Артур и Джордж
Шрифт:
Артур снова замечает, как осторожен и точен Джордж, касается ли он чего-либо важного или пустяков, эмоций или фактов.
Первоклассный свидетель, и не его вина, если он не способен видеть то, что видят другие.
— Мистер Идалджи…
— Джордж, прошу вас.
Сэр Артур вновь соскальзывает с «эй» к «и», и его нового покровителя следует избавить от неловкости.
— Вы и я, Джордж, вы и я, мы оба… не официальные англичане.
Джордж ошеломлен. Он считает сэра Артура официальнейшим англичанином, насколько это вообще возможно: его фамилия, его манеры, его слава, его вид абсолютной непринужденности в этом фешенебельнейшем лондонском отеле, вплоть даже до того, что он заставил Джорджа ждать себя. Если бы сэр Артур не выглядел неотъемлемой частью официальной Англии, Джордж, вероятно, ему не
Вместо этого он оценивает собственный статус. Как может он не быть сполна англичанином? Он англичанин по рождению, по гражданству, по воспитанию, по религии, по профессии. Или сэр Артур подразумевает, что, забрав у него свободу и вычеркнув из списка юристов, его тем самым вычеркнули из списка англичан? Если так, то другой родины у него нет. Он не может вернуться назад на два поколения. Не в Индию же ему возвращаться? Страну, которую он никогда не посещал, да никогда этого и не хотел.
— Сэр Артур, когда мои… неприятности начались, мой отец иногда уводил меня в свой кабинет и знакомил с достижениями знаменитых парсов. Как этот стал преуспевающим предпринимателем, а тот — членом Парламента. Как-то, хотя спорт меня совершенно не интересует, он рассказал мне о крикетной команде «Парсов из Бомбея», которая совершала турне по Англии. Предположительно, они были первой командой из Индии, посетившей эти берега.
— В тысяча восемьсот восемьдесят шестом, если не ошибаюсь. Сыграли около тридцати матчей, выиграли, боюсь, только один. Простите меня, в часы досуга я штудирую «Уиздена». Через пару лет они снова приехали, и результаты были получше, насколько помню.
— Видите, сэр Артур, вы много осведомленнее меня. А я не способен притворяться тем, кем не являюсь. Мой отец воспитал меня англичанином и не мог, когда обстоятельства изменились, утешить меня сведениями, к которым не прибегал прежде.
— Ваш отец приехал из…
— Бомбея. Его обратили в христианство миссионеры. Собственно говоря, они были шотландцами. Как и моя мать.
— Я понимаю вашего отца, — говорит сэр Артур. И Джордж осознает, что никогда в жизни не слышал этой фразы. — Истины твоей расы и истины твоей религии не всегда находятся в одной долине. Иногда, чтобы обрести истину более великую, необходимо одолеть высокий хребет в зимних снегах.
Джордж взвешивает эти слова, словно они входят в данные под присягой письменные показания.
— Но тогда ваше сердце разделяется надвое, и вы отторгаетесь от своего народа?
— Нет. Тогда ваш долг — рассказать вашему народу о долине за хребтом. Вы оглядываетесь вниз на долину, из которой поднялись, и видите, что они приспускают флаги в знак приветствия, так как считают, что подняться на хребет — уже подвиг. Но это не так. И потому вы поднимаете лыжную палку и указываете им путь. Там внизу, даете вы понять, там внизу — истина, там внизу, в следующей долине. Следуйте за мной через хребет.
Джордж пришел в «Гранд-Отель», предвкушая сосредоточенное изучение материалов его дела. Разговор принял несколько неожиданных оборотов. И теперь он испытывает растерянность. Артур ощущает отчаяние своего нового молодого друга. И ощущает себя ответственным; он только хотел его подбодрить. Ну так хватит рассуждений, время для действия. И для гнева.
— Джордж, те, кто поддерживал вас до сих пор — мистер Йелвертон и прочие, — отлично поработали. Были абсолютно усердны и правы. Если бы британское государство было бы рациональным институтом, вы уже давно сидели бы за своим письменным столом на Ньюхолл-стрит. Но оно не таково. А потому я планирую не повторять труды мистера Йелвертона, не выражать те же разумные сомнения и не обращаться с теми же разумными просьбами. Я собираюсь поднять большой ШУМ. Англичане, официальные англичане, шума не любят. Они считают его вульгарным; он их смущает. Но если спокойная логика не сработала, я преподам им шумную логику. Я пойду не с черного хода, а с парадного. Я забью в большой барабан. Я намерен потрясти побольше деревьев, Джордж, и мы будем наблюдать, как гнилые плоды сыплются вниз.
