Артёмка (сборник)

Коля-режиссер сидел перед зеркалом и кремом мазал лицо. Увидев Артемку в зеркало, он, не оборачиваясь, сказал:

– А, и ты тут! Ну-ка, помоги Сене поставить павильон, а то, видишь, мы заняты.

Весь вечер Артемка бегал то за кулисы, то в публику. В антрактах он прибивал к декорациям деревянные откосы, опускал сверху падуги, перетаскивал мебель. Потом забирался на акацию, и, сидя над головами публики, жадно смотрел на сцену.

За время репетиций он выучил всю пьесу наизусть и теперь мысленно подсказывал гимназистам их роли. Если кто из исполнителей пропускал слова или комкал их, Артемка морщился и тихонько крякал. Невольно он сравнивал игру гимназистов с игрой актеров настоящего театра, и ему было обидно, что гимназисты говорят ненатуральными голосами и так ходят по сцене, будто их ноги спутаны веревками.

Но, когда на сцене появлялся Коля, Артемка забывал, что сидит не в настоящем театре, и сам того не замечая, отражал на своем лице всю мимическую игру гимназиста.

В одном месте Коля сделал такую длинную паузу, какой на репетиции никогда не делал. «Забыл!» – подумал Артемка в страхе за Колю и, повинуясь товарищескому чувству, с дерева подсказал:

– «Аркашка, у тебя есть табак?»

От неожиданности Коля вздрогнул и недоуменно посмотрел вверх. Публика расхохоталась, а Алеша, игравший Аркашку, машинально ответил:

– «Какой табак, помилуйте! Крошки нет». И Коле ничего не оставалось, как продолжать:

– «Как же ты в дорогу идешь и табаком не запасся?»

По счастью, Артемка успел спрятаться в листьях акации, и гимназисты так и не узнали, кто был виновником «накладки».

Неособенно нравилось Артемке, как Леночка играла Аксюшу. Там, в настоящем театре, Аксюша была какая-то неживая: ходит с женихом, о любви разговаривает, на горькое житье жалуется, а в голосе и в лице ни любви, ни горя. Даже не верилось, чтобы такая вобла всерьез топиться хотела. А вот Леночка совсем другая: что она ни скажет, всему веришь. Артемка чуть с дерева не соскочил, когда она крикнула: «Прощайте, братец!» – и, сбросив платок, побежала к реке топиться.

После этой картины Артемка опять шмыгнул на сцену. Аркашка, бородатый купец Восмибратов, Карп – словом, все действующие лица «Леса» ставили павильон, таскали столы и диваны, вешали на окна гардины, а Несчастливцев стоял посредине и, как капитан на корабле, коротко выкрикивал: «Опустить падугу! Диван влево! Шкаф в угол!» Увидев Артемку, он весело скомандовал:

– В сарай за стульями бего-ом!

Артемка бросился к сараю, накинул на оба плеча по стулу и, похожий в полумраке на петуха, бегущего с растопыренными крыльями, понесся обратно. Впопыхах он залетел на женскую половину, чуть не наскочил на Леночку и в испуге остановился.

– А, здравствуйте! – сказала девушка. Она оглянулась, не слышит ли кто, и лукаво спросила: – Вы куда тогда исчезли, а?

К лицу Артемки жарко-жарко прилила кровь.

– Ну, признайтесь же, – попросила Леночка, – только мне одной скажите: ведь это вы тогда читали монолог Несчастливцева?

– Я, – чуть слышно шепнул Артемка.

– Я так и знала. Слышали все, а догадалась только я одна. Бедный мальчик! Это вам так хочется играть, да?

– Да, – еще тише ответил Артемка и отвернулся.

– Это прямо свинство, что вам не дали роли! – рассердилась Леночка. – Ну, не огорчайтесь. Вот завтра мы начинаем репетировать «Женитьбу». Приходите, может, вам хоть роль Степана дадут.

– Я знаю «Женитьбу»! – обрадовался Артемка. – Это Гоголь написал.

– Да что он там пропал! – донесся недовольный голос Коли.

