Ася
Шрифт:
— Это точно, Каримов, — сказал Бурцев.
— Товарищ старший лейтенант, можно вам задать вопрос?
— Задавай, Каримов.
— Зачем гибнет солдат, почему как скот держат его?
— Наверное, чтобы Родину защищать.
— Какую Родину? Мой дед говорил: Родина там, где могила твоих дедов и прадедов, а я за две тысячи километров мерзну здесь. Так можно и всю Европу Родиной назвать. В Польше и в ГДР тоже солдаты служат. Выходит, там они тоже Родину защищают. Для меня Родина — Узбекистан, для Закрадзе — Грузия. Там мы родились, там могилы предков, там и помрем. Мой дед всё спорил с учителем русского языка. Тот говорил, что мы, русские, раскрепостили вашу женщину. А он ему в ответ: «Вы нарушили наши обычаи. У мусульманина было много жен, одна стирает, другая варит, третья детей смотрит. Вы заставили это делать одну. Где же вы её
Каримов умолк, а Бурцев лежал и думал над его словами. Может и прав его дед в чем-то. Это же веками вырабатывался такой уклад. Их предки были воинами, и мужчины часто погибали в бою, кто-то должен был брать обязанность кормить детей и жену убитого. Вот и забирал брат или ближайший родственник. У него самого умер отец. Если бы был такой обычай, то дядя взял бы их к себе в дом, и они бы не мучились так. Если государство не защищает семью, а выплачивает смешные копейки, потерявшим кормильца, кто-то же должен её защищать, чтобы не вымер род их? И с языком что-то не так. А что, если бы китайцы завоевали Россию и заставили русский алфавит уничтожить, а ввели иероглифы? Как быть с Пушкиным, Некрасовым, Чеховым, Толстым? Уже следующее поколение не сможет пользоваться культурным наследием, оставленным великими классиками. Или это всё переписать иероглифами? Умирает культура, а с ней русский дух, следовательно, умирает народ. Ведь считаем же, что триста лет татаро-монгольского ига — это позор для русских.
Наверное, все малые народы, которые завоевал российский царь, тоже так считают в отношении себя. И не зря сто шестьдесят лет шла Кавказская война. Мы пытаемся заставить народы говорить на русском языке. Принуждаем их жить по нашим обычаям, носить наши одежды, кушать нашу пищу. Так чью же Родину Каримов защищает и от кого? Родину русских или защищает свою от русских? Нет, тут что-то не так. Живут же в Европе маленькие государства. Гитлер пытался их подчинить своему порядку. Он ведь тоже был социалист, только нацист. В итоге это одно и тоже, только под разными лозунгами. Ну и что вышло! За этими мыслями Бурцев не заметил, как пришло утро.
Утром он опять услышал шум и крики. На этот раз на снегу лежал солдат, его вытащили угоревшего из кабины грузовика. Он угорел от работающего двигателя. Чудом, уцелев в горящей палатке, он целую ночь искал тепла. Наконец, забрался в кабину машины, завел двигатель и уснул — и больше не проснулся. Итог: за одну ночь — четыре трупа. Учения были прекращены.
Бурцев возвратился в свой полк. На этот раз ему повезло: всё это случилось не в его роте, но обгоревшие, как головешки, трупы будут стоять перед его глазами всю жизнь.
Прибыв в полк, он узнал от Шилова, что все готовятся к проверке, и что проверку будет проводить командир дивизии. Наконец заработал полигон: началась интенсивная стрельба и днем и ночью. Бурцеву удалось протиснуться в плотный график полигона и отстрелять дважды. Результаты были неутешительными. По его оценке получалась чистая «двойка». Прибежав на обед, он увидел, что его сосед Гена лежит спокойно с книгой на кровати, а в соседней комнате идет пьянка с бранью.
— Удивляюсь вашим нервам, — сказал Бурцев, — до проверки осталась неделя. Или у вас всё нормально? Я проверил роту, кругом чистая «двойка».
— Ложись и читай книгу, — сказал Гена. — Двойку никому не ставят. Как ни старайся, а выше «тройки» не получишь. «Отлично» поставят Скворцову, командиру роты из вашего батальона.
Бурцев видел на стрельбище его роту. Техника хуже, чем у него, а стреляют и водят тоже на «двойку». Сам Скворцов был высокомерен не только с подчиненными, но и командирами соседних рот. Окончил училище два года тому назад и уже год, как командует ротой. Хромов его называет только по имени и отчеству, а остальных офицеров батальона по воинскому званию. Из-за квадратной головы солдаты дали Скворцову кличку Квадрат.
— А за какие дела ему должны «пятерку» ставить? — спросил Бурцев. — Его рота ещё хуже, чем моя.
