Астральное тело холостяка

– В каком? – уточнил я.

Филипп Петрович откашлялся.

– То мне неведомо. Знаю лишь, что в Бойске у него не то что врагов, даже недоброжелателей не было. Может, как только приехал, он у бабок недоверие вызвал, но тех старух давно уж в живых нет. И вообще из старых жителей, кто еще отца Владимира помнит, ноне землю топчем только я, Лиза Брякина да Марфа Горкина. С Брякиной тебе не поговорить, она после исчезновения сына онемела, а Марфа больной прикидывается. Все остальные тридцать лет тому назад детьми были, не знают ничего или приехали сюда, когда Бойск уже стал в город превращаться. Молодого отца Дионисия только мы трое помним. Когда он тут появился, мне сороковник стукнул. Я его первым увидел. Даже число помню, когда встреча наша состоялась, – двадцать девятое ноября, день ангела моего родного брата Макара. Пошел я к матушке Ирине, хотел у нее меду попросить, гляжу, а на кухне батюшка незнакомый стоит – скуфейка как-то странно на голове держится, того и гляди свалится, худой очень, дрожит. Борода, правда, знатная, окладистая. Держит он сверток с младенцем неумело так, словно никогда до этого малыша в руки не брал, а новорожденный криком исходит. Я с ним даже поздороваться не успел. Тут матушка Ирина из комнат вышла, младенца взяла, мне сказала: «Ступай, Филипп, не до тебя сейчас»…

Рассказ деда прервал громкий звук на улице.

– Катя, глянь, кто там, – попросил Филипп Петрович.

Сидорова ушла. Старик посмотрел мне прямо в глаза.

– Ну, понял, кто такой отец Дионисий был?

– Да, – кивнул я, – хороший человек и прекрасный священник.

Ветров пригладил волосы.

– Один только грешок у него имелся – курил раньше. По первости видел я отца Дионисия с сигаретой. По улице священник с ней, конечно, не ходил, у сарая дымил, втихомолку.

Дед рассмеялся.

– Да у матушки Ирины не забалуешь, она молодого батюшку сразу в оборот взяла. Другая кровная родительница так за сыном не смотрит, как она за тем, кто отца Владимира сменил, глядела. И правда, негоже церковнослужителю дымоглотством баловаться. Он же не я!

Филипп Петрович вытащил из кармана кисет, взял со стола коробку, достал из нее лист папиросной бумаги, насыпал на него табак, свернул цигарку и с наслаждением затянулся.

– Чуешь аромат, Шерлок Холмс?

– Очень приятно пахнет, – совершенно честно ответил я.

– Табака там нет, трава только, мною выращенная исключительно для обмана организма.

Дед помолчал немного и снова заговорил:

– Внук мой ни при чем, он в день смерти священника вечер и ночь на сцене пел, его весь ресторан видел. И еще одно: в тот самый вечер куртку заметную, про которую Катя говорила, Пашка не надевал, дома она осталась. Спросишь почему? Сейчас объясню. Накануне внучок отправился на работу в белой рубашке. До этого всегда в темном свитере ходил, а тут управляющий предупредил: ресторан сняла фирма, устроитель велел всей обслуге только в белом быть. Вернулся Пашка расстроенный – испорчена сорочка, подкладка у кожаной куртки, как оказалось, линяет, чего на пуловере заметно не было. Чуть не рыдал внук. Тогда я взял его куртягу, вывернул наизнанку, протер изнутри бензином, повесил во дворе под навесом на бельевой веревке и объяснил: «Три дня пусть висит. Если раньше натянешь, опять испачкаешься. А по истечении времени носи смело». Так что Катя не Пашу приметила. Да не одна такая куртка на свете, наверняка у кого-то еще из мужиков имеется, Бойск теперь большой город. Небось вы мне не верите, думаете, дед внучка защищает? Дам вам телефон управляющего рестораном, он алиби Пашки подтвердит. Кто там гудел, Катя?

– Москвичи какие-то, – пояснила Сидорова, только что вошедшая в комнату, – заблудились они.

– Советское с Советской перепутали? – хмыкнул хозяин.

– Дядя Фил, у нас кран на кухне сломался, – послышался из прихожей женский голос.

В комнату вошла высокая худая женщина в голубой куртке. Увидев нас с Екатериной, она смутилась.

– Простите, не знала, что у вас гости. Добрый день всем, кого не видела. С тобой, Катя, мы сегодня утром разговаривали.

– Ну не грех, Лена, и еще раз поздороваться, – улыбнулась моя клиентка.

