Assassin's Creed: Буря эпохи Мин

– Это правда ты… – пробормотала наложница.

– Да, я.

За все время, пока девушки не виделись, Шао Цзюнь почти ни капли не изменилась: лишь черты лица слегка заострились, сделав ее старше.

– Давно живешь здесь? – шепотом спросила Шао Цзюнь, оглядевшись.

– Уже три года… Переехала сюда вскоре после твоего ухода.

Голос хозяйки дрожал, но гостья не обращала на это внимания. Послушная наложница с недоверием посмотрела на подругу, а затем сказала еще тише:

– Как ты попала во дворец?

Шао Цзюнь усмехнулась. Ей никогда не перематывали ноги, а после того как почивший император сделал Шао Цзюнь Милосердной наложницей, она все время шпионила за старшими дворцовыми евнухами, чтобы развлекать своего господина сплетнями и слухами. Это позволило ей изучить Запретный город и поднатореть в акробатике, хотя природа и без того наградила ее отличной пластикой. Пусть сегодня ей и удалось прошмыгнуть незамеченной, однако все благодаря Янмину. Хотя Братство ассасинов уничтожили, у наставника еще остались связи в столице. Таким образом, всегда находились люди, которые помогали Шао Цзюнь. Войти в Запретный город оказалось непросто, однако возможно.

– Успокойся, меня никто не видел. Я пришла повидаться с тобой, а затем сразу уйду.

Лицо наложницы всегда казалось бледным, а сейчас начисто лишилось румянца. Девушка в растерянности смотрела на подругу и затем сказала:

– Ты… ради нее пришла?

У наложницы Чжан была прекрасная дикция, к тому же она прекрасно пела и танцевала, чем завоевала расположение императора вместе с титулом Послушной наложницы. Только сейчас ее голос дрожал, а речь стала прерывистой. Шао Цзюнь напряглась, услышав тревогу в голосе собеседницы, и осторожно спросила:

– Это странно?

Собеседница немного замялась, но потом все-таки решилась сказать:

– Я должна извиниться перед тобой, потому что потеряла ту вещь.

Широко распахнув глаза, Шао Цзюнь правой рукой схватила подругу за плечо.

– Помнишь, где именно?

Видя, что ее не обвиняют в случившемся, Послушная начала рассказывать:

– Когда ты ушла… я как раз танцевала «Ветви кудрании» для императрицы во дворце Человеколюбия, где и спрятала ту вещь…

Тогда Шао Цзюнь только стала наложницей и, согласно правилам, жила в том дворце вместе с вдовствующей императрицей, не имея возможности выходить наружу. Шунь же имела больше свободы, поскольку в те годы была всего лишь дворцовой служанкой. Когда Шао Цзюнь услышала, что евнух Чжан начал охоту за членами Братства ассасинов, то переоделась в мужскую одежду и сбежала из дворца. Поскольку старик Юн всеми силами старался заполучить ту вещь, то девушке пришлось оставить ее по дворце, доверив подруге. Шунь же спрятала «сокровище» в одной из больших цветочных ваз в задней части дворца. Их обычно обметали от пыли и внутрь не заглядывали. Во дворце Человеколюбия жили наложницы предыдущего императора, поэтому сюда редко кто наведывался, а самим девушкам запрещали куда-то выходить, поэтому место казалось самым безопасным. Вскоре после побега Шао Цзюнь случился пожар, который уничтожил практически весь дворец, включая ту вазу.

Выслушав рассказ подруги, бывшая наложница никак не отреагировала и долго молчала, а затем коротко ответила:

– Такова воля небес.

О пожаре Шао Цзюнь узнала только сейчас. На месте дворца Человеколюбия строили новый, но ассасин решила: нынешнему императору просто не понравилась постройка, и он снес здание, а потом приказал возвести новое. А теперь узнала про пожар… Выходит, та вещь пропала навсегда. От этого девушка испытывала примерно такое же чувство, как при смерти бывшего правителя.

Нельзя сказать, что он относился к ней плохо. Ведь не только пожаловал титул Милосердной наложницы, а также и дал право покидать Запретный город. Беспрецедентный случай, надо заметить. Шао Цзюнь вспомнила годы, проведенные во дворце: «Зачастую я чувствовала себя одиноко, зато получила много свободы». Тогда же и принесла клятву верности императору. Когда император Чжу Хоучжао на смертном одре отдал тринадцатилетней Шао Цзюнь на сохранение свиток, девочка впервые в жизни заплакала. Незаметно «сокровище» стало для нее надеждой, последней волей покойного. А теперь надежда исчезла, сгорела в огне.

Ассасин убрала руку с плеча Шунь и со вздохом сказала:

– Теперь уже ничего нельзя изменить. Кстати, евнух Чэнь еще во дворце?

Шао Цзюнь сменила тему, боясь самобичевания со стороны подруги, а там и до меланхолии недалеко. Поняв, что разговор о свитке окончен, Послушная украдкой вздохнула и спросила:

– Который из них?

Фамилия действительно не самая редкая, и во дворце старших евнухов с такой жили по крайней мере пять или шесть человек. Даже к Шунь приставили евнуха Чэня, но он точно не знаком с Шао Цзюнь.

– Который Сицзянь. Я про него.

– А-а-а… Поняла. Когда закрыли Леопардовый павильон, его выслали из столицы. Больше ничего не знаю.

Этот мужчина находился в должности управляющего, то есть главного или старшего евнуха, и отвечал за весь павильон с развлечениями. Шао Цзюнь почти никогда не отходила от покойного императора, а при встречах с ней старик Си вел себя очень почтительно. Поскольку евнух Чэнь не находился в прямом подчинении у старика Юна, то после смерти правителя на него надавили, а потом и вовсе сослали неизвестно куда.

– Куда ты теперь направишься? – спросила Шунь с широко распахнутыми глазами.

– Ох… Тебе лучше не знать для твоего же блага, – смеясь, ответила девушка.

После того как Шао Цзюнь стала наложницей, подруга сильно завидовала, поскольку сама мечтала попасть в гарем императора, и теперь мечта могла исполниться – на кон теперь поставлено многое.

Шао Цзюнь накинула капюшон. Ее наряд хорошо сливался с тенью, так что она могла не бояться, что кто-либо увидит ее. Шунь посмотрела на нее с тревогой и сказала:

– В любом случае тебе нельзя тут задерживаться. Во дворце Сильного Солнца почти никто не живет, но за ним наблюдают стражники из столичного гарнизона и патрулируют территорию.

Внутри Запретного города ночную службу несли сто командиров. Каждые два часа, с семи вечера до пяти утра, двадцать человек поочередно стояли в дозоре, а также были специально назначенные служащие, которые в определенное время проходили с осмотром и ставили печати в журнале, чтобы предотвратить халатное отношение слуг к своим обязанностям.