— Может и хуже, но у него жена Юля есть. Не смотри, что она каракатица, зато у неё папа генерал, зам. начальника штаба округа. В том полугодии его роту объявили отличной, лучшей в полку. В этом объявят и на следующий год тоже. Два года подряд отличная
рота. Что ему положено? А положено ему, Василёк, досрочное звание и вышестоящая должность. Вот так отличников выращивают, как цветы на клумбе, и поливают теплой водичкой, чтобы не зачахли. Так что, через годик Скворцов будет комбатом, и служить поедет поближе к тестю. Ты вот пять лет взводом командовал, ну еще ротой покомандуешь. А затем, в лучшем случае, запихнут на бесперспективную майорскую должность в какой-нибудь военкомат. Коррупция это, Васенька, называется. Видел в лесу сухостой. Ствол есть, а весь червями изъеден. Вот так и армия. Как будто есть, только вся протекционизмом и коррупцией изъедена.Гена больше ничего не сказал, повернулся лицом к стенке и вскоре захрапел
Неделя пробежала быстро. Началась проверка. На понедельник был назначен строевой смотр. В воскресенье накануне смотра кипела работа. Все умывальники были забиты солдатами. Разложив свое обмундирование на полу умывальника, они мылом и сапожными щетками отстирывали свое обмундирование. Горячей воды не было, холодной плохо отстирывалось, но кое-как, отодрав щеткой налипшую за лето грязь, вывешивали всё это в сушилке. Разбавленной хлоркой писали на брюках, кителях, шинелях номера военных билетов. Эта процедура называлась клеймением.
На вещевых мешках, противогазах, сумках для боеприпасов пришивались фанерные бирки. На них тушью или чернилами писалась фамилия владельца. По поводу клеймения была выпущена инструкция Главным управлением тыла Министерства обороны. Этим занимался целый отдел во главе с генералом. Чтобы видно было их работу, они в течение года высылали в войска изменения и дополнения о порядке клеймения вещевого имущества, где изменялись размеры шрифтов и место клейма. В результате внутренняя часть шинелей, кителей были испещерены белыми от хлорки квадратами, в которых была занесена чуть ли не вся родословная.
В понедельник к утру всё был готово. Полк стоял на плацу и ждал приезда командира дивизии. Так как начало было назначено на десять утра, то всех построили уже в восемь. Когда к девяти беготня закончилась, начали тренировать всех приветствовать генерала. Тренировкой занимался начальник штаба полка. На его слова «Здравствуйте, товарищи» все громко отвечали «Здравия желаем, товарищ генерал», но так как слова выкрикивали кратко и не синхронно, то вместо приветствия получалось «Гав! Гав! Гав!», а затем громкое троекратное «Ура!» Тренировка продолжалась без остановки около часа. Вскоре полк охрип и «Гав!» стал похож на шипение. Все косили глазом на прапорщика, который стоял на крыше пятиэтажки и, увидев на дороге черную «Волгу», должен был махнуть красным флажком. Хотя стрелки часов приближались к одиннадцати, он стоял, недвижим, поеживаясь от морозного ветра. Полк всё продолжал орать. Когда командир полка понял, что люди охрипли, он дал указания начальнику штаба прекратить тренировку и отправить всех в казарму на десять минут погреться. Солдаты с гиканьем побежали в казармы. Не успели первые добежать до заветной цели, как сигнальщик на крыше замахал флажком. С трудом командиры возвратили личный состав на место. Началось выравнивание шеренг, и в это время к плацу подъехала «Волга» с проверяющими офицерами. Шеренги ещё не успели подравняться, и, когда командир полка скомандовал «Смирно!», полк застыл. Его строй был похож на разогнутую подкову.
— Вольно, — ответил генерал. — Выравнивайте полк. Вам не хватило времени с утра построить полк, товарищ подполковник?
Егоров хотел оправдаться. Ему хотелось сказать, что люди ждали с восьми часов, что они замерзли, что генерал сам опоздал на один час. Но всего этого он не сказал, промолчал, ибо твёрдо усвоил, что в армии строго действует закон курятника. Нижестоящий всегда в говне!
Наконец полк выровнялся. После приветствия генерала начался смотр полка. Приехавшие с комдивом офицеры бегали с записными книжками и линейками вдоль шеренг. Заглядывали сзади и спереди, считали количество пуговиц на задних разрезах шинели, измеряли линейкой до миллиметра расстояния между звездочками, эмблемами, и, если в один или два миллиметра у кого-то не совпадало с нормативами, то это возводилось в ранг какого-то «ЧП». Как будто от этих миллиметров и зависела боеготовность всего полка. Когда проверяющий в очередной раз выговаривал Бурцева за несоответствующие миллиметры, тот стоял и думал, до какого маразма доведены эти люди. Солдаты не умеют стрелять, водить, техника стоит разграблена, недвижима, а для них главное миллиметры.