Артём

Артем сделал вывод из этого периода жизни отца. Он решил сам стать хозяином своей судьбы, чтобы никто не смел заставлять его делать то, чего он не хочет. Поступив на работу в "Огонек", он не хотел быть лишь исполнителем воли даже такого талантливого и знаменитого редактора, как Коротич. Артем добился поездки в Афганистан и написал сенсационные очерки об этой, до него неизвестной войне. Он осуществил казавшийся сначала несбыточным проект службы журналиста в американской армии и был принят президентом США.

Это уже не его спрашивали: "Скажите, вы не сын Генриха Боровика?" - а спрашивали его отца: "Скажите, это правда, что вы отец Артема Боровика?" Артем не разбазарил наследства Юлиана Семенова, а превратил его в империю.

Когда я дал ему на выбор рукопись моего романа "Не умирай прежде смерти", к моему удивлению, он выбрал не политические, а лирические куски, и был прав как редактор. Но политика все больше и больше втягивала его в свою воронку. Он не только не сопротивлялся этому, но нырял все глубже и глубже и иногда производил впечатление человека, ходящего даже на суше в скафандре, почти не слышащего то, что ему говорят иногда даже самые близкие друзья. Между ним и мной я вдруг начал ощущать прозрачную, но непроницаемую оболочку. Однажды я передал ему новую рукопись, которую он обещал немедленно прочесть, - но я вдруг убедился, как блестяще он овладел искусством исчезать. Я не мог даже понять - читал он это или не читал. Встретив меня в Бишкеке, он радостно бросился ко мне с объятиями, и я вдруг сообразил, что он просто-напросто забыл эту малоприятную историю - жизнь слишком вознесла его над любой литературой, не имеющей сиюминутной сенсационности. Когда я ему напомнил, он начал невесело, но, думаю, искренне оправдываться: "Ты не представляешь что у меня за жизнь... Прости меня, ради бога..." Какая у него была жизнь - это как раз было легко представить.

В отличие от своего более мягкого и компромиссного отца, избегавшего конфликтов с властью, он ввязался в крупные рисковые игры. Насколько они были связаны с политическим расчетом, основанным на раскладе противоборствующих сил, а насколько на гражданской совести - судить трудно. Но одно несомненно - смелости Артему было не занимать. Ни от кого коррумпированная насквозь ельцинская администрация не получила стольких "подарков", как от "Совсека". Иногда мне даже казалось, что он допускает "перебор", прямо опасный для его жизни, и после одного такого "букета" публикаций я сказал своей жене: "Ты знаешь, я боюсь, что Артема могут убить".

Информированность еженедельника поражала и некоторых наводила на мысли о его связи с ФСБ. Меня это мало волнует, потому что даже если это и было так, то он был, видимо, связан с далеко не худшими людьми оттуда, которым тоже, возможно, было смертельно стыдно за сползание страны в беспредел. Хотя, хотя... факты показывают, что некоторым из них даже при благих намерениях трудно было избавиться от нелучших профессиональных привычек. Артем был не похож на типового восьмидесятника, хотя принадлежал к таковым хронологически - в нем не было ядовитой иронии, переходящей в стеб, ни показного, давно ставшего безопасным антисоветизма, ни снисходительной издевки по отношению к родителям - он их не только уважал, но и любил, ни щеголяния сексуальными победами - в нем была сильна семейная традиционность и чувство жены как друга. Он, наконец, в отличие от многих восьмидесятников дружил со многими шестидесятниками, не впадая в паранойю, что они якобы что-то отобрали у его поколения, и был воспитан на их стихах. Он был полной противоположностью виктороерофеевскому нигилизму по отношению к советской истории. Но он работал не на ностальгию по прошлому, а на ностальгию по будущему. Если мы уже никогда не вернемся в уютную только для безликих зомби несвободу и превратим свободу беспредела в свободу, но в пределах совести, в этом будет большая доля Артема Боровика.

Натан Злотников Бесстрашный разведчик

Боже, какими мы были наивными, как же мы молоды были тогда...

М. Матусовский

С Артемом Боровиком меня связывали близкое соседство и симпатия, как мне кажется, взаимная. Никогда не ощущал, что я едва ли не на 20 лет старше. Чаще всего, убеждаясь в проницательности, глубине и взвешенности его суждений, я начинал понимать, что он из совсем другой, более нашего испытавшей и повидавшей генерации: выходило, нет, не он, а я как раз был как бы младше.

