Ассортир

– Внезапные перемены, которые снесут тебя, как наводнение смывает старую плотину! – усмехнулся Влас, который однажды уже попробовал заниматься. В течении двух часов.

– Не забывайте о том, Кто мой наставник, – улыбнулся Ганеша. – Николай-угодник. И с тех пор он всегда будет за вами присматривать. Периодически посылая вам Знаки. Внимания.

– Ну, а те, кто не верит во все эти «религиозные войны»? – усмехнулась над ним Анжела.

– Считайте, что я снова шучу. Но уже – над вами. Расценивая мою книгу как обычный себе роман, каких пруд пруди, стилизованный под нон-фикшн. А то оглупляющие вас демоны и впрямь эту книгу запретят, поверив, что я и есть ваш Мессия, то есть работающий тут на постоянной основе планетарный Творец, который им тут всё время пытается противостоять, бесполезно подстрекая вас к эволюции. А не обычный бог, как Ошо, Сатья Саи Баба и ещё многие, спускавшиеся на данную планету «на дозаправку». Но, будучи отравлен цикутой, случайно застрявший тут на несколько воплощений. Сделав тут соответствующие выводы, изложенные вам моим учеником Платоном. И решил, на последок, поиграть в одного из ваших Творцов. И опять приняв меня за него, попытаются снова испортить мне весь катарсис. А мне действительно уже пора.

– Устал? – усмехнулась Дарья.

– У всех религий один корень – подлинный Бог, – вздохнул Ромул. – Над всеми нами.

– Переходящий – при нашем сознательном со-участии – в нашу личную божественность. Став уже не корпускулой (демоном), но – волной (ангелом). Поэтому снова спешу, сбиваясь с ног, напомнить читателю, что ни планетарный Творец Монте-Кристо, ни его апостолы, ни какие-либо другие религиозные или же исторические персонажи моих книг не имеют ничего общего с реальными историческими личностями, описанными в учебниках по истории и религии, а являются моей художественной интерпретацией, призванной (с того света) чтобы поделиться с вами тем реальным истерическим (а не историческим!) опытом, который со мной произошёл.

– Подобно тому, как ни Великий Инквизитор Достоевского, ни его Иисус из «Братьев Карамазовых», – понимающе усмехнулся Влас, – ни кто угодно другой из его главных для него, но второстепенных для нас героев не имели ничего общего с современными ему личностями.

– Даже если любая из моих стареющих в реальном мире «бывших» станет уверять вас в том, что всё изображённое в моём романе: «Именно так и было. Только, на самом деле, он бросил меня с детьми!» Не верьте ни единому её слову! Всё это – чистой воды враньё!

– Но если во времена Достоевского читатели это ещё понимали, обладая обширным интеллектом и глубочайшим пониманием прекрасного, – усмехнулся Влас, – то в наше время массового искусства, когда едва научившийся складывать кубики букв в слова читатель обладает лишь рассудком, падким до безобразного, боюсь, что уже нет.

– И тут же станет обвинять меня в том, что я изображаю его любимых персонажей вовсе не так, как он привык. Их воспринимать. Забывая, что Художник только потому и пишется с большой буквы, что не только видит, но и изображает привычные всем вещи вовсе не так, как другие. Обыватели.

– С их рассудительным рассудком, – засмеялась Анжела, – готовым засудить и засудачить тебя до дыр!

– Ох, уж этот рассудок, он всё норовит принять за чистую монету!

– Ведь для него важно установить, что данная ему монета является той, за которую она себя выдаёт. – А не её чистота.

– Её потенциал!

– Поэтому верующим в Бога, дабы не оскорблять свои нежные чувства, вход в мои книги запрещён! – Категорически?

– Ни под каким предлогом?

– Дефисом, корнем или приставкой к автору со своим головняком. У вас своя религия: Вера, Надежда, Любовь и другие, не менее возвышенные героини. А у меня – своя, сугубо научная. Фантастика!

– Где наш герой, подобно Орфею, постепенно спускается в самый настоящий Ад в поисках своей «Эвридики», – усмехнулся Влас.

– В последний раз напоминаю, что все мои книги для официально ни во что не верующих. То есть для тех, кто захочет выйти по амнистии. Раньше срока!

– Ой, да чего там запрещать? – усмехнулся Влас. – Ты же сам говорил, что во всех твоих книгах нет ничего, чего не было бы в «Тайной доктрине» у Блаватской.

– Иначе откуда у него взялись бы все эти дурные мысли! – засмеялся Ромул.

– Так что всех, у кого появятся любые вопросы, – улыбнулся Зевс девушкам, – отсылаю прямо к первоисточнику. В гости к бабушке Блаватской. На пирожки.

– Только, вот, не знаю, по зубам ли они вам окажутся, – усмехнулся Влас, который однажды уже пытался читать «Тайную доктрину». – То есть, не надаёт ли она вам по зубам!

– Почему это? – удивилась Дарья.

– Потому что Ганеша пишет свои книги в художественной форме, а она – в научной. И её слог гораздо тяжелее воспринимать.

– Так ты всего лишь её популяризатор, папуля? – улыбнулась Дарья, искренне прижавшись к Зевсу.

– Нет, – возразил Ромул, – он описывает в своих книгах то, что с ним было на самом деле,

– Прекрасно понимая, что его жизнь, сама по себе, намного фантастичнее любой, самой изощрённой, фантастики! – засмеялся Влас. – Как Творца Вселенной.

– И ты думаешь, своей «Битвой» с демонами всех тут покоришь? – усмехнулась над ним Анжела. – Причём, наповал?

– Нет конечно. Я прекрасно осознаю, что одним только Словом мне не удастся действительно повлиять на бесов. Так как все вопросы о смысле жизни основаны на недо-разумении.

– Чего? – растерялась Дарья.

– Того, что тело имеет своей основой дионисийское начало и, само по себе, не может иметь смысла. А только – значение. Так как носит знаковый характер как способ и тотемный – как способность.

– То есть, живя телом, можно вообще не коснуться смысла жизни?

– Ведь тело не живёт, но пребывает, – кивнул Ганеша, обняв её, – то есть находится в сфере сущего, а не в сфере бытия. Говорить же о смысле жизни ума ещё более бессмысленно. То что он использует тело как инструмент, уже где-то по дороге теряет смысл и хрустально переливается на свету трансформации в конкретное значение. Поэтому говорить о смысле жизни другого-я, лишенного духа, столь же бессмысленно.

– Значит, моё духовно «мертвое» тело тебе тоже можно сегодня использовать, как точно такой же инструмент? – поняла Дарья. Хоть что-то.

– Нужно лишь так очаровать твой разум, что бы он всегда тянул руку "за"!

– Как школьник Вовочка из анекдота, который хочет добавить к этому что-то оригинальное! – засмеялся Ромул.

– Но только – добавить! – усмехнулся Влас.

– Инициатива всегда должна исходить только от меня, – кивнул Зевс. – Иначе не ты, а я буду элементом твоей игры. И уже я вынужден буду тебе поддакивать, как обескураженная Вовой училка.

– То есть жизнь обретает смысл, когда инициатива принадлежит тебе?

– И обретает вопрос о смысле жизни, когда инициатива начинает вести бродячий образ жизни!

Но сколько бы Влас и Ромул ни умничали, пытаясь её очаровать, она так и не слезла с колен Ганеши. Изображая из себя его рабыню. Любви. Нашедшую в нём и только в нём своего демиурга и властелина.

Так что как только настала пора уединяться в комнаты, у Зевса с Дарьей так ничего и не получилось. Как и с гражданкой Козловой.