Артем (Федор Сергеев)

Характеризуя поведение Артема на суде, Поддубный говорит:

— Он держал себя во время процесса крайне спокойно, выдержанно и с большим достоинством. Его объяснения были точны, убедительны и кратки.

Прокурор много разглагольствовал о революционном движении в Харькове вообще и весьма мало говорил о конкретных «преступлениях» Артема. Он рисовал образ Артема как весьма опасного революционера, а судьи видели перед собой в общем приятного молодого человека лет двадцати пяти, спокойного и вежливого. Внешний вид «знаменитого оратора» ничем не отличался от внешности обыкновенного рабочего. Когда же прокурор дошел в своей речи до осязаемых, так сказать, фактов — заговорил о тачке, на которой вывозили всем известного в Харькове самодура доктора Якоби, и о других подробностях деятельности Артема на Сабуровой даче, — судейские иронически заулыбались.

Судимый по 1-й части 102-й статьи и по 1-й части 129-й статьи уголовного уложения Артем по требованию прокурора должен был получить многолетние каторжные работы.

Помощник присяжного поверенного Поддубный в защитительной речи умело использовал несодержательность и неконкретность предъявленных Артему обвинений. Да, Артем член РСДРП, уже один этот факт уголовно наказуем. Рассказы о его роли в Харьковском восстании носят фольклорный [20] характер и не могут быть приняты в качестве юридических находок. Свидетельские показания о преступной деятельности Артема начисто отсутствуют, и самое большее, на что может пойти суд, это подтвердить приговор казанской судебной палаты, ибо он полностью поглощает виновность Артема по предъявленным ему статьям уголовного уложения.

20

Фольклор — устное народное творчество.

Суд удалился на совещание. Несколько часов длились споры между судьями о мере наказания Артему. Виновность его была вне сомнений, но принять ли точку зрения прокурора и присудить обвиняемого к каторжным работам или согласиться с защитником и считать приговор казанского суда достаточным наказанием по всем преступлениям обвиняемого?

Споры между судьями были ожесточенными.

— Наши опасения о возможности окончания процесса каторжными работами не были лишены основания, — вспоминает Алексей Акимович Поддубный, — к подлинному приговору Харьковской судебной палаты было приложено особое мнение трех коренных судей, которые «полагали необходимым» приговорить товарища Артема к четырем годам каторжных работ. Таким образом, только один голос помешал осуществлению крайней жестокости в отношении моего подзащитного. По окончании суда мы дружески и сердечно расстались с Артемом, и он отбыл этапом в ссылку в Сибирь.

В Харькове все обошлось, таким образом, сравнительно благополучно. Пермский приговор сочли достаточным за все прегрешения Артема против самодержавия: ссылка на вечное поселение в отдаленные районы Сибири.

Лишь благодаря своему мастерству конспирации, умению не оставлять «вещественных доказательств» революционной деятельности и, конечно, благодаря уроку, который царизм получил от пролетариата в революции 1905 года, руководитель вооруженного восстания в Харькове, крупный деятель большевистской партийной организации, участник партийного съезда, ученик Ленина, Артем получил не высшую меру наказания — смертный приговор через повешение, а только ссылку в Сибирь. Такой исход из всех возможных был самым легким.

Путь далекий, кандальный

Прошел день нового, 1910 года. Новогодний праздник принято отмечать встречей друзей, добрыми пожеланиями счастья и здоровья, свершения жизненных планов и надежд.

В камере Харьковской тюрьмы, где сидел Артем, так же, как и во всем мире, отмечали наступление Нового года.

«Мы съели по горсти изюма и около десяти часов легли спать, — записал Артем в связи с этим, — но зато у нас не было скуки. Было немножко грустно; однако это не было неприятное чувство. К тому же мы наслаждались своей грустью умеренно. И очень неумеренно мечтали о будущем. Мечтали про себя…»

Пройдет несколько дней, и Артем отправится в Сибирь. Там он не будет сидеть сложа руки, постарается пробыть не слишком долго в местах, отведенных ему для жительства царским судом.

Перед близким отъездом из Харькова Артем написал несколько прощальных строк Фросе Ивашкевич, которая с помощью подпольного Красного Креста должна была облегчить предстоящее далекое путешествие.

