Ассистент

— Наличие сексуального опыта?

— Интересные у вас вопросы, товарищ начальник. Был.

Далее следовал ещё десяток вопросов — про образование, знание языков, про крепостных, про родственные связи с известными домами, виды дохода, а также самые каверзные вопросы — «связи с тайными и оккультными сообществами» и «контакты с неизвестными явлениями».

Конечно, я проходил подобные допросы уже множество раз. И с полиграфом, и без, и даже в этом мире, при телепатическом пси-контроле уже доводилось. Я встречал таких мастеров, которые могли по микровыражениям поймать малейший признак лжи. Признаться, я и сам неплохо был в этом натаскан и врать умел. Но здесь, к моему небольшому удивлению, дал слабину.

Офицер закрыл блокнот.

— Итак, вы солгали на четырёх вопросах из двадцати семи. Это удовлетворительный результат. Самое главное, что вы определённо точно солгали про тайные общества и контакты с явлениями. Мы с вами ещё пообщаемся. Пока вы проследуете в каюту.

— Могу я задать несколько вопросов, господин Каяно?

Меня перевели. Молчание, очевидно, было согласием. Логичнее всего было бы спросить «куда нас везут», но этот вопрос был бы совершенно бессмысленным, потому что нас всё равно привезут ровно туда, куда и собирались. Могли и куда-то поблизости, могли и в неведомые колонии Японии, могли даже и в саму метрополию. Поэтому я спросил немного другое.

— Как долго меня будут держать связанным? Могу ли я совершить звонок? И сохранились ли мои личные вещи и документы? Как скоро о нашем с Самирой местонахождении будет сообщено представителям моего государства?

Каяно выслушал часть перевода и покачал головой.

— Много вопросов. Связанным — до прибытия. Звонок — нельзя.

Он махнул рукой, и меня повели обратно. В коридоре я столкнулся с Самирой, которую вели на допрос.

— Эльдар! Как?… — она потянулась ко мне, но сопровождающий больно дёрнул за верёвку.

— Всё нормально, адекватно. Просто не ври ему! — успел порекомендовать я.

Наверное, я гораздо больше переживал тогда за результаты общения с япошками Самиры, чем во время своего допроса. Но не прошло и получаса, как я услышал лязг дверей в соседнем помещении. А вскоре мне настучали морзянкой:

— Я ок.

Делать было нечего — страшнее всего в данной ситуации информационный голод. Лёг на грязный матрас без белья, попытался уснуть. Точно не могу сказать, удалось мне уснуть, или нет — но судя по всему, всё же успели, потому что путь, если верить картам, составлял несколько часов, а по ощущениям прошло всего ничего.

Куда именно мы плыли — тогда я не мог знать, и мог только рассуждать. Оранжевое море в центре Аустралии, если судить по карте, было чуть меньше Чёрного, и его берега, не считая пару заливов, можно было вписать в квадрат семьсот на семьсот километров. На южной стороне этого квадрата были более-менее обжитые земли Нового Израиля, на востоке — российские посёлки.

Колпаком невидимости, устроенным аборигенами, про который говорила Самира, были покрыты лишь северные и западные берега. На рыболовецком сейнере прошлой ночью мы пересекли море по-диагонали, поэтому сейчас двигаться могли или на северо-восток, или на юг, вдоль побережья той самой непризнанной и дикой республики Утопия.

Вскоре дизели замолчали. Ждать пришлось ещё минут десять, прежде чем вошли двое уже знакомых солдат, затянули туже цепь на руках, а на голову натянули мешок — правда, на этот раз уже без кляпа.

Сперва дали выпить из бутылки. Затем повели по трапу, по ступеням, предупреждая, когда начинается лесенка. Снаружи слышался шум техники, голоса — все на японском. Пару раз что-то бормотали по громкой связи. Позади я услышал голос Самиры — она что-то тихо спросила на японском, но ей не ответили.

А затем нас завели в лифт.

Признаться, я осознал это не сразу, когда лифт уже пришёл в движение. Двигались мы вниз, из чего я сделал вывод, что мы в бункере. Я не люблю лифты и многое отдал бы за то, чтобы не пользоваться ими в принципе. Но сейчас лифт был отличным шансом и козырем в рукаве.

План начал складываться уже тогда.

Самиры вместе со мной не было, и я уже немного расстроился, что нас поселят далеко друг от друга. Но дальше нас ждали сюрпризы — настолько приятные, насколько они могут быть в нашей ситуации.

Мешок у меня сняли в тесном бетонном помещении с душем. Грубость стен и освещение вызвали неприятные, но неизбежные ассоциации с моим, тем самым Бункером. Две крепкие тётки-азиатки в форме со здоровенными ножницами принялись кромсать мою одежду через натянутую через всё тело цепочку и вынимать по частям — это было очень обидно, потому что футболка успела стать любимой.

— Не проще ли освободить руки и снять? — спросил я, но, увы, перевесли было некому, да и вряд ли японцы согласились бы на подобные отступления от алгоритма — доверять мне они не собирались.

Как и я им. Но сейчас пришлось довериться. Вскоре я стоял голый на бетонном полу, и в тело ударили тёплые струи воды, а мускулистые женские руки принялись грубо и беззастенчиво намывать меня со всех сторон жёсткими щётками.

После всего перенесённого я воспринял это как прекрасный аттракцион. Вот уж поистине — счастье в малом.

После меня вытерли и провели в таком же виде в соседнее помещение — достаточно большой зал без окон. Там был уже знакомый солдат-переводчик с русского, двое ассистентов в форме, напоминающей медицинскую, а также трое солдат с ружьями.

Он стояли напротив, а меня поставили к стенке. В ногу воткнулась игла, и слабость, вялость снова разлились по телу.

— Сука… — сказал я.

Спустя секунд пять, а может десять, а может пятнадцать, за которые я уже успел сначала представить встречу с Великим Секатором, а затем начать планировать удары с перекатами, мне начали читать инструкцию.

— Сейчас произойдёт пересборка защитных элементов. Вместо цепи будет установлен новый устройство слежения и контроля способностей. Если во время данного мероприятия будет произведена попытка побега или воздействия — будет произведен расстрел.

В глазах плыло и двоилось, но на ногах я держался. Меня схватили за конечности. Я очень не люблю, когда меня держат за руки и ноги. Хоть седативный препарат основательно испортил мою координацию движений и замедлил реакцию, соблазн нарушить, применить, попытаться — был очень велик. Но и разум, и интуиция говорили, что это будет форменным самоубийством.

На таком расстоянии всё решали секунды. На их стороне были и численный перевес, и моё слабое владение навыками, и скорость реакции. В конце концов, я просто уже давно хотел, чтобы с меня сняли цепь.