Аскольдова могила

Услышав позади себя тихий шорох, она торопливо обернулась: подле нее стоял Всеслав.

– О, не убегай, побудь со мною! – прошептал он едва внятным голосом, простирая к ней свои руки.

Девушка, которая отбежала уже несколько шагов, остановилась и устремила свой робкий и недоверчивый взгляд на трепещущего юношу.

– Чего ты боишься? – продолжал Всеслав умоляющим голосом. – И тебе-то бояться того, кто любит тебя более своей жизни!

Удивление и страх изобразились на прекрасном лице незнакомки. Она сделала Всеславу знак не подходить ближе и продолжала смотреть на него молча.

– Ах, вымолви хотя одно слово! – сказал тихо Всеслав. – Я уже слышал однажды твой голос, но ты говорила не со мною.

– Кто ты? – спросила наконец девушка. – Я тебя не знаю.

– Я Всеслав! – отвечал юноша, сделав шаг вперед.

Девушка вскрикнула от ужаса и пустилась бежать.

– Постой! – сказал с отчаянием юноша. – Постой, возьми хотя назад свое покрывало.

Незнакомка оглянулась и, увидев в руках Всеслава свое голубое покрывало, вскричала с детскою радостию:

– Так, это оно! Спасибо, добрый человек! Положи его здесь на траву.

– Но разве ты не можешь его взять из моих рук? – сказал Всеслав, сделав несколько шагов вперед.

– Из твоих рук! – повторила незнакомка с робостью. – Ты, кажется, не злой человек, – прибавила она, помолчав несколько времени, – но речи твои так чудны… Я боюсь тебя.

– Меня?.. О, если б ты знала, как я люблю тебя, то, верно бы, не стала бояться. Сколько раз я приходил на эту поляну для того, чтобы взглянуть на то место, на котором ты стояла, и молиться тому, кому ты молилась.

– Так ты не язычник? Ах, как я рада!.. Подойди, подойди – теперь я не боюсь тебя!

Всеслав подошел к девушке.

– Вот твое покрывало! – сказал он. – Но если я вижу тебя в последний раз, то не откажи мне: оставь его у меня.

– У тебя?.. На что тебе мое покрывало? – спросила с улыбкою незнакомка. – Разве ты девушка?

– Я не расстался бы с ним во всю жизнь мою: оно прикасалось к тебе, ты носила его.

– Да, и я очень плакала, когда его потеряла; мне подарила его матушка.

– А ты живешь вместе с матерью?

– Нет еще, – отвечала девушка, покачав печально головою.

– Так вы живете розно? Где же она?

– Вот здесь! – шепнула тихо незнакомка, указывая на могилу.

– Так она похоронена здесь? И ты, верно, приходишь сюда молиться ее праху?

– О, нет, я молюсь не ей, а за нее.

– Какому же ты молишься богу?

– Какому? Разве он не один?

– И ты знаешь его?

– А как же?

– Не его ли ты называла Искупителем?

– Да.

– Но кто же он?

– На небесах Он – бог наш, а на земле был сыном Той, которую называют Пресвятою.

– А как зовут тебя?

– Я девушка, дочь Алексея, который живет в этом лесу; меня зовут Надеждою.

– Надеждою! – прервал с удивлением Всеслав.

– Имена моих сестер еще лучше, – сказала с простодушною улыбкою девушка, – их зовут Верой и Любовью.

– Надежда, Вера и Любовь! – повторил Всеслав, покачивая недоверчиво головою. – Ах, счастлив тот, кто заключает их в душе своей! Но разве это имена?.. Я вижу, – прибавил он печальным голосом, – ты издеваешься надо мною.

– О, нет, нам дали эти имена в Византии. Прежде мы не так назывались: меня звали Всемилою, а сестер моих Премиславою и Светланою; но эти имена языческие: ими грешно называться.

– Твоего отца зовут Алексеем; но кто он такой?

Этот вопрос смутил приметным образом девушку. Помолчав несколько времени, она отвечала:

– Он был прежде воином, а теперь кормится работою.

– Но для чего он живет в этом дремучем лесу?

– Он рубит дрова и продает их киевским жителям.

– И ты живешь с ним в этой пустыне? Тебе должно быть очень скучно?

– Да, зимою мне бывает скучно: кругом нас воют волки, ревут медведи, и на меня иногда находит такой страх, что я во всю ночь заснуть не могу; но в земле печенежской мне было еще скучнее. Вот когда мы жили в Византии, там нам было весело. Там остались мои старшие сестры. Когда они вышли замуж, то отец мой приехал сюда со мною и с матушкою; она все тосковала, прошлого года умерла, и теперь я живу с ним одна-одинехонька, – промолвила Надежда, бросив грустный взгляд на могилу.

– Но неужели ты никогда не бываешь в Киеве? – спросил Всеслав.

– Иногда, по ночам, я вместе с батюшкою хожу туда молиться.

– Но по ночам все храмы бывают закрыты.

– О, наш храм запереть не можно, – сказала с улыбкою девушка, – в нем нет ни окон, ни дверей. Да что ты меня об этом расспрашиваешь? Если ты не язычник, то, верно, приходил и сам туда молиться?

– Да где же это? – спросил с удивлением Всеслав.

– На высоком берегу Днепра, подле Аскольдовой могилы. Всеслав отступил с ужасом назад.

– Как? – вскричал он, – Ты говоришь о развалинах этого христианского храма?

– Да. Батюшка сказывал мне, что это была святая церковь во имя чудотворца Николая. Злой Святослав разорил ее, но благодать божия живет и среди ее развалин… Да что с тобой сделалось? Отчего ты так побледнел?

– Прощай! – прошептал глухим голосом Всеслав. – Мы больше никогда с тобой не увидимся.

– Так ты уже не хочешь приходить молиться на могиле моей матери? – сказала Надежда, потупив в землю свои кроткие голубые глаза.

– Нет, – вскричал с отчаянием юноша. – Я люблю тебя, а я не могу и не должен тебя любить: ты христианка!

– Так что ж: мы должны любить и врагов своих, а что я тебе сделала?.. Я вижу теперь, что ты язычник, и мне это очень жаль, но я не стану тебя за это ненавидеть.

– Бедная девушка!.. Если б ты знала, кому ты поклоняешься!

– Я это знаю.

– А знаешь ли ты, о чем молят все христиане того, кого они называют своим Искупителем?

– И это знаю; я не раз слышала, как отец мой, преклонив колена, молил его, чтоб Владимир, великий князь Киевский…

– О, не договаривай!.. Итак, Богомил не обманул меня… Прощай!..

Отойдя несколько шагов, Всеслав не мог удержаться, чтоб не взглянуть украдкою назад: девушка стояла на прежнем месте, и робкие ее взоры следовали за уходящим юношею. Заметив это невольное движение, она с живостью сделала шаг вперед, вдруг остановилась и, перебирая в руках своих голубое покрывало, сказала вполголоса:

– Прощай, Всеслав!

Кто любил, тот поймет все отчаяние несчастного юноши. Он слышал в первый раз имя свое в устах той, чей образ сливался со всеми его надеждами. Он встретил ее и должен был навсегда с нею расстаться!.. Эта грусть, начертанная в голубых глазах ее, этот девственный, исполненный уныния голос проник до глубины его сердца. Ах, какие очаровательные, неземные звуки сравнятся с голосом той, которую мы любим! Какой смертный приговор ужаснее последнего «прости» для того, кто, расставаясь навеки с нею, не может в то же время расстаться и с своею жизнью!