Артур Миллер. Пьесы: Все мои сыновья, Смерть коммивояжера, Суровое испытание, Вид с моста
Шрифт:
Келлер(матери). Ты ему скажешь… Ты это ему скажешь.
Энн. И так, чтобы он вам поверил.
Мать. Дорогая моя!.. Если бы Ларри был мертв, мне не понадобилось бы убеждать в этом Криса… В ту ночь, когда он придет к тебе, сердце его сморщится и высохнет, как губка. Ведь он знает и ты знаешь, что Ларри жив. До самого своего смертного часа он будет ждать своего брата! Нет, дорогая моя! Ты утром уедешь, и ты уедешь одна. Тебе предстоит одинокая жизнь. (Направляется к дому.)
Энн.
Мать. Не говори мне этого.
Энн. Он умер. Я это знаю! Он разбился у берегов Китая двадцать пятого ноября. Его самолет был в порядке, а он умер. Я знаю.
Мать. Как… как же он умер?.. Как он умер? Ты лжешь. Если ты знаешь, скажи, как он умер?
Энн. Я любила его. Вы знаете: я его любила. Я не взглянула бы ни на кого другого, не будь я уверена, что он умер. Вам этого достаточно?
Мать(подходя к ней). Чего для меня достаточно? О чем ты говоришь? (Хватает Энн за руки.)
Энн. Пустите руки, мне больно…
Мать. О чем ты говоришь? (Смотрит на Энн, потом подходит к Джо.)
Энн. Джо, прошу вас, ступайте в дом…
Келлер. Почему?..
Энн. Прошу вас. Ступайте.
Келлер. Скажите мне, когда он вернется. (Входит в дом.)
Мать(видит, что Энн вынимает из кармана письмо). Что это?
Энн. Сядьте…
Мать подходит к стулу, но не садится.
Но помните, когда я приехала, у меня не было никаких подозрений о том, что Джо… У меня не было ничего против него или против вас. Я приехала, чтобы выйти замуж. И надеялась… Я привезла письмо не для того, чтобы причинить вам боль. Я решила, что покажу вам его только в крайнем случае… Если не будет никакого другого способа убедить вас в смерти Ларри,
Мать. Что это? (Выхватывает письмо из рук Энн.)
Энн. Ларри написал мне как раз перед тем, как он…
Мать разворачивает письмо и начинает читать.
Я не хотела причинять вам боль, Кэт. Вы сами заставили меня это сделать. Запомните… Запомните…
Мать читает.
Я была так одинока все эти годы, Кэт… Я не могу больше быть одинокой.
Протяжный, глухой стой вырывается из груди матери в то время, как она читает.
Вы заставили меня показать вам письмо. Вы не поверили мне. Сколько раз я вам говорила! Почему вы мне не поверили?
Мать. Ах, господи…
Энн(с жалостью и страхом). Кэт, не надо, не надо…
Мать. Господи, господи…
Энн. Кэт, простите… Простите…
Крис идет по аллее; он совершенно без сил.
Крис. В чем тут дело?..
Энн. Где ты был?.. Ты весь мокрый.
Мать не двигается.
Где ты был?
Крис. А я думал — ты уже уехала.
Энн. Куда мне ехать? Мне некуда ехать.
Крис(матери). Где отец?
Энн. Он у себя. Он лег.
Крис. Сядьте оба. Я вам скажу… все, что надо сказать.
Мать. Я не слышала, как подошла машина… Крис. Я оставил ее в гараже.
Мать. Джим поехал тебя искать.
Крис. Мама… я уезжаю. Думаю, что мне удастся устроиться в Кливленде. Понимаешь, я уезжаю навсегда. (К Энн.) Знаю, что ты думаешь, Энни… Это правда! Я действительно трус. Меня сделали здесь трусом. В этом доме. Я подозревал своего отца и молчал. Но если бы то, что я знаю сейчас, я знал тогда, когда вернулся с фронта, — он бы давно был у прокурора. Я сам отвел бы его туда. А теперь… Я могу только плакать.
Мать. Что ты говоришь? Что ты можешь сделать?
Крис. Отправить его в тюрьму. Я говорю это вам обеим. Посадить его в тюрьму — если бы я был еще человеком. Но теперь я такой, как все. Я практичный. Вы сделали меня практичным.
Мать. Человек должен быть практичным.
Крис. Кошки на крыше тоже практичны. Мерзавцы, прятавшиеся, когда мы сражались, тоже практичны. Только убитые не были практичны! Я теперь человек практичный — и плюю на себя. Я уеду отсюда, сейчас!
Энн. Я еду с тобой…
Крис. Нет, Энн. Это невозможно.
Энн. Я не прошу у тебя ничего… насчет Джо. Клянусь, я никогда не попрошу тебя ни о чем.
Крис. Нет, попросишь. В глубине сердца ты всегда будешь просить.
Энн. Тогда сделай то, что ты должен сделать!
Крис. Что? Что можно сделать? Я всю ночь искал для него расплаты…
Энн. Ты ее можешь найти.
Крис. Какая это расплата? Разве я воскрешу мертвых, если посажу его за решетку? Так какая же это расплата? На фронте мы пристреливали, как собаку, всякого, кто вел себя как собака. На фронте была настоящая честь, и там было что защищать. А здесь? Страна остервенелых псов. Здесь все ненавидят, здесь все пожирают друг друга. Таков здесь закон. Единственный закон, по которому мы живем… Ну, хорошо, убили несколько человек, только и всего! Так устроен наш мир… Как же я могу вымещать это на своем отце? На нем одном?! Это зверинец, чудовищный зверинец!