Артем Боровик являлся самой яркой фигурой среди своих сверстников, работающих в журналистике. Он сумел сообщить своим писаниям и поступкам столько света, жизнелюбия и надежды, что верю - его время ещё впереди! Поэтому говорить о нем надо не вослед, а навстречу, тем более что он ждет нас всех далеко впереди, как отважный солдат боевого охранения, разведчик.

Только детям свойственно воображать себя в роли персонажей сказок. Главное качество этих персонажей - способность быть вечными. Он нередко серьезно рисковал, берясь за перо. Одним из первых писал об афганской войне - не как об отдаленном романтическом вояже, а как о близкой жестокой трагедии. Был он очень добр и простодушен. Это несомненное качество носителя истинного дара, таланта.

Был очень красив физически, статный, с мощным разворотом плеч. Умел приваживать людей. Повинуясь укорененной с детства деликатности и предупредительности, он, оказываясь в роли слушателя, словно бы привставал навстречу говорящему.

Понимая, что гены рано или поздно дадут себя знать, я осознавал, что он непременно идет в писательство, дорогой Хемингуэя, Экзюпери и Камю. Его писания явственно обладали поэтической природой. О них можно было сказать словами М. Цветаевой из её статьи "Поэт и время": "...Есть нечто, что важнее смысла - звучание..."

Артем Боровик был талантлив в любом деле, на любом жизненном поприще. Его дни были заполнены интенсивной, изнурительной деятельностью, разговаривал с сотнями, а может и тысячами человек. И буквально каждый после общения с ним получал толику энергии и надежды.

Когда в злополучный мартовский день мы оцепенели от боли - это была общая боль, справедливо сказать - всенародная. Потом все долго не хотели верить в непоправимое. Потом звучали проникновенные искренние речи. Фортуна капризна и привередлива, удача порою неверна, и только любовь остается надежной и неизменной вечно. Потом несли большие венки и скромные букетики цветов со всех концов Москвы.

И шли, и шли люди, а он на все невеселые хлопоты смотрел с большой фотографии, подперев ладонью щеку - с доброй и грустно-понимающей, незабвенной своей улыбкой.

Джон Кепстайн (США):

"...ЧЕЛОВЕК НА ВСЕ ВРЕМЕНА"

Для меня Артем был сыном. Я всегда считал, что я его крестный отец, а он мой крестник. Наше знакомство состоялось в 1967 в Америке, когда его отец, Генрих Боровик, был направлен в качестве заведующего корпунктом Агентства печати "Новости". Он приехал в Нью-Йорк вместе с своей женой Галей и двумя детьми - Маришкой и Темкой. Несмотря на то, что Генриху не было тогда и сорока лет, он уже был известным на весь мир журналистом, писателем и драматургом. Ему много помогала в работе его жена талантливая, элегантная, красивая Галина. А ещё были дети - умные и сообразительные; одним словом, это была идеальная семья.

Я в то время работал исполнительным директором компании "Сатра", которая торговала с Советским Союзом. Мы занимались торговлей металлами и сотрудничеством в области кинематографии и культуры. По этой причине мы поддерживали тесный контакт с Генрихом, и вскоре он и его семья стали для меня близкими и дорогими друзьями. Наша дружба длится уже 33 года.

С момента своего появления на свет Тема обладал тем, что называют харизмой. К нему тянулись люди разного возраста. Он был симпатичным, красивым ребенком, но мы все чувствовали, что он излучает ещё и внутреннюю красоту. Он много улыбался, был ярким, активным мальчишкой и уже в юном возрасте проявлял физическую смелость, ту, которую он так ярко доказал своей жизнью.

Я вспоминаю одну историю, которая связана с Артемом и его матерью. Когда Темке было около 8 лет, ему делали операцию на аппендицит в нью-йоркском госпитале Рузвельта. Генрих в этот момент уехал в Москву на похороны своей матери. Поэтому Галя позвонила мне, и я немедленно поехал с ней в госпиталь. Ей очень нужно было твердо убедиться, что врачи все делают правильно. До сих пор Галина рассказывает эту историю так, как будто это я проводил дни и ночи у Темкиной кровати в госпитале. На самом деле дни и ночи проводила сама Галя, как настоящая русская мама.