– Несу-у!.. Артемка подхватил стулья и, окрыленный надеждой, понесся на сцену.

Бегство

Спектакль кончился поздно. Вернувшись в будку, Артемка достал с полки «Женитьбу» и до тех пор не отрывался от книги, пока желтый свет лампы не потонул в блеске утра.

Потом знакомый рыбак принес чинить сапог. Сапог был огромный, из тех, в которых рыбаки ходят по воде, когда тащат на берег невод, и Артемке пришлось долго повозиться, пока удалось зашить на этом сапоге-великане прореху.

Боясь опоздать, Артемка не зашел даже в харчевню, а купил по дороге бубликов да ими и закусил на ходу.

«Дадут или не дадут? – в сотый раз спрашивал он себя, шагая по заросшей бурьяном улице – Ну, Подколесина будет представлять Алеша, Кочкарева-чудилу Коля, Яичницу – Петька толстый, а кто же Степана? На Слугу-то не много охотников найдется. Значит, Степана дадут мне. Как это? «Эй, Степан, у портного был?» – «Был» – «Что ж он, шьет фрак?» – «Шьет». – «И много уже нашил?» – «Да уж довольно, начал уж петли метать». Чего ж тут не представить? Совсем просто. А вдруг опять Сене дадут? И очень может быть. Он у них всегда слуг представляет».

И Артемка то прибавлял шаг, то останавливался и готов был вернуться назад.

Когда он вошел во двор, там было всего лишь три человека: Коля, Алеша и толстый Петя. Петя рассказывал о каком-то надзирателе гимназии Брадотрясе, которому гимназисты насыпали в карманы шинели нюхательного табака. Копируя этого надзирателя, Петька уморительно чихал. Потом стал рассказывать Алеша, и тоже смешное. Учитель-француз после звонка приказал гимназистам разойтись по классам. Алеша остался стоять около рояля. Тогда француз сказал: «Вы плохой юноша: все разошлись, а вы не разошелся», Артемка тоже засмеялся. Но, когда, в свою очередь, стал рассказывать Коля, Артемка подумал: «Ну что ж вы тянете за душу: скажите же наконец, буду я играть Степана или нет?»

Гимназисты сходились медленно, и каждый обязательно что-нибудь рассказывал об учителях. Все смеялись, а Артемка слушал и томился. Наконец пришли девушки. Опять расселись все под акацией, и началось распределение ролей. Коля называл действующих лиц и исполнителей. Большей частью гимназисты соглашались сразу; если же кто и пробовал возражать, Коля говорил: «Ничего, сыграешь» – и подавал белую тетрадочку.

Артемка ждал, не подымая глаз; от волнения у него стучало в висках. Но вот Коля сказал:

– Роль Степана…

Артемка со страхом взглянул на Колю.

Чуточку подумав, Коля неуверенно спросил:

– Сеня, сыграешь?

У Артемки упало сердце. Мир стал тусклый, как запыленный сапог. Сеня протянул руку и взял тетрадочку.

– Вот и все, – сказал Коля. – Остается роль свахи. По ее у нас играть некому. Придется искать.

– А Надя? – спросила Нюра.

– Надя? – Коля с сожалением развел руками: – У Нади такие роли не выходят. Мы напрасно ей и роль Улиты давали. Правда ведь, Надя?

– Так вы ж мне дайте! – чуть не подскочил Артемка. – Накажи меня бог, я сыграю!

Все разом повернули к нему головы.

– Кого? – не понял Коля. Он Подумал, что ослышался.

– Ну ту… как ее.. – Артемка коротко вздохнул и в отчаянии крикнул: Сваху!

Тут будто кто уронил на каменный пол поднос с посудой – такой звонкий, дружный грянул смех.

Артемка мог вынести все: голод, холод, брань. Но смеха… нет, смеха над собой Артемка не терпел никогда. Руки его сжались. Он хотел крикнуть, выругаться, но проклятые слезы вдруг брызнули из глаз, и, всхлипнув, Артемка бросился вон со двора.