Ашерон

— Ау- у- у! — Эш потер пятно, благодарный тому, что она не ударила его чуть выше. — А это за что?

— Почему никто из вас не сказал мне?

— Вообще- то мы не должны особо обсуждать это с людьми. Большинство из них не такие рассудительные, как ты.

— Ах, ну да, знаешь что, это совсем ничего не меняет. — Ее взгляд показывал всю ее целеустремленность. — И все равно я настаиваю на том, что именно я открыла Атлантиду.

Эш замер, когда решение пришло само собой. В этой битве, он собирался выйграть любыми путями.

— Не будь упертой, Тори. Пусть все идет, как идет.

— Это тебе легко говорить… Ты и представить себе не можешь, каким посмешищем была моя семья из-за того, что ты рассказал моему деду истории, которые впоследствии овладели воображением его сыновей. Мой отец и дядя отдали свои жизни за то, чтобы найти Атлантиду и доказать, что она там. А я могу сделать ничто иное, как очистить их репутации.

Ашерон обхватил ее лицо руками и попытался объяснить, почему она не может этого сделать.

— Они умерли, Тори. И их репутации ничего для них не значат. — Он почувствовал, как сжались ее зубы, а злость и печаль отразились в ее карих глазах.

— Они значат все для меня.

Как же он мог показать ей его точку зрения?

— Ты хочешь спасти репутацию своего отца, а я хочу сохранить свою. Мы с тобой находимся в стадии войны из-за этого. Никто не должен узнать об Атлантиде, которая была разрушена.

— Ты же бог. Почему ее место расположение навредит твоей репутации? — Искра надежды пронеслась сквозь него.

— Я тебе говорил, почему был в Атланте, когда еще был человеком?

— Нет.

Слава богам, что даже в пьяном состоянии в нем осталась хоть капля самосохранения. Облегчение и радость наполнили его. Не удивительно теперь, почему она все еще уважала его.

И именно поэтому Ашерон никому не мог позволить узнать об Атлантиде.

— Почему ты просто не можешь оставить все, как есть?

— Потому что я люблю своего отца. И я в долгу перед ним. — Эш прищурился.

— И ты даже готова уничтожить меня ради этого? — Тори покачала головой, пытаясь понять, почему Эш был таким настойчивым.

— Ты совсем все запутал. Как это вообще может тебе навредить?

— Скажи ей правду, Апостолос. Эш вздрогнул, услышав голос матери у себя в голове.

Он взглянул на потолок, ощущая ее присутствие.

— Ты была на удивление молчалива все это время, мама. Почему ты не рассказала мне о своих жрицах?

— А с чего бы мне это делать? К тому же ты знал, что мне нужны люди, которые бы поклонялись мне, чтобы поддерживать мои божественные силы в их теперешнем превосходном состоянии. Или ты думал, что только даймоны оказывают мне почтение?

— Да, он наивно так и думал. Покажи ей журнал, мой сын.

— А если она предаст меня?

— Она всего лишь человек. И я убью ее, если она посмеет причинить тебе боль.

Но он не позволил бы ей этого сделать и прекрасно знал об этом.

— Я не могу, мама. Я не хочу, чтобы она так на меня смотрела.

— А что если она не будет? Что если она была честна и для нее ты никто иной, как друг? Твое прошлое ничего не значит для меня. И Савитару с Сими на него наплевать. Ты должен научиться доверять, хотя бы иногда, Апостолос. Разве ты не думаешь, что она может быть той единственной, которая не станет судить тебя за то, что с тобой сотворили против твоей воли? Дай ей причину забросить Атлантиду. Позволь ей понять.

Ашерон снова посмотрел на Тори, напуганный той мыслью, что она посмотрит на него с тем же сожалением, что и Рисса когда-то. Ему нравилось, что она видела в нем обычного человека.

А с другой стороны, Тори теперь знала, что он бог, а ее отношение к нему нисколько не изменилось. Может его мама была права и он мог довериться ей?

— Ты не можешь постоянно жить в темноте, парень. — Слова Савитара преследовали его. — Рано или поздно, нам всем натянут наши задницы. Но знаешь что, ты все равно будешь улыбаться большую часть времени, даже несмотря на такие повреждения.

Это было правдой. И еще Ашерон осознал одну вещь до глубины души, что физическая боль исцеляется гораздо проще и быстрее, чем душевная.

— Пожалуйста, не обижай меня, Сотерия. — Прошептал он на атлантском.

Почувствовав тошноту от страха, Ашерон решил прислушаться к своей матери. Он вытянул руку и использовал свои силы, чтобы принести свою рюкзак себе в руку.

Тори нервно засмеялась.

— Ты не шутил о своих злых путях, не так ли?

— Не совсем.

Он добрался до самого дна и вытащил последний дневник. Его живот запульсировал от страха до такой степени, что он даже решил, что его сейчас вырвет. Ашерон протянул журнал Тори.

— Я дарю тебе способность свободно прочитать это. Но знай, что делаю я это против всякого здравого смысла и доверяю тебе то, что никто никогда не знал. Никто. Это секрет, за который я готов даже убить, чтобы он таковым и остался. Ты поняла?

Тори сглотнула от угрожающих ноток в его голосе. Что же в нем могло быть такого ужасного для бога?

— Я поняла. — Он поставил свой рюкзак на пол.

— Я схожу в душ, пока ты читаешь.

Тори не шевелилась, пока Ашерон не вылез из кровати. Заинтригованная, она открыла книгу и охнула, когда поняла, что может свободно читать ее, как будто она была на английском. Она знала каждую букву, каждое определение. Это было потрясающе и пока она читала, то представляла сцены так отчетливо в своем мозгу, что казалось, что Тори смотрит настоящее кино.

Сначала в нем описывались интимные и безобидные детали жизни принцессы, пока она не начала рассказывать о своем брате…

Шлюхе.

Эш позволил воде стекать по его коже, пока он сам боролся с болью и злобой внутри себя. Тори никогда снова не посмотрит на него так, как раньше.

Никогда.

Какого черта он послушал свою мать? Ему следовало уничтожить все журналы его сестры.

Я такой говнюк.

Он не мог отрицать правду о себе. Его навсегда преследовало прошлое, которого он совсем не хотел. И в этот момент он ненавидел Эстеса больше всего, чем когда-либо раньше. Этот ублюдок лишил Ашерона всего.

Даже уважения Тори.

Выключив воду, Ашерон вышел из душа и обнаружил, что Тори стоит в дверях и смотрит на него. Стыд и смущение нахлынули на него из-за ее молчания, пока он тянулся к полотенцу, чтобы вытереться. Он уже приготовился к ее оскорблениям и злости.

— Прости меня за то, что я запятнал тебя, Сотерия. Я не имел никакого права.

Одна единственная слеза покатилась по ее лицу, когда она подошла к нему.

Эш напрягся в ожидании ее пощечины или ругани. Он не заслуживал ничего иного и не ожидал ничего большего, чем это. Но когда Тори притянула его в свои объятия и поцеловала, то Ашерон был совсем поражен.