Ассимиляция

Граф, оказавшись вместе со своим слугой и девушкой прижатым почти к самой стене зала, отступил на шаг назад, увеличивая дистанцию между собой и смешавшимися атакующими. Все окружающие, кто с восхищением, а кто, естественно, заскрежетав зубами от досады, заметили, как Калиостро, резко взмахнув ладонями, ловко заставил вращаться полупрозрачными веерами уже две шпаги, в итоге перехватив их самым необычным способом, выставив вперед навершия рукояток и отставив назад длинные лезвия. Растопыренные в стороны клинки охватывали защитным треугольником застывших за спиной графа Жака и Лоренцу. Отступать дальше было уже некуда, и все понимали, что соперникам предстоит последняя решительная схватка.

Н'Че облизнул пересохшие губы, разгоряченные солдаты смахивали с покрасневших лиц крупные капли пота и поеживались в стесняющих движения мундирах. На лице графа ни тени эмоции и ни одного признака усталости. Чертовщина, подумал про себя Н'Че, неужели и вправду перед ним дьявол во плоти?

Теперь их стояло трое против графа, не считая двоих солдат у дверей. Лейтенант находился справа, а стоящий в центре солдат, у которого, по всей видимости, не выдержали нервы, или ему показалось, что бледность графа и его окаменевшее лицо - следствия нанесенной раны, сломал линию и нетерпеливо ринулся в атаку. Граф не стал отступать. Встретив солдата, он вскинул руку, укрытую с тыльной стороны клинком шпаги, отбил таким необычным способом удар противника, взметнул вторую руку высоко вверх, отводя ее далеко назад, а затем с силой погрузил зажатую в руке шпагу в грудь солдата, пронзая его насквозь, как матадор пронзает точным ударом быка. Солдат еще не успел понять, что с ним такое произошло и почему мундир на спине неприятно топорщится, собираясь складками, а из груди вырос необычный металлический цветок, как на него навалился граф. Раскинув руки в стороны, он вцепился одной рукой в лейтенанта Н'Че, а другой во второго солдата, и увлек их под восторженные крики зрителей в центр зала.

– Лоуренс, Ли, быстрее!!! Уносите ноги!
– закричал Калиостро, опрокидывая нечеловеческим усилием всех троих военных на пол.

Н'Че чертыхался, барахтаясь под телом раненого солдата. Лейтенант, отбросив свою шпагу в сторону, вцепился в руку графа и резко вывернул ее, заставив Калиостро взвыть от боли. Солдат с другой стороны сообразил, что к чему, пнул Калиостро сапогом в бок, а когда тот выгнулся, увертываясь от второго пинка, захватил его вторую руку и принялся также заламывать ее за спину графу. Парик упал с головы Калиостро, его гладко собранные волосы растрепались, упав черными прядями на сверкающие яростью глаза. Превозмогая боль и разбрызгивая пену, выступившую на губах, он все еще исступленно кричал:

– Бегите, бегите, Лоуренс!!!

На глазах графа выступили слезы, его тело дернулось с такой силой, что камзол треснул на спине, и лейтенант едва смог удержать вырывающегося пленника. Внезапно под потолком стали тухнуть одна за другой люстры, а из глотки графа вырвался протяжный, холодящий душу вой. Мундиры солдат, одежда застывших в ужасе зрителей, ливреи слуг стали искажаться, фрагменты одежды и окружающих интерьеров коробились, меняя цвет. Лица людей, их фигуры вдруг изломались уродливыми гротескными образами, и в наступающем сумраке, который стал давить на людей со всех сторон, началась настоящая паника. Все вокруг смешалось. В скудных остатках света, как будто стараясь растолкать тьму, ощутимым саваном подступающую со всех сторон, люди метались, сшибали друг друга с ног, падали и кричали. Неизвестно, сколько бы продолжалось это сумасшествие и удалось бы мраку и хаосу задушить растерявшегося Н'Че и его солдат, если бы тьму вдруг не прорезал сноп ослепительно белого света, который полился из идеального прямоугольника открывшейся в спасительный рай двери. На фоне этого прямоугольника показалась одинокая фигура. Она подняла над головой руку, что-то щелкнуло, и хаос прекратился.

– Довольно, капитан Харрис, - прозвучал хорошо знакомый Н'Че голос.

Просторная зала осветилась ровным светом, потеряв за время пребывания в сумеречной зоне богатую драпировку стен, великолепные стрельчатые окна, расписной потолок, изукрашенный золоченой лепниной, зеркальный паркет, изысканную мебель и все прочие мелкие детали интерьера, свойственные давно ушедшей эпохе. По всему залу лежали, стояли на карачках, пытались подняться или просто забились по углам побледневшие, еще не оправившиеся от ужаса и шока посетители вирт-театра. Оказалось, что зал голодека не так велик, как представлялось совсем недавно в иллюзорном мире.

