Артист Александр Вертинский. Материалы к биографии. Размышления
Шрифт:
А в зрительном зале царила атмосфера большого национального праздника. Очевидец вспоминает: «Мы сидели в первом ряду амфитеатра, напротив сцены.
Под нами рокотал партер, белый зал был ярко освещен огромной люстрой, все пришли в своих лучших платьях, я взволнована… Люстра медленно гаснет, но освещается эстрада, из-за кулис появляется высокая, элегантная, во фраке фигура, утихший было зал взрывается хлопками и вновь затихает при звуках рояля… Звучит знакомый по пластинкам голос: «Рождество в стране моей родной, детский праздник, а когда-то мой!» (из воспоминаний Наталии Ильиной).
В такой вот обстановке праздника, энтузиазма, всеобщей взволнованности прошло полтора десятка концертов на китайской земле. Вертинский становится одним из самых популярных здесь русских. Его концерты, как правило, завершались шумными застольями, во время которых проявлялась широкая натура Александра Николаевича. В. Е. Валин рассказывал мне: «Обычно
В Шанхае Вертинский с особенной силой почувствовал, какой горячий отклик он способен вызывать у русской молодежи. Он носил в себе богатейший запас воспоминаний о многих интересных, видных, выдающихся людях. И он начал рассказывать, охотно рассказывать, во время застолий он любил изображать в лицах своих былых друзей и знакомых. Так в устных беседах рождались фрагменты его будущих мемуаров «Без родины», в которых не все одинаково ценно, не все безоговорочно заслуживает внимания потомков, но со страниц которых встают живо очерченные фигуры Мозжухина, Шаляпина, Карсавиной и, конечно, его собственный, неповторимый, волнующий человеческий лик с присущими ему слабостями и достоинствами.
Кстати, именно в Шанхае Вертинский видел в последний раз Федора Шаляпина. Они встретились на набережной, два таких разных человека, два разных по масштабу таланта артиста. Вертинский называл Шаляпина Федором Ивановичем, а тот его — просто Сашей, — и этим было многое сказано о той разнице между ними, которую оба прекрасно сознавали.
Встреча была радостной. Оба русских певца-эмигранта слегка прослезились. Они предпочитали не упоминать о внутренне разделявшей их стене, о стене непонимания, которая неизбежно стала бы реальностью, заговори они о проблеме Возвращения. Вертинский изъявлял готовность вернуться на родину без всяких предварительных условий, без накоплений (их к тому же и не было) и вещей, без определенной перспективы концертирования. Его стремление соединиться со своим народом было совершенно бескорыстным и самодовлеющим. И он, конечно, знал, что горячо любимый им Федор Иванович имел на этот счет абсолютно иное мнение. За несколько лет до их встречи Шаляпин предъявил финансовые претензии Советскому правительству по изданию «Записок», написанных в значительной части М. Горьким («на три четверти», по словам Горького). М. Горький писал тогда Шаляпину: «Этот твой иск ложится на память о тебе грязным пятном. Поверь, что не одни только русские беспощадно осудят тебя за твою жадность к деньгам. Много вреда принесла твоему таланту эта страсть накоплять деньги. Последний ее взрыв самый постыдный для тебя». Не мог Вертинский знать это личное письмо [30] , но он был осведомлен о том, как выгодно умеет «продавать» себя Шаляпин, с какой прибылью гениальный певец сбывал коллекционерам вещи, которых касалась его рука. Шаляпин не думал о Возвращении, он Думал о другом: как ликвидировать последствия «черной пятницы» на нью-йоркской бирже, когда он лишился почти всего своего немалого состояния. С целью сколотить новый капитал, пожизненно обеспечить свою многочисленную родню он и отправился вновь с концертами по всему свету, попал и в далекий Шанхай.
30
Оно опубликовано в «Новом мире» за 1986 г. (№ 1. С. 192).
В воспоминаниях И. Бунина о Шаляпине приводится любимая фраза певца «Бесплатно только птички поют». Да, бесплатно петь он не умел. И когда в Шанхае к нему явилась делегация благотворителей с просьбой дать бесплатный концерт, Шаляпин категорически отказался. Вертинский его оправдывает: «Артист, подписавший договор с антрепренером, не мог петь бесплатно. А расходы антрепренера? А пароходные билеты из Америки на шесть человек? А отели, а реклама театра, а все остальное?» Верно, всем надо было заработать на Шаляпине и надо было крупно заработать самому Шаляпину. И все же… все же эпизод с благотворительным концертом явно не украшал певца, как, впрочем, не украсили себя травлей Шаляпина и эмигрантские газеты Шанхая.
