он остановился в коридоре, давая мне возможность рассмотреть изумление и гнев на его всегда спокойном, невозмутимом лице. Та моя часть, которая сознавала, что все это сон, хотела рассмеяться. Я совершенно забыла об этом споре. На следующий день мама исчезла, и я всегда была сосредоточена на этом факте. Но теперь все приобретало смысл, и во сне я смеялась над замешательством Ксавье.

Он услышал меня.

Голова Ксавье словно была присоединена к шее на храповике, глаза, подобные двум лазерам, сосредоточенным на цели, отыскивали меня в полутьме. Я застыла, улыбка на моем лице исчезла: он опустил подбородок и приподнял верхнюю губу в усмешке. Этого я совсем не помнила.

– Думаешь, это весело, маленький Стрелец? – спросил он; голос был не его, более низкий, хриплый от возраста и силы. Он медленно повернулся лицом ко мне, и я отступила; мне мешал живот… хотя я все время знала, что это сон, – я больше не беременна. И вообще я в другом месте.

Но эти глаза оставались сосредоточенными на мне, они были холодней и темней, чем раньше, и они безжалостно следовали за моим паническим бегством. Я уползала, а он шел– за мной, каждый шаг становился шире и быстрей предыдущего, но тут я прижалась спиной к люку для белья, больше мне некуда было скрыться.