Артемий Семенович Бервенковский

возле меня на диване. Он был высокого роста, хорошо сложен и глаза имел

быстрые и умные.

– Представьте себе, почтенный друг,- сказал он, скрестив одну ногу на дру-

гую и облокотясь на подушки дивана,- представьте себе, что я этак каждый

день осужден утомляться! Боже мой! что за жизнь, что за жизнь, как подума-

ешь…

– Но позвольте спросить,- заметил я,- для чего вы…

– Для чего? Для здоровья, почтеннейший, для здоровья! Человеку нужен

моцион, вольный воздух, регулярная жизнь. Сильный крик расширяет лег-

кие,- это всякий знает, но никто на это не обращает внимания. Когда вы у ме-

ня несколько поживете, мы будем вместе бегать в саду и кричать: вы увидите,

как это полезно.

– Покорно благодарю,- сказал я,- но мне никак нельзя остаться у вас долее

завтрашнего дня; я так спешу…

– Пустое, почтеннейший, пустое! Мне еще нужно обо многом с вами потол-

ковать. Вот, например, что вы скажете об этом?

Тут Артемий Семенович отворил большой шкаф и стал вынимать из него

какие-то запыленные модели, похожие на то необыкновенное здание, которое

я видел на холме возле дома. По мере того как он вынимал эти модели, он

ставил их на стол под ранжир и вскоре совсем его загромоздил.

– Что это такое?
– спросил я.

– А как бы вы думали?
– сказал Артемий Семенович.

– Мельница?

– Как бы не так!

Тут вошел Трепетинский с какими-то наливками; увидел модели, вздохнул

и печально покачал головою.

– Это, сударь мой,- продолжал с довольным видом Артемий Семенович,-

это, сударь мой, коли вы слыхали, все разные перпетуум мобиле!

Я не мог утерпеть, чтоб не улыбнуться.

– Мне кажется,- сказал я,- что перпетуум мобиле значит вечное движение; а

модели ваши стоят неподвижно.

– Вот то-то и штука,- отвечал Артемий Семенович, нисколько не смешав-

шись,- они стоят неподвижно, потому что я еще не отыскал для них удобного

движителя; но дайте срок, у меня здесь (он ударил себя по лбу), у меня здесь

сидит такая выдумка, о которой вскоре заговорят в Европе! A propos1, «вы со-

чинитель»?

– Нет, я живописец.

1Кстати (фр.).

– Живописец! - вскричал радостно Артемий Семенович. - Пойдемте со

мною.

Он схватил меня за руку и потащил в другую половину дома. Она была уб-

рана прекраснейшими картинами италианской и фламандской школы. Арте-

мий Семенович начал говорить о живописи, и я был удивлен его здравым

суждением и глубокими познаниями Он говорил с жаром истинного любите-

ля; но заключение его разговора меня удивило.

– Все это, однако,- сказал он,- дрянь в сравнении с механикой! Я вам сейчас

покажу изобретенную мною водоочистительную машину.

Он схватил меня за руку и опять потащил за собою.

– Посмотрите,- сказал он, подымая крышу машины,- посмотрите, какая в

ней грязная вода. Я нарочно велел влить в нее воды погрязнее. Теперь смот-

рите, какая выйдет вода из крана: кристалл, чистый кристалл!

Он повернул кран, но из него выбежала такая же грязная вода, какая была в

машине.

– Это ничего,- сказал Артемий Семенович,- если ее раза два процедить, она

будет совершенный кристалл! Но не хотите ли посмотреть на мой вертел?

Мы пошли в кухню. Какие-то колеса и шестерни сцеплялись вместе и за-

нимали почти всю комнату. Три человека с большим трудом вертели огром-

ный цилиндр и приводили в движение железный прут, на котором перед ог-

нем жарился цыпленок.

– Каково?
– сказал хозяин дома, потирая руки.

– Кажется,- заметил я,- механизм немного сложен. Этим бедным поварен-

кам, должно быть, несколько тяжело!

– Помилуйте! тем лучше, что тяжело. Моцион, почтеннейший, моцион! О!

у меня ничего не забыто, одно истекает из другого. А посмотрите-ка сюда:

пока цыпленок жарится, здесь сбивается масло, а тут рубится зелень. У меня

на риге есть веялка, которая вместе и веялка и орган! Но это еще ничего; пой-

демте-ка в мою спальню. Что, вы думаете, это такое?

– Треугольная шляпа?

– Совсем нет: рукомойник! А это?

– Скрыпка.

– Как бы не так! Это дорожный ящик с бритвами. А это?

– Пистолет.

– Хорош пистолет! Это чернильница, чернильница, милостивый государь,

чернильница!

Артемий Семенович еще много показывал мне предметов вроде скрыпки и

рукомойника. Когда подали ужин, он наскоро надел парик и шитый кафтан и

сел со мною за стол. Не знаю, вся ли его кухонная посуда была устроена вро-

де вертела, но ужин показался мне отличным. Артемий Семенович был очень

веселого нрава. Он много в своей жизни читал; знал несколько иностранных

языков, и разговор его, когда он касался механики, был как нельзя более за-

нимателен.

Мы расстались уже поздно. Отведенная мне комната была чиста и покойна;

белье на постеле тонко и бело; перина раздувалась очень приманчиво; но,

признаюсь, я лег на нее не без боязни: мне казалось, что при первом прикос-

новении она превратится или в воздушный шар, или в какую-нибудь водо-

очистительную машину. Опасение мое, однако, было напрасно, и я уже пре-

давался приятному сну, как меня разбудил вошедший на цыпочках Трепетин-

ский.

– Извините, сударь,- сказал он,- я пришел просить вас о важном деле!

– Меня?

– Да; о таком важном,- продолжал старик, упав на колени и целуя мою ру-

ку,- о таком важном, что я отдал бы остаток жизни, лишь бы вы, батюшка, ис-

полнили мою просьбу.

Я смотрел на него с удивлением.

– Вот, извольте видеть, сударь,- продолжал он,- прогневили мы, видно, гос-

пода бога! Покойный Семен Артемьевич,- дай бог ему царство небесное,- ос-

тавил нам именьице порядочное: семьсот душ, батюшка, да капиталу тысяч