Харрис, повисший в руках майора Н'Че и солдата, поднял голову, готовый к сопротивлению, но заметил по бокам от Артадо, а вошедшим был именно он, двух солдат. Один из солдат волочил за ногу безжизненное тело Лоуренса. Рожки-сенсоры на голове андорианина вяло обвисли, касаясь пола. Второй солдат стискивал одной рукой плечо побледневшей Ли, а второй сжимал станнер, приставив его к боку девушки. Харрис повернул голову, встретился глазами с майором Н'Че и обнаружил в его взгляде толику сочувствия.

Вновь пленники, подумал Харрис. Где-то сейчас Ларсен и Инди? Что же с ними?

Ларсен согнул обожженные пальцы, подсохшие трещины на фалангах разошлись, выпуская капельки сукровицы, и волна невыносимой боли прокатилась от кончиков пальцев к ногам через все тело, захлестнула голову, и Ларсен отключился. Еще несколько сантиметров по песку под нещадно палящим солнцем - вот цена перманентного беспамятства. До спасительной тени у куска торчащей из песка скалы он доберется совершенно выжившим из ума от этой боли, думал про себя очнувшийся спустя несколько минут Ларсен. Кожа, как хорошо прожаренный бифштекс, опять застыла, и при малейшем движении в местах ожогов вновь будет рваться на части. Ужасная мука повторится еще раз, и он опять погрузится в спасительное ничто, чтобы затем, очнувшись, оценить очередные пройденные сантиметры, определяемые только по положению характерного рисунка соседних барханов возле его тела. Какой смысл в этом черепашьем движении? Он умрет от боли и обезвоживания раньше, чем доберется до заветной цели.

Ларсен с силой сжал челюсти, почувствовал, как на обожженных щеках засохшая корка крови расползается вместе с клочьями кожи над вздувшимися желваками, и вновь выпростал из-под себя руку со скрюченными пальцами, выбросив вперед фонтанчик песка. Крупинки песка впились в трещины разошедшихся ран, заставив кисть гореть, словно в огне. Пока боль вновь не затопила сознание, Ларсен дернулся, цепляясь пальцами за толщу песка и помогая себе разбитыми ногами. Израненное тело сдвинулось на несколько сантиметров, и Ларсен приготовился встретить уже несущийся к горлу комок боли. Напрягся, протестуя против этого вторжения, сопротивляясь из последних сил. Острие боли жалило его сжавшееся сознание, пыталось проткнуть насквозь, кромсало, рвало, вот-вот готовое низвергнуть его вновь в забытье.

Сдавшись, боль отступила, тело Ларсена вздрогнуло от озноба, и старпома "Необэ" вырвало. Ну вот, невесело подумал он, теперь придется ползти по собственной блевотине достаточно долго, пока она не останется позади и ее отвратный запах не растворится в безветренном тяжелом воздухе. Нет, так никуда не годится. Ларсен согнул руку и попытался сесть, опираясь на нее. Это ему частично удалось. Оглянувшись, он заметил длинную цепочку следов, соединившую его теперешнее положение и дымящийся остов разбитого корабля вдалеке, утопающий в конце пропаханной при посадке глубокой борозды.

Ларсен вспомнил, как ему все же удалось в последний момент активировать управление кораблем, и даже каким-то образом превратить неуправляемое падение в более-менее приемлемую траекторию снижения. К моменту, когда Ларсен врубил тормозную систему, до поверхности оставалось около мили, а рубка раскалилась до невыносимой температуры. Что было дальше, Ларсен не помнил. Он даже не помнил, почему предпринял это самоубийственное путешествие через песок прочь от корабля. Вид развороченного корпуса наводил на мысль, что корабль взорвался вскоре после приземления и останься старпом на его борту, ему бы не жить. Но что же стало с Инди? Почему он один выбрался из корабля? Этого он уже не помнил. Рука от напряжения подломилась, и Ларсен тяжело упал на песок.

Неизвестно сколько времени прошло, но не очень много, судя по смещению стоящего в зените жаркого солнца, когда чья-то темная фигура заслонила светило и Ларсен оказался наконец-то в благословенной тени. Этот некто ухватился за грудки его расползающийся по швам комбинезон и осторожно поднял с песка. Кто-то другой опустился возле него сбоку и знакомый голос Инди зашептал:

– Иво, ты слышишь меня, Иво...!?
– Ларсен еще подумал, что Инди уже встречает его на том свете. Он блаженно улыбнулся, понимая, что уж в рай-то он точно не попадет, а в аду, наверняка, не будет так худо, как сейчас, и в очередной раз отключился.