Вертинский любил представлять себя практически мыслящим по части финансов человеком и часто повторял фразу Шаляпина насчет птичек. Но сам он в шанхайский период вел себя на редкость непрактично, и когда он будет уезжать
из Шанхая, то поедет в СССР, а не в Америку, как Шаляпин, и, в отличие от Шаляпина, с совершенно пустыми карманами, зато с полным сердцем.Последняя встреча с Шаляпиным в номере шанхайского Катей-отеля описана в мемуарах Вертинского. Но при публикации были утрачены некоторые яркие детали, поэтому цитирую по рукописи Вертинского: «За день до его отъезда из Шанхая я сидел у него в «Катей-отел’е». Была ранняя весна. В раскрытые окна с реки Вампу — тянуло теплым пасхальным ветерком. Это было накануне Пасхи. На «банде» — уже зажигались огни. Семья ушла в церковь. Шаляпин был болен. Он хрипло кашлял и кутал горло в шелковый шарф. В халате — большой, растрепанный и страшно усталый, он полулежал в кресле и тихо говорил мне:
— Ты помнишь эти стихи?
Иди один и исцеляй слепых… Чтобы узнать в тяжелый час сомненья Учеников злорадное глумленье И равнодушие толпы…Всем своим обликом и позой он был похож на умирающего льва. Острая боль и нежность к нему пронзила мне сердце… Точно предчувствуя, что это наша последняя встреча, что я никогда больше его не увижу — я опустился возле его кресла на колени и поцеловал ему руку» [31] .
31
Архив ГЦТМ, № 3000893/697.
Впоследствии они «встретятся» еще один, теперь уже действительно последний раз. Вечным приютом того и другого станет Новодевичье кладбище в Москве. Правда, и здесь их разделяет стена. Старая стена из красного кирпича. Памятник Шаляпину мерцает белым мрамором на старой части кладбища, а несравнимо более скромный памятник Вертинскому находится за стеной на новой территории (почти у самого центрального входа на кладбище).
Журналист и писатель Наталия Иосифовна Ильина, претендующая, по существу, на роль летописца русской колонии в Шанхае 20–30-х годов, впервые попыталась описать шанхайскую жизнь Вертинского в ее весьма обширном романе «Возвращение», где артист выведен под именем Джорджа Эрмина (он же Георгий Еремин). Судя по роману, Вертинский вызывал у нее сугубо негативные чувства. Он изображается в качестве эстрадного набоба-оф-собс, то есть короля всхлипываний. «Свет вспыхнул, все аплодировали, затем погас совсем, по залу забродил лиловый луч прожектора, упал на эстраду, остановился. В лиловой полосе возникла фигура во фраке: яйцевидная голова с прилизанными рыжеватыми волосами, руки прижаты к крахмальной груди, на пальцах — перстни. «Эрмин» не то пропел, не то проговорил:
Замело тебя снегом, Россия, Запуржило седою пургой……Неясно, как он этого достиг, но он — плакал. По напудренным лиловым (из-за прожектора) щекам катились слезы…
И печальные ветры степные Панихиду поют над тобой!Саксофон подтвердил это страшными завываниями. Эрмин молча ломал руки. …Вот и разберись, что заставляет такого Эрмина стремиться в СССР. Затосковал по Родине? Долго эту тоску подделывал, имитировал, торговал ею — и кончилось тем, что на самом деле затосковал?»
Еще одна зарисовка Эрмина, уже в бытовой обстановке: «Он был ражий и рыжий детина, но жесты разболтанных в кистях рук, манера говорить немного в нос совсем не подходили детине, а подходили тому, во фраке, напудренному и плачущему».
В дальнейшем Эрмин-Еремин, то бишь Вертинский, говорит, что, прочитав конституцию СССР, он перекрестился.
— Я думал, что же это — Китеж, воскресающий без нас!
Жестоко окарикатуренный образ Эрмина полностью лишен живых человеческих черт, а немногие его реплики являются цитатами из песен Вертинского. Конечно, подлинный Вертинский не мог цитировать самого себя.
По «Возвращению» можно сделать вывод о том, что Вертинский был знаком Н. Ильиной лишь издали, понаслышке, и воспринимался ею как воплощение классового врага в искусстве, как предатель родины. Она брезгливо обходила его стороной. Но после публикации романа прошли годы, и стало ясно, что писательница в своей книге намеренно извратила характер своих реальных отношений с артистом. Создавая «Возвращение», она «откорректировала» их в соответствии со сложившимся в сталинские времена стереотипом отношения к «распространителям буржуазной пошлости» на эстраде. Сыграло свою роль и вполне понятное желание представить самое себя в наиболее выгодном свете. Возможно, имело значение и то, что в 60-е годы песни Вертинского были забыты, и она не предполагала их возрождения.