Аствац, инчу амар !

Я обнял Нелли, тетю Анетту и вышел во двор с распухшими глазами.

В три часа народ зашевелился. В дверях показался дядя Геворк, поднятый так высоко, что казалось - не несут его, а сам он шагает по воздуху.

– Не уходи, папочка!
– умоляла Нелли.

– Не покидай меня, Геворк!
– вторила ей тетя Анетта.

Процессия свернула налево, миновала вендиспансер. В начале улицы Конституции вдруг раздался протяжный милицейский свисток. Процессия остановилась.

– В чем дело?
– спросил удивленно Валерьян Габисония, отставной полковник, руководивший похоронами.

– Куда вы идете?
– спросил в свою очередь молодой, безусый милиционер (как потом выяснилось - новичок).

– Не будь здесь народа, я объяснил бы тебе все как следует, дурак ты этакий!.. На свадьбу мы идем!..

Новичок смутился. Он понял, что сморозил глупость, спросив "куда" вместо "по какой улице", но отступать не стал.

– Закройте сейчас же!
– распорядился он.

– Что?!
– взбесился Габисония.

– Закройте гроб!
– повторил милиционер, положив руку на пустую кобуру.

– Закройте, закройте, Геворку легче будет расставаться с милой жизнью!
– сказал один. Другой громко расхохотался, - к нему обернулась вся процессия.

– Ничего, это истерика, пройдет!
– успокоил народ третий.

– Ладно, пусть сойдет тебе сегодняшний день, а завтра потащу к полковнику Челидзе, собственными руками сдеру с тебя погоны, оборву уши и вырву язык. Запомни!
– пригрозил Валерьян Габисония милиционеру.

Побледнев то ли от обиды, то ли от испуга, милиционер молча повернулся и ушел.

Гроб закрыли. Мы направились к Кукийскому кладбищу.

В те годы духовой оркестр и венки на похоронах в Тбилиси выходили из моды. Поэтому в процессии, среди уймы цветов, был лишь один-единственный венок-исполин, который несли сразу же за гробом двое рабочих. На венке красовалась душераздирающая надпись:

"Дорогому Геворку Артавазовичу от женщин улицы Ниношвили".

Дяде Геворку была оказана достойная честь. В последний путь - с улицы Ниношвили до Кукийского кладбища гроб с прахом покойного несли на руках.

На могиле остались трое - я и два могильщика. Покончив с делом, они смотали и завязали веревку, вскинули на плечи лопаты и кирку и собрались уходить.

– Задержитесь на минуту!
– попросил я их и присел у могилы. Могильщики переглянулись, сложили свой инструмент и молча уселись напротив меня.

Я достал из сумки колбасу, черный хлеб, две бутылки коньяка и маленький граненый стаканчик.

– Ты кто будешь?
– спросил один из могильщиков.

– Секретарь комсомольской организации четвертого курса экономического факультета Димитрий Владимирович Дарчия, - ответил я с улыбкой.

– Я не про то. Кем ты приходишься покойному?

Я молча откупорил бутылку и наполнил стакан.

– Сын?

– Нет.

– Племянник?

– Нет.

– Пасынок?

– Да никто, просто сосед, должник...

– Видать, здорово ты ему задолжал - жена с дочерью ушли, а ты остался, - сказал второй могильщик.

– Да, я перед ним в неоплатном долгу, и последний мой проигрыш - вот эти две бутылки коньяка. Не успел расплатиться, скончался он за игрой в шахматы... Как тебя зовут?

– Меня - Арташ, его - Тедо.

– Так вот, прошу вас как своих братьев - помогите мне выплатить долг.

– Поможем, конечно, но две бутылки коньяка - это много, опьянеем. Выпьем одну, другую разольем на могиле, - сказал Тедо.

– А ему-то какая от этого польза?
– спросил я.

– Будет польза... Ну-ка, подай бутылку!
– Он взял бутылку и опрокинул ее на могилу.
– Как звали покойного?

– Дядя Геворк.

– За упокой твоей души, дядя Геворк, и прими этот коньяк от Димитрия...
– Золотистая жидкость с бульканьем выливалась из бутылки, и свеженасыпанная земля быстро впитывала ее.
– Гляди, как охотно он принял твой долг.
– Довольный Тедо возвратил мне бутылку.

– Теперь выпьем, - предложил я, поднимая стакан.
– Я вам сказал, что в неоплатном долгу перед этим человеком. Не подумайте только, что я задолжал ему деньги...

– А что же?
– удивился Тедо.
– Что ты ему должен?

– Любовь, вот что!

– Вот ты и платишь любовью...
– сказал задумчиво Арташ.
– Эх, мне бы так отплатили...

– За дядю Геворка!
– сказал я и быстро выпил. Потом снова наполнил стакан.

– Дай бог ему покоя!
– произнесли могильщики разом, перекрестились и выпили по очереди.

– Арташ, - обратился я к могильщику, - имя да и лицо у тебя армянское. А армянским языком ты владеешь?

– Какой же я иначе армянин?
– ответил он удивленно.
– Не только я, вот и Тедо знает армянский.

– Тогда, будь другом, скажи мне - как по-армянски будет "бог"?

– Эх, комсомол, хватит вам и того, что вы по-грузински поносите бога, теперь захотели ругать его и по-армянски?
– ответил Арташ с наигранной улыбкой.

– Да нет, не то. Когда дядя Геворк умирал, мне послышалось, что он что-то сказал богу...

– А что он сказал?
– Заинтересованный Арташ привстал на коленях.

– Аствац, инчу амар!

– Так и сказал?
– спросил удивленный Арташ и переглянулся с не менее удивленным Тедо.

– Что, что это значит?
– В ожидании ответа у меня сперло дыхание.

– Боже, за что?!
– прошептал Тедо...