Ассасины

Спустя какое-то время – Вилк уже подумал, что в доме никого нет – раздалось стариковское кряхтение, и хрипловатый голос спросил:

– Кто там?

– Ярилко… – У оробевшего юноши старое имя вырвалось само по себе.

– Важный гость… – сказано было с насмешкой, будто юного руса могли видеть сквозь стены.

Дверь отворилась и на пороге встал еще крепкий старик, очень похожий на деда Вощату, если бы не «городская» – дорогая – одежда и не большой крест, видневшийся из-под шелковой рубахи в распахнутом вороте. Похоже, старик отдыхал после сытного обеда – время было полуденное.

– Ну и кто ты? – осмотрев юношу с головы до ног, спросил старик.

– Ярилко…

– Это я уже слышал. Какого роду-племени будешь?

– Внук я… деда Вощаты.

– Вощаты?! – Старик изменился в лице. – Этого отступника от истинной веры?! Надо же, еще жив, оказывается…

– Простите, что я вас побеспокоил… – К Вилку неожиданно вернулись выдержка и хладнокровие, которым он был обязан Мораву. – Всего вам доброго.

Он поклонился – слегка кивнул – и уже намеревался уйти, но тут старик окликнул его:

– Постой! Какие мы гордые… Входи, коль стоишь на пороге. Негоже мне так с родственником обращаться.

Родственником? Насчет родственников дед ничего не говорил. Ярилко спросил:

– Вы Беловод?

– А то кто же… Заходи, не торчи под дверью, как столб. Вишь, какой вымахал. В нашем роду таких богатырей еще не было.

Юноша заколебался, но все-таки прошел внутрь дома, обставленного с немыслимой для русов роскошью. Здесь были и диванчики мягкие, и сарацинские ковры, и диковинные креслица с резными спинками, и шелковые занавеси на окнах, а в большой комнате, куда завел старик юного руса, горел камин – неожиданно подул холодный сырой ветер из севера и стало прохладно. В Вендском заливе иногда бывало, что и среди лета вместо дождя идет снег. Но непогода долго не держалась – обычно два-три дня.

– Садись, – указал Беловод на диванчик. – Рассказывай.

– А что рассказывать? – буркнул Ярилко.

– То, что наказал Вощата.

– Привет вам передавал…

– Нужны мне его приветы… – Старик насупил брови.

– И подарок. Вот… – Юноша достал из сумки, висевшей у пояса, большой кусок алатырь-камня, завернутый в кусок холстины.

– Ну-ка, ну-ка… – оживился Беловод. – Вишь ты! – восхитился он, взяв камень в руки. – Какая красота! А что там внутри?

– Стрекоза. Такие камни самые ценные.

– Знаю, знаю… – Старик осторожно положил алатырь-камень на низенький столик с гнутыми резными ножками. – А ты, поди, голоден?

– Нет! – резче, чем следовало, ответил юный рус.

– Врать нехорошо. Тем более – старшим, да еще и родственникам. Пойдем, я накормлю тебя.

Больше отнекиваться Ярилко не стал. Его молодой организм и впрямь требовал чего-нибудь посущественней, чем тот харч, которым Рогволд снабдил гридней в дорогу. Поэтому он с большим удовольствием умял добрый кусок жареного мяса, запивая его пивом, и съел небольшую ковригу удивительно вкусного и мягкого хлеба. Про Винету всегда ходили слухи, что хлеб здесь совсем другой, нежели у остальных народов, населяющих берега Вендского залива – белый и вкусный. И его здесь так много, что им даже щели в стенах затыкают. Но последнее утверждение, похоже, было неправдой – какие щели могут быть в добротных кирпичных домах?

– Наелся? А теперь рассказывай.

Сытный обед совсем расслабил юношу, и он, неожиданно для себя, поведал все, что знал, – и про деда, и про отца, и про мать. Заканчивая свое повествование, он осекся на последней фразе, глянув на Беловода, – глаза старика были полны влаги, и казалось, что он вот-вот заплачет.

– Ты это… не обращай внимания… – Беловод быстро вышел, а когда вернулся, то глаза его уже были сухими, только лицо стало печальным и задумчивым.