Сэр Артур встает, прощаясь. Теперь он высится, как гора, над щупленьким клерком юридической фирмы. Однако во время их разговора на это не было и намека. Джордж удивлен,
что такой знаменитый человек способен слышать, а не только фонтанировать красноречием, быть мягким, а не только круто властным. Вопреки этим заключительным заявлениям Джордж, однако, испытывает потребность получить конкретное подтверждение.— Сэр Артур, могу ли я спросить… говоря попросту, вы думаете, что я невиновен?
Артур смотрит вниз ясным неколебимым взором.
— Джордж, я прочел ваши газетные вырезки, а теперь познакомился с вами лично. И вот мой ответ. Нет, я не думаю, что вы невиновны. Нет, я не верю, что вы невиновны. Я ЗНАЮ, что вы невиновны. — И он протягивает крупную атлетическую ладонь с мозолями, натруженными в разных спортивных играх, о которых Джордж понятия не имеет.
Артур
Едва Вуд подробно ознакомился с досье, как был выслан вперед на разведку. Ему предстояло ознакомиться с округой, оценить настроения местных жителей, попить умеренно в пивных и войти в контакт с Гарри Чарльзуортом. Однако играть в сыщика ему не предлагалось, и он должен был держаться подальше от дома священника. Артур еще не выработал план своей кампании, но понимал, что наилучшим способом заставить умолкнуть все источники информации было бы поставить трибуну и провозгласить, что он и Вуди прибыли доказать невиновность Джорджа Идалджи. То есть заодно и вину кого-то из местных. Он не хотел пробудить осторожность в кривде.
В библиотеке «Под сенью» он занялся розысками. Он установил, что в приходе Грейт-Уайрли имеются загородные дома прекрасной постройки, а также и фермерские; что почва там — светлый суглинок с подпочвой из глины и гальки; что основные сельскохозяйственные культуры там — пшеница, ячмень, турнепс и листовая свекла. Станция в четверти мили к северо-западу приходится на ветке Уолсолл, Кэннок и Раджли Лондонской северо-западной железной дороги. Приход, приносящий ежегодно округленную сумму в 265 фунтов с домом для священника, занимает с 1876 года преподобный Сапурджи Идалджи, окончивший колледж Святого Августина в Кентербери; Институт трудящихся в Лендивуде поблизости с залом для лекций и концертов на 250 мест выписывает достаточное число ежедневных и еженедельных газет. Директор школы, построенной в 1882 году, — Сэмюэль Джон Мейсон. Пост почтмейстера занимает Уильям Генри Брукс, он же бакалейщик, суконщик и торговец скобяными товарами; начальник станции — Альберт Эрнест Мерримен, который, очевидно, унаследовал фуражку начальника станции от своего отца Сэмюэля Мерримена. В деревне есть трое владельцев лавок — Генри Бэджер, миссис Энн Корбетт и Томас Йетс. Мясник — Бернард Гринсилл; управляющий угольной компанией Грейт-Уайрли — Уильям Броуэлл, а ее секретарь — Джон Болт. И Уильям Уинн — водопроводчик, газовщик и маклер. Таким нормальным все это выглядит, таким упорядоченным, таким английским.
Он с сожалением решил отправиться туда не на машине — прибытие «вулзли» с мотором в двенадцать лошадиных сил и весом в тонну в сельский Стаффордшир никак не обеспечит ему анонимность. А жаль, ведь всего лишь два года назад он съездил в Бирмингем забрать его. Путешествие ради более легкой и приятной цели. Он вспомнил, что надел свою фуражку яхтсмена, которая в последнее время превратилась в эмблему мотористов. Факт, пожалуй, не слишком известный среди местных обитателей — ведь пока он расхаживал по платформе Нью-стрит, ожидая агента «вулзли», к нему обратилась энергичная молодая особа, желавшая узнать, откуда поезда отправляются в Уолсолл.
Мотор он оставил в конюшне и сел в Халсмире на лондонский поезд. В Лондоне он прервет свое путешествие и повидается с Джин — всего в четвертый раз как вдовец и свободный человек. Он написал, предупреждая, чтобы она ждала его днем; он закончил письмо нежнейшими словами, и все же, когда поезд отошел от Халсмира, он поймал себя на том, что больше всего хотел бы сейчас сидеть в своем «вулзли», нахлобучив на уши фуражку яхтсмена, и в плотно прижатых очках мчаться с ревом через сердце Англии в направлении Стаффордшира. Он не понимал этой реакции, чувствовал себя и виноватым, и рассерженным. Он знал, что любит Джин, что женится на ней и сделает ее второй леди Дойль, и тем не менее свидания с ней он не предвкушал, как хотел бы предвкушать. Если бы люди были столь же несложны, как машины!