«Теплые сапоги могли бы мне пригодиться, — пишет Артем. — В Сибири это универсальная обувь и при лесных скитаниях очень полезная». Нужна, очень нужна пара теплых сапог Артему, но надо же знать его характер, его деликатность по отношению к товарищам. И, только что выразив желание иметь в далекой, холодной Сибири пару теплых сапог, он тут же добавляет:

«Я без них очень хорошо обойдусь, поэтому не прилагайте чрезмерных стараний, чтобы достать их. Можно — хорошо, а нельзя — тоже хорошо. Примените этот принцип и ко всему остальному. Вы пишите об одеяле. Разве у вас есть лишнее? Я очень давно не имел собственного и не помню, когда на воле пользовался своим…

В Самаре я встретился с Ал. Вал. (речь идет о добром и старом друге Александре Валерьяновне Мечниковой. Она ехала на поселение, а Артем на суд в Харьков. — Б. М.), и через мою попутчицу передала мне маленькую подушечку. Вот и все мое постельное имущество… Вот видите, как немного мне нужно. Если есть теплое белье, пришлите до отъезда. Это вещь необходимая в дороге… В партию я уйду, вероятно, на будущей неделе…»

За годы тюремного сидения сколько думано-передумано о том, что и как делать, когда окажешься за пределами тюремной камеры. Ссылка это не тюрьма. Артему, человеку энергичному, предприимчивому, воображение рисовало заманчивые и смелые планы побега. Но нужно было подумать и о том, как и чем жить в ссылке до побега, что делать и каким путем зарабатывать себе на жизнь.

В письмах из тюрьмы Артем в самых общих словах делился с друзьями мыслями о своем приближающемся ссыльном существовании:

«Я сейчас же по приезде буду принужден переменить свой вид на чалдонский [21] . Но про запас надо иметь вид мастерового. Вы знаете, что я по внешности хамелеон. Мое верхнее всегда меняется соответственно среде. Вы понимаете, приходится искать работу, а кто примет поселенца? Меня в Иркутскую губернию привезут, выпустят где-нибудь при волости, припишут к ней, выдадут паспорт «крестьянину из поселенцев», и иди, Федя, на все четыре стороны. Этим Иркутская губерния выгодно отличается от других губерний, вроде Енисейской, где поселение не такое старое и где не скоро выдают паспорт. Итак, пойду я на все четыре стороны, а где придется остановиться, не скажу, потому что и сам этого не знаю. Знаю только, что на месте не буду жить: первое соображение — то, что надо зарабатывать, а на месте поселения заработки, сами знаете, плохи. Остальные соображения Вам и без объяснения ясны. Отдыхать я уже потому не думаю, что надоело отдыхать за последние три года. К тому же для меня деятельность — самый лучший, освежающий и оздоровляющий отдых, а самая мучительная, тягостная и непосильная работа — бездействие. Буду ли я кочегаром, машинистом, слесарем, чем угодно, я буду отдыхать. А если труд будет связан с большими передвижениями, то я, как прирожденный бродяга, у которого эта склонность в крови, буду такой деятельностью вполне доволен…»

21

Чалдон — коренной сибиряк, крестьянин.

В конце января с группой других заключенных Артем был отправлен из Харькова по этапу в Восточную Сибирь.

Короткие часы зимнего дня Артем проводил у окна вагона, всматривался в вечно меняющиеся картины родной природы. Степи сменялись лесами, равнины горами. Ритмично выстукивали свою непрерывную дробь колеса. «Какая огромная, богатая и нищая наша страна! — думал Артем. — Едешь сутки, недели, а дороге нет конца и края». Проплыл ставший родным Урал, потянулась Западно-Сибирская низменность. Рощицы чахлых березок — «колки», прикрытые снежным одеялом озера. Низко нависшее небо цвета серого арестантского сукна. В вагоне холодно, не греет собранная на воле одежка. Быстро проходит зимний день. Темно. Еле светит свеча в фонаре. Покачивается из стороны в сторону арестантский вагон. Надо уснуть, во сне легче переносится холод, быстрее текут часы.

В Иркутск прибыли в феврале месяце. В Иркутской пересыльной тюрьме Артем вторично перенес тиф. Болезнь на этот раз прошла легко, температура высоко не поднималась. Артем лежал недолго. Вскоре стал выходить на прогулку и играть в шахматы. Ходил по тюремному двору, слегка покачиваясь, словно выпил лишнее.

В Иркутской пересыльной тюрьме и в Александровском централе скопилось невиданно много этапников. Надежды на то, что скоро отправят дальше, мало. Надо терпеливо ждать своей очереди. Люди сидят здесь по нескольку месяцев.