Вошедшая покосилась на меня, я поклонился.

– Рад встрече.

– Куртку-то скинь, – пробурчал хозяин. – Чего в верхней одежде в дом влетела?

– Так я на секунду всего, – начала оправдываться гостья, снимая пуховик.

– Ой, Лена, глянь, ты пуловер испачкала… – всплеснула руками Катя. – Вот жалость! И на рукавах, и на спине бордовые пятна, как от варенья.

– Ну и фиг с ними, одежда домашняя, не в гости в ней ходить, – беспечно отмахнулась Елена. – Дядя Фил, вы уж зайдите к нам поскорей, а?

– Через десять минут буду, – пообещал дед.

– Эй, есть кто живой? – закричал с улицы голос. – Где тут Советское? Выйдите на секунду, найти не можем.

– Во! Уже вторые за пять минут, – ухмыльнулся Ветров.

– Ой, надоели! – рассердилась Лена. – И раньше эти Советские путали, и теперь так же. Голова у начальников есть? Не могли чего другое придумать?

Глава 11

– Филипп Петрович сказал: «Советское с Советской перепутали». Это что, какая-то местная шутка? – удивился я, когда мы вышли на улицу.

Екатерина улыбнулась.

– Бойск на моих глазах рос. Город поглощал соседние деревеньки и сначала «съел» те, что на берегу реки Тараканки стояли, потом за старое шоссе пополз. Раньше на дороге, которая из села Вершинино вела, дом призраков огибала, был перекресток. Если направо свернуть, попадали в поселок Советское, а ежели налево, то в деревню Советская. Вот кто так близлежащие населенные пункты назвать ухитрился? Из-за пары букв все путались. Почтальон вечно не туда почту таскал, и «Скорая» с пожарными частенько вместо поселка Советское в деревню Советская рулили. К тому же там и там главная улица носила имя Ленина. Представляете, какая неразбериха творилась? Советское, в смысле поселок, и деревня Советская давно с Бойском слились, улицы Ленина переименовали. Угадайте, что получилось?

Я засмеялся.

– Обе стали Советскими?

Катя усмехнулась:

– Почти в точку. Теперь там микрорайон Советский и квартал Советское. Вроде в девяностом году, когда еще коммунисты сильны были, эти названия дали. И опять народ мается. Даже местные иногда путают, а уж посторонние так и вовсе мучаются. Советское, вон оно, рукой подать отсюда, дорога к нему по правому берегу Тараканки ведет. А Советский на другом конце Бойска, микрорайон на левом берегу речки. Попьете у меня чаю на дорожку?

– С удовольствием, – согласился я. – Но сначала хочется побеседовать с Марфой Горкиной. Может, она про каких недругов отца Дионисия вспомнит? А с Елизаветой Брякиной пообщаться точно не выйдет?

– Не стоит рассчитывать, что Лиза хоть слово вымолвит, – вздохнула Екатерина. – Даже в дом не пустит. А Марфа… Тут все зависит от того, в каком она настроении окажется. Иногда любезней ее нет на свете человека, но порой она на злую собаку похожа. Я понимаю, каково ей в жизни пришлось, а вот остальные ругаются с ней. Видите ярко-голубой домик? Марфа с Леной там живут. Но давайте сначала я вас покормлю, наверное, вы есть хотите. Марфа от вас не убежит. К тому же бабулька, чем ближе к ночи, тем благостнее делается. Филипп Петрович считает, что старшая Горкина больной прикидывается, чтоб дочка от нее не отходила. Ну, не знаю, может, действительно так. Крестный любит Елену как родную дочь, дяде Филу обидно, что она в клубе в кабинете сидит, на старой машинке печатает, а не в оперном театре выступает. У нее и правда талант к пению огромный, голос великолепный.

Мирно беседуя, мы вошли в избу Екатерины. Хозяйка ввела меня в большую комнату, и я ахнул.

– Вот это библиотека!

– Надо было дом священника освободить для нового батюшки, – вздохнула Катя, – и я папины книги к себе забрала. Отец сделал большое общедоступное книгохранилище, а после его смерти библиотекарь ко мне подошла и попросила личное собрание батюшки тоже туда передать. Но мне, честно говоря, жалко. Папа всю жизнь собирал книги, в Москву в магазины ездил, из всех паломнических поездок тома тащил. Читал много, пометки делал. И еще тут есть книги, которые ранее принадлежали отцу Владимиру. Матушка Ирина их папе подарила. Хотите, посмотрите библиотеку, пока я поесть соберу?