Ароматы кофе

Линкер поджал губы:

— Разумеется, моя цель — трезвость. Но, пожалуй, средства будут иные — может быть, пачка кофе сумеет поменять привычки рабочего люда.

— Пока будут питейные заведения и алкоголь, не исчезнет и пьянство, — напомнила отцу дочь.

Тот повел плечами:

— Пусть так, но бизнес, не приносящий прибыли, не может быть орудием перемен. Пока не будем ничего предпринимать. Может, рыночная картина изменится.

Глава сорок шестая

Я блаженно и сыто нежился в объятиях Фикре. Стоило кому-то из нас шевельнуться, вспархивало душистое облако — перед свиданием со мной Фикре стояла, как это делают женщины бедуинов, обнаженной у курильницы с миро, чтобы ароматизировать кожу, и теперь этот аромат слился с влагой нашей любви, запахом мешковины под нами и кофейными ароматами нашей импровизированной постели.

Внезапно я рассмеялся, вспомнив про Определитель: сколько там составляющих, но в конечном счете человека просто влечет инстинкт: да, хочу это, сейчас; как это приятно.

— О чем ты думаешь? — спросила она, шевельнувшись под моей рукой.

— Об одном совершенно дурацком эксперименте, которым занимался до отъезда сюда.

И я рассказал ей про Определитель, про Линкера и про ящички с пробами…

— Очень, очень хочу посмотреть! — Фикре вскочила — ее темперамент не выдерживал длительного покоя; через считанные минуты после любви ей уже снова хотелось еще: больше секса, разговоров, больше страсти, рассуждений о будущем. — Они у тебя здесь?

— Да, тут где-то.

Я отыскал ящик с ароматами, принес ей.

— А твой любимый — какой?

— Пожалуй, вот этот.

Я вскрыл склянку с этикеткой «яблоко». Внезапно мне показалось, что запах улетучился, — я не почувствовал почти ничего. Но вот еле ощутимо пахнуло чем-то безжизненно тусклым и пресным, как молоко.

— Теперь мне кажется, что он ужасен. — Я передал ей склянку.

Она понюхала, пожала плечами:

— Слабый какой-то.

— Ты изменила во мне чувство запаха.

— Это Африка изменила.

— Ты и Африка.

Я вернулся в постель, и она снова пришла ко мне.

— Я нашла одно его стихотворение.

— Чье?

— Того француза, который здесь жил. Хочешь послушать?

— Ну, если надо…

Она уселась на мешках с кофе, скрестив ноги, естественная и непринужденная в своей наготе, и стала декламировать вслух.

— Довольно, — сказал я через пару минут. — Прекрати, Фикре! Сплошные звуки… никакого смысла.

— Он же прямо упивается словами, — упиралась она. — Неужели ты не слышишь?

Она вскочила и стала ходить по комнате, декламируя и взмахивая в такт рукой:

Est-ce en ces nuits sans fond que tu dors et t’exiles, Million d’oiseaux d’or, ^o future Vigueur…

Я не мог сдержать улыбку — она завелась, как ребенок, но слетавшие с ее губ французские слова, бесстрастные по сути, звучали удивительно эротично.

— Иди ко мне.

Mais, vrai, j’ai trop pleur'e! Les Aubes sont navrante…

— Хочу снова трахаться.

— A я нет! Хочу читать стихи!

Ухватив за лодыжки, я закинул ее обратно на постель. Она сопротивлялась, царапаясь, отбиваясь, хохоча и все пытаясь горланить свои стихи, когда я уже завладел ею. Даже когда я вошел в нее, не иссякла в Фикре эта странная, демоническая энергия. Она вывернулась и уже оказалась поверх меня, и даже когда я кончил, все не унималась, скача на моем обмякшем достоинстве, выпаливая:

^Oque та quille 'eclate! ^O que j’aille `a la mer! [46]

И ее ногти неистово впились в мой живот.

Разумеется, стишки были так себе, но что-то было в их мелодике, в этом примитивном, дикарском барабанном ритме, и он пульсирующим эхом отзывался в моей крови.

И я подумал: «Я вовсе не плантатор. Я вовсе не торговец кофе, И, конечно же, я вовсе не супруг».

И пообещал себе: когда все это кончится, я снова стану писать — я заново открою в себе того буйного, ликующего суккуба, который прежде жил во мне и писал стихи.

46

…Не в этой ли ночи ты спишь, самоизгнанник, Средь златопёрых птиц, Грядущих Сил прилив?.. …Но — я исплакался! Невыносимы зори…. …Ломайся, ветхий киль, — и я ко дну пойду… (фр.)

— Я придумала, — произносит голос Фикре.

— У-м-м? — выхожу я из дремоты.

Что-то твердое, легкое и сухое протискивается у меня между зубов. Я плююсь и открываю глаза. Она вкладывает мне в рот с ладони кофейные зерна. Улыбается и кладет остальные себе в рот, быстро пережевывая каждое сильными зубами, как кошка, грызущая косточки.

— Ты ешь немолотые зерна?

— Это вкусно! — кивает она.

Я неуверенно пробую на зуб одно. Она права — это вкусно: чистый вкус неразбавленного кофе.

— К тому же тебе пора просыпаться. — Она делает паузу. — Вот что я придумала. Я решила, что мы должны убить Ибрагима. Это единственный выход.

— Как такое возможно?

— Ты должен нанять башибузуков.Наемных убийц. Они его убьют, и мы с тобой сможем быть вместе.

— К несчастью, ты куплена под залог. Он в пустыне мне про это сказал. Даже если он умрет, его кредиторы тебя заберут в счет долга.

Фикре сверкнула глазами.

— Как я его ненавижу! — Она снова бросилась на постель. — Когда это все кончится, надо сделать так, чтоб мир перестал быть таким!

— Мало тебе наших забот… — пробормотал я.

Фикре потянулась, провела рукой мне по щеке:

— Теперь, когда у меня есть ты, когда есть все это,я хочу жить! Чтобы быть с тобой.

— Я что-нибудь придумаю, — пообещал я.

Снова все та же успокоительная ложь.