– Дед твой не говорил, что мы родные братья? – спросил Беловод.

– Нет.

– И почему он бежал из Винеты, тоже не рассказывал?

– Не рассказывал…

– Впрочем, это неважно… Прошли годы и все расставили по своим местам. Так решил Господь.

– А все-таки, почему деда ушел из города? – решился Ярилко задать этот важный для него вопрос.

Беловод внимательно посмотрел на юношу, немного помолчал, а затем ответил:

– В те далекие годы христиан в Винете убивали, как диких зверей. А мы приняли крещение и выросли в вере византийской. Приходилось жить в Винете и таиться. Однажды в пылу откровенности он начал убеждать своего лучшего друга-язычника, что наша вера – самая лучшая. Тот не ожидал, что Вощата – христианин, и между ними завязалась драка. Так уж вышло, что Вощата ударил его сильнее, чем следовало… Пришлось ему уходить из города – за убийство в Винете не платят виру [84] , как в других землях. Око за око, зуб за зуб – таков закон. Он бежал, а на нашу семью обрушились большие беды. Отца и мать казнили, узнав на допросе, что они христиане, а меня, недоросля, отдали в чужую семью. Но веру свою я все равно сберег!

84

Вира – древнерусская и древнескандинавская мера наказания за убийство, выражавшаяся во взыскании с виновника денежного возмещения. Также вирой именовалось денежное возмещение за другие преступления. Величина виры зависела от знатности и общественной значимости убитого. Со становлением древнерусской государственности вира стала определяться писаным законом («Русскими Правдами») и уплачиваться князю. Постепенно вытесняла обычай кровной мести.

Потрясенный Вилк молчал. Ему нечего было сказать…

Когда они прощались, Беловод подарил Ярилке нож в простых кожаных ножнах.

– Не гляди, что ножны небогаты, – сказал старик. – Посмотри на нож.

Юноша вынул клинок из ножен – и едва не ахнул. Он знал толк в оружии и понял, что держит в руках настоящий «дамаск». Ножи и мечи у русов из этой стали ценились едва не на вес серебра.

Покинув дом Беловода, Ярилко оглянулся. Старик стоял на пороге, горбясь, словно только сейчас вспомнил, сколько лет у него за плечами. А по морщинистой щеке медленно катилась крупная слезинка…

* * *

Русы пробыли в Винете больше недели. Так захотелось Всегорду, который стал как безумный от увиденной роскоши.

Он столько накупил разных вещей, что они едва поместились на двух лодьях. Тем временем в городе пошли тревожные слухи, что датский король Кнут VI пошел войной на герцога померанского Богуслава. Это значило, что Винете нужно готовиться к войне с жестокими данами и что скоро торговые корабли иноземных купцов уйдут из гавани и порт опустеет.

– Мы должны немедленно убираться отсюда! – решительно заявил Венелад. – Иначе даны перекроют нам обратный путь.

– Завтра! – отрезал Всегорд, и Венелад смирился; ссориться с преемником Рогволда ему было не с руки.

На следующий день отчалили ближе к полудню – Всегорд еще раз сбегал в торговые ряды. Венелад недовольно ворчал, а опытные гридни хмурились – похоже, придется ночевать на берегу, иначе ночью им предстояло из-за задержки пройти очень коварный участок, изобилующий подводными камнями и сильными течениями. Его и днем-то нелегко преодолеть, а что уж говорить о темном времени суток. Можно, конечно, взять мористей, но тогда они точно наткнутся на данов, морских разбойников, драккары которых гораздо быстрее тяжело нагруженных лодий русов.

Так все и вышло. Как гребцы не налегали на весла, а к самому опасному участку пути они добрались в аккурат на закате. Повздыхав от огорчения и почесав затылки, решили не рисковать и высадились на берег, где разожгли костры и приготовили немудреный ужин – мучную болтушку, заправленную остатками солонины. Долго возле костра рассиживаться не стали; решили двинуться в путь с первыми лучами солнца. Поставив ночную стражу, русы тут же уснули крепким сном, как обычно засыпают все воины в любой свободный от несения службы промежуток времени и неважно, когда